С молитвой о тебе Татьяна Алюшина Еще раз про любовь Бежать… Бежать как можно дальше. Затаиться, залечь на дно. Не заводить друзей. Опасаться знакомств с противоположным полом… Таковы правила Ксении. Загнанная, преследуемая, она уже давно не ждет счастья. Тем большим подарком для девушки становится встреча с человеком, которого она любила в юности и не позабыла за все эти полные тревог годы… Но можно ли отдаться чувству, не опасаясь навлечь беды на любимого?.. Татьяна Алюшина С молитвой о тебе Кире необычайно повезло — заметив, что пожилой уставший дядька начал тяжело подниматься, прихватив свои вещи, она сумела как‑то бочком, бочком, осторожненько, но целеустремленно вклиниться между двумя мужчинами и женщиной, зазевавшимися у входа в кафе, и занять освободившееся место за маленьким столиком. Промямлила мужчине нечто невразумительное — не то извинение, не то благодарность, мило улыбнулась и плюхнулась на диванчик, перехватив недовольные взгляды обойденных ею в очереди. Ну, извините! Некрасиво, конечно, и даже где‑то стыдновато, но в полном коллапсе, творившемся в аэропорту, отыскать свободное место в кафе приравнивалось к маленькому чуду и небывалому везению. Или наоборот? Да какая разница — везение или что там еще! Всем прекрасно известно: когда в аэропортах засада с задержкой рейсов — это что‑то! Апокалипсис! Какое там кафе?! Сесть негде, — лечь, правда, можно. На полу у стеночек лежите на здоровье, граждане ожидающие, а вот сесть, извините — любимая табличка времен застоя: «мест нет!». А кофе хотелось нестерпимо! Горячего капучино. Большую кружку, и так, чтобы шапка сливок, посыпанных корицей! Ум‑м‑м! Красота! И посидеть в цивилизованном пространстве, и ноги свободно вытянуть, а не на продуваемом подоконнике, как курочка на жердочке. Устала она. До мелкой дрожи и звона во всем теле! Провела три пары занятий, бегом в магазин и на рынок, бегом домой, приготовила торжественный ужин и — в аэропорт. С нетерпением ожидая такой долгожданной встречи, даже маленький симпатичный букетик прихватила. Ага, сказала природа. Это вам, девушка, в Майами или на Канары, с такими‑то оптимистичными ожиданиями и цветочками, а не в Россию в середине декабря! В аэропорту ждут они! Ха! Хмыкнула она же, матушка‑природа, и задала такую метель с вьюгой на пол‑России! От души! Предновогодний подарочек, так сказать. И ведь, зараза, вроде бы ничего не предвещало — и денек задался тихий, спокойный, даже солнышко проглядывало, и ни ветерка, и ни намека, — благость, одним словом. А в семь вечера вдруг потемнело, потемнело, плюнуло предупреждающе снегом, подуло не нагло, лениво, а через полчаса такое началось! Что и лихой человек на промысел не выйдет, какие уж там самолеты! Но в справочной аэропорта, куда Кира с трудом дозвонилась, ей сообщили, что рейс прибудет по расписанию. По всей видимости, такую же обнадеживающую информацию огласили и остальным сильно сомневающимся гражданам, обращавшимся за справками в тот день, и как результат — сотни застрявших в аэропорту страдальцев. Сидящих, лежащих, стоящих в змеевидных длинных очередях в туалеты, мечтающих завоевать местечко в любом кафе — одинаково унылых, уставших, с налетом отчаяния на лицах, людей, перемещающихся по зданию, уже никуда не спеша и напоминая чем‑то келоидную массу слабого возмущения, над которой стоит непрекращающийся гул голосов. Кира сделала заказ подошедшей официантке, попутно успокаиваясь после маленькой победы, вызвавшей легкое суетливое возбуждение, мазнула взглядом по соседу за столиком, вежливо мимолетно поздоровалась, не остановившись на его рассматривании, погруженная в свои переживания. Все это хорошо — и кофе, и то, что смогла место занять в не свойственной ей никоим образом пронырливой манере, но… Рейс, который она встречала, уже задержали на два часа, и наверняка задержат еще. А Ксения Петровна — немолодой и не очень здоровый человек, ей любые нагрузки и переживания противопоказаны, тем более сидение в переполненных аэропортах и трудные ночные перелеты. На этом моменте размышлений сам собой возникал конфликт противоречивых чувств. С одной стороны, Кира, организовавшая приезд любимой преподавательницы, с нетерпением ждала этой встречи — так много всего хотелось обсудить с Ксенией Петровной, а с другой — переживала, понимала, что той лучше поберечься и никуда не лететь при подобных обстоятельствах. Возникло некоторое оживление в зале, люди подтягивались к информационным табло, запрокидывали головы в ожидании новой информации. Одно табло находилось рядом с кафе и было хорошо видно всем посетителям, цифры на сплошь красных строчках мигнули, поменялись, вызвав в рядах пассажиров громкие разочарованные возгласы. Колокольцами прозвучал сигнал включения громкого оповещения, и спокойный приятный женский голос принялся монотонно перечислять рейсы и время их очередной задержки. Это, знаете, как‑то раздражало — на фоне безнадежного ожидания стольких людей, застрявших здесь неизвестно насколько, такой милый ровненький голосок. — Вот же, черт! — присоединилась к всеобщему негодованию Кира. — Вы встречаете или улетаете? — спросил сосед по столику. — Встречаю, — вздохнула она горестно‑безнадежно. — Вот и я встречаю, если это можно так назвать, — поддержал пессимизм соседки мужчина. — А вы какой рейс ждете? — оживилась Кира и наконец‑то удостоила соседа заинтересованным взглядом. И… забыла дышать, схлопотав мгновенный шок от узнавания! Может, и рот открыла, и глаза выпучила неосознанно, хорошо, он не видел, отвлеченный официанткой, размещающей на небольшом пространстве столика Кирин заказ. А Кира… Дышать она вспомнила, и даже рот закрыла, и с первым шоком справилась, но, как ни старалась, совладать с рвущейся улыбкой не могла! Вот не могла и все! И осмыслить и поверить не могла никак, что вот так просто сидит с ним за одним столиком! Вот реально! В жизни! И так запросто, так близко! — Я встречаю триста двадцать пятый из Москвы, — ответил объект шокового узнавания на ее вопрос, как только расстановка тарелок была закончена и отошла официантка. — Я тоже, — радостно, как праздничную речовку, произнесла Кира и, не удержавшись, звеня голосом и сияя глазами, сообщила: — Вы Николай Крайнов! Выражение его лица мгновенно изменилось! Из дружелюбного товарища по несчастью он сразу превратился в отстраненного холодного мужика, дистанцировавшегося на километры жизни. Сосед недобро глянул на нее и неприязненно спросил: — Мы встречались? — Да! — радостно улыбалась Кира. — Это вряд ли, — холодил тоном мужчина, только что не кривясь от досады. — У меня хорошая память на лица, вас я не помню. Сказал, подчеркивая дистанцию между ними, даже движение корпусом сделал весьма однозначное — встать и уйти, подальше от внимания девушки, явно навязчивой. Она помнила, когда у него делалось такое выражение лица. В той, другой его жизни, когда Николай давал многочисленные интервью, у него всегда лицо становилось таким — отстраненным, предупреждающе холодным, словно заледеневшая маска, если журналисты задавали ему нетактичные или откровенно наглые вопросы о личной жизни. Он изменился с того времени и выглядел старше своих лет, не в том смысле, что потертый и постаревший раньше времени, а словно мудрость какую‑то приобрел, тайну познал, преодолев испытания нелегкие. Наверняка так оно и было. А Кира, догадавшись о направлении его мыслей и возникших предположений на ее счет, развеселилась еще пуще: — Да вы не беспокойтесь, Николай, я не принадлежу к числу ваших бывших девушек и многочисленных поклонниц. Мы познакомились с вами чуть раньше вашей мировой славы, — все улыбалась и улыбалась она, не обращая внимания на неприкрытую холодность и нежелание мужчины беседовать дальше. — Мне было четырнадцать лет, вам шестнадцать, и вы катали меня на велосипеде в дачном поселке и, кажется, были в меня влюблены! Он остановился, уже почти поднявшись из‑за стола, сел обратно, внимательно присмотрелся к ней, видимо, вспомнив что‑то такое из изложенных ею фактов, и удивленно спросил: — Вы Кира? — Да! — она кивнула, продолжая излучать радость. — Я помню, — не устоял перед напором ее радости и сдержанно улыбнулся в ответ Николай Крайнов. — У вас была странная фамилия… Он свел брови, как делают люди, стараясь припомнить нечто, что вертится в голове совсем близко, только не ухватишь никак — ускользает, и даже жест своеобразный рукой сделал, сопутствующий процессу вспоминания. — Белая! — ткнул он в ее сторону указующим перстом, как и положено, радуясь силе своей памяти, и теперь уж открыто улыбнулся ей навстречу. — Кира Белая! И еще вы очень красиво играли на пианино, а мы с пацанами перелезали через забор и подслушивали под окнами, попутно воровали ужасно вкусную сливу с вашего же дерева и ели, пока слушали! И, лукаво сверкнув глазами, признался, немного удивив Киру: — И да, действительно я был в вас влюблен! — И все рассматривал ее изучающее‑удивленно. — Неужели это на самом деле вы, Кира Белая? — Это я! — подтвердила она и рассмеялась. — На этом месте полагается спрашивать: «А что, я так сильно изменилась?» — Изменились, — уверил Николай. — Не то чтобы сильно, но теперь вам точно не четырнадцать лет. — Да! — зазвенела легким смехом Кира. — Тогда я была ужасно длинноногая, худая, как жердь, с вечно растрепанными волосами, которые так и норовили вылезти из любой, самой плотной косы. И, по‑моему, у меня постоянно обгорал и облуплялся нос. — И у вас были потрясающие веснушки! — дополнил картину мужчина. — Они меня просто с ума сводили! — А про то, что вы воруете сливы, мы все знали, и папа запрещал нам их самим собирать, говорил: пусть у поклонников будет дополнительный стимул слушать твою игру… Ее прервала мелодия сотового. Извинившись, Кира полезла в сумку, торопливо извлекла телефон: — Да! — Кирочка, — печальным голосом отозвалась Ксения Петровна. — Рейс отложили еще на два часа. Ты уж извини, детка, но это мне не по силам. Да и тут у нас такое светопреставление! Метет все сильнее и сильнее, по новостям передают, что так до следующего утра будет. Билет я сдала, меня пропустил без очереди приятный молодой человек. Поеду домой, пока электричка ходит. — Ну и правильно, Ксения Петровна, — согласилась Кира, — ужасно жаль, что так получилось, но что поделаешь. — Да, не повезло нам! — вздохнула Ксения Петровна и немного взбодрившимся голосом предложила: — Я вот что подумала: ты, Кирочка, организуй видеосъемку выступлений и сама в Москву приезжай, привози. Посмотрим вдвоем твоих ребят, все обсудим, поговорим. Давай числа пятого января. И праздники отшумят, и мы не торопясь пообщаемся. А? Как тебе предложение? — Замечательно! — согласилась Кира. — Так и сделаем. И приеду обязательно! Ксения Петровна, вы, как домой доберетесь, позвоните мне, что все в порядке. — Позвоню, Кирочка. Ну, до встречи! — До свидания, Ксения Петровна, аккуратнее идите, раз метет так. — Поостерегусь, обещаю. Кира нажала кнопку отбоя, вздохнула с легкой печалью и посмотрела на Николая Крайнова, собираясь поделиться не самой приятной новостью о разбушевавшейся в Москве стихии. Он тоже разговаривал по мобильному и, по всей видимости, получал данную новость от очевидцев. — …и что, вы там всю ночь сидеть намереваетесь? — недовольно вопрошал у кого‑то Крайнов и, выслушав ответ, вздохнул обреченно: — Ну, ладно, звоните. Положил телефон на стол и спросил: — Из Москвы звонили? — Да, — кивнула Кира. — Я встречала Ксению Петровну, мою бывшую и любимую преподавательницу по фортепьяно, но она билет сдала и едет домой. В Москве страшно метет, и вряд ли до утра эта катавасия закончится, а Ксения Петровна человек пожилой и не очень здоровый. Так что я свою вахту встречания закончила. А ваши как, будут ждать? — Да, — выразил недовольство Николай и даже рукой махнул. — Родители решили, что посидят еще два часа в аэропорту, подождут. Они неплохо там устроились, на каком‑то удобном диване, у них ноутбук с собой, смотрят фильмы, которые скачали из Сети. Подозреваю, что они просто не хотят, чтобы я ночью по такой погоде домой возвращался. — А вы что, здесь живете? — удивилась Кира. — Не совсем здесь, в «Метели», — пояснил он. — Ну, ваши родители, наверное, правы, — осторожно предположила Кира. — До вашего знаменитого поселка отсюда часа, наверное, два, если не больше, на машине ехать, а ночью, да при таком снеге… И вдруг, без предупреждения и предварительных намеков, Киру посетила неожиданная мысль, да такая четкая, настойчивая, что она, и посомневаться не успев, выпалила: — А знаете что, Николай, поехали ко мне! — Куда к вам? — опешил он от напора и энтузиазма, с которым было выдвинуто предложение. — Вы же вроде москвичка? — Теперь я живу в этом городе, — сообщила она и принялась настойчиво расширять свое предложение: — Поехали, что вам здесь сидеть. До моего дома минут сорок езды, и торжественный ужин простаивает, я его готовила для Ксении Петровны. Ваши родители позвонят, мы такси вызовем, и вы спокойно доедете до аэропорта. — Я на машине, — рассеянно сказал Николай. — Тем более! — воодушевилась Кира. — И не говорите, что это неудобно! — Ну, это действительно неудобно, и я уже договорился с друзьями, что приеду к ним ночевать, если рейс еще раз отложат, — непонятным тоном ответил он: не то аргументы отказа приводил, не то сомнения высказывал. — А у них есть торжественный ужин? — чуть прищурившись лукавой искушающей лисичкой, спросила Кира. Он рассмеялся легко, свободно и очень по‑мужски эротично, у Киры аж мурашки по позвоночнику побежали. Николай тоже подстраховался и позвонил в справочную аэропорта перед выездом, имея смутные сомнения, что по стремительно портящейся погоде самолет прилетит по расписанию — не ближний свет мотаться до областного центра три часа, чтобы зависнуть в аэропорту. Но милая барышня с максимальной уверенностью в тоне заявила, что самолет прибудет по расписанию. Столь смелое заявление было опровергнуто реальностью в тот момент, когда Николай вошел в здание аэропорта — сплошные красные строчки на табло уведомляли о задержке всех сегодняшних рейсов минимум на два часа. Привет! Приехали! Вернее, прилетели! Он сразу сообразил, какие именно места в зале ожидания станут в ближайшее время самыми востребованными и, немного подождав, облюбовал небольшой диванчик за столиком в кафе, устраиваясь надолго — во‑первых, и проголодаться успел, а во‑вторых, собирался поработать за ноутбуком, раз получилось такое вынужденное времяпровождение. Вошел для начала в Интернет и посмотрел сводки погоды по Москве и по своему региону. Засада! Причем полная! Видимо, встреча с любимыми родственниками откладывается на неопределенный срок! Будем ждать. А что делать? Кстати, насчет делать… Николай позвонил хорошим знакомым, напросился на ночлег на всякий, и скорее всего более возможный, сегодня случай. Приглашали с радушным энтузиазмом. Ну, вот и ладушки, ночлег обеспечен, можно и к работе вернуться. Соседи по столику менялись, он особо не обращал внимания, отгородившись компьютером от навязчивых попыток втянуть его в беседу, но часа через полтора «товарищ» по работе предупредил о разрядке батареи. Вставать и предпринимать поиски розеток для подзарядки было бы неосмотрительно с точки зрения потери столь удобного места дислокации. Пришлось убрать ноутбук в чехол и, подозвав официантку, заказать себе вторую чашку травяного чая. Очередной сосед по столику, грузный пожилой мужчина, монотонно, прерывая речь тяжкими вздохами, рассказывал о своих дорожных злоключениях, о пересадке с одного рейса на другой и житейских обстоятельствах. Николай слушал вполуха, изредка кивал, соглашаясь, поддакивал, смотрел по сторонам, старательно избегая прямого диалога и испытывая неудобства от необходимости общения. Девушку в очереди в кафе он увидел и отметил сразу — чем‑то она зацепила его внимание: чуть выше среднего роста, стройненькая, но не худая — ладненькая, как сказала бы его мама, длинные ноги, к сожалению, в брюках, но и так видно, что хороши, и высокая грудь впечатляла — так все очень, очень. Именно: ладненько! И лицо интересное — узкое, белокожее, тонкий прямой аристократический носик, чуть полноватые губы и удивительного цвета волосы — ближе к светло‑русым, но странного оттенка, как бы поблекшей рыжины — редкий цвет, красивый. Николай совершенно беззастенчиво разглядывал девушку и немного жалел, что невозможно издалека рассмотреть детали. От созерцания незнакомки его отвлек сосед: — Вы не присмотрите за моими вещами, мне бы в туалет? — попросил мужчина. — Увы, — отказал в просьбе Николай. Он подумал, не оформившейся до конца мыслью, скорее предположил, что, наверное, уступит место девушке, заинтересовавшей его, а там… Обычный мужской оптимизм: может, и познакомится поближе, тем более что сидеть и сидеть еще в ожидании неизвестно сколько. — Я, наверное, тоже сейчас пойду, — объяснил он. Мужчина расстроенно кивнул и начал вставать с дивана. Девушка, за которой Николай все следил краем глаза, заметив, что посетитель поднимается из‑за стола с намерением покинуть кафе, а стоявшие впереди нее двое мужчин и женщина сосредоточили свое внимание на компании молодых ребят, сидевших за одним из столиков и вроде бы собравшихся уходить, как‑то бочком протиснулась между ними, прошла между столиков и села на освободившееся место, мило улыбнувшись. Вот так удача! И уступать место не придется по‑рыцарски, и замечательный повод познакомиться выпадает! Но барышня знакомиться не торопилась — «просквозила» по Николаю взглядом, мимолетно поздоровалась, сделала заказ сразу же подошедшей официантке и погрузилась в какие‑то свои размышления, даже отвернулась, глядя куда‑то в зал. Ну, ладно! Зато он не пренебрег возможностью рассмотреть ее не спеша — со вкусом и в подробностях. Вообще‑то она его заворожила! И, как ни удивительно, сначала ее руки. Пока она устраивалась поудобней — укладывала сумочку, снимала куртку, разговаривала с официанткой, Николай не мог оторвать взгляда от ее рук. Вы когда‑нибудь замечали, сколь разные руки у людей и как много они могут рассказать о характере и физических особенностях человека? А женские руки — это вообще поэма! Бывают самые обыкновенные, с классическими правильными пропорциями, бывают маленькие милые ладошки, почти детские, или широкие с короткими пальцами, есть такие, как у Моны Лизы — длинные, полные у основания и заметно сужающиеся к последней фаланге, и еще много иных форм. Кисти рук этой девушки были необыкновенными: узкими, с длинными пальцами, с чуть загнутыми кверху последними фалангами, с продолговатым ногтевым ложем, с ухоженными коротко стриженными ноготками, покрытыми бесцветным прозрачным лаком. И двигались они плавно, ровно, словно танцуя — ни резкости, ни суетливости, ни нарочитости жестов, ни искусственной сдержанности. Николай перевел взгляд на ее лицо и неожиданно почувствовал нечто неуловимое, как смутное, мимолетное узнавание. Присмотрелся повнимательней — нет, они не встречались, такую девушку он бы запомнил! При ближайшем рассмотрении выяснилось, что она не красавица, но потрясающе привлекательна! Нет, пожалуй, даже не так — красота ее имела свойство проявляться постепенно, как некоторые картины — посмотришь быстрым взглядом, мимоходом, и вроде ничего интересного, а как остановишься да начнешь присматриваться, такие глубины открываются, что дух захватывает! Белая матовая кожа, не болезненно белая, а изысканно, с розоватым оттенком, еле заметные крапинки веснушек у переносицы, их даже можно было посчитать, что он и сделал, умиляясь про себя — четыре с левой стороны и пять с правой. А еще темно‑зеленые глаза, насыщенного, густого цвета, яркие губы и пушистые волосы, выбившиеся из‑под заколки, удерживающей закрученный в пучок хвост. Он разомлел и даже разнежился немного фантазиями… Но тут народ начал подтягиваться к информационным табло, где сообщалось об очередной задержке всех рейсов, что вербально повторила милым голоском барышня по громкой связи. Соседка по столику сильно расстроилась и даже чертыхнулась негромко, он воспользовался таким удобным поводом для завязывания разговора и спросил: встречает она или вылетает. Она ответила, что встречает, поинтересовалась, в свою очередь, какой рейс он встречает, и, наконец, оторвавшись от созерцания табло и людей возле него, перевела взгляд на Николая, и выражение ее лица стремительно изменилось с грустного на сильно удивленное. Он не понял такой метаморфозы, а тут еще подошла официантка, принеся заказ девушки. Он принялся помогать, расставляя и передвигая на столе тарелочки и чашки. Официантка отошла, Николай посмотрел на соседку и даже опешил немного — девушка просто сияла радостью, улыбаясь ему, и в глазах у нее скакали чертики. Та‑а‑ак! И что бы это значило? А она, продолжая сиять, сообщила бодреньким голоском, что встречает тот же рейс, и назвала его по имени: Николай Крайнов. Его окатило разочарованием, как ледяным душем! Ах ты ж черт! Обидно‑то как! Он уже что‑то придумал, нафантазировал про ее необыкновенность и собирался продолжить знакомство с туманной конечной целью. Нет, разумеется, конечная цель всегда понятна для любого мужчины, но не так прямолинейна, скорее это из вечного мужского постулата: «Главное, ввязаться в бой, а там будь что будет!» Главное — познакомиться поближе, а там как фишка ляжет… И вдруг, как хук в солнечное сплетение, в разнеженную, разомлевшую интригой и фантазиями душу — она оказалась его бывшей фанаткой, из отряда тех, которые всеми правдами и неправдами пытались проникнуть в его постель, в его жизнь! От брезгливости и неприязни, от жгущего разочарования он даже смотреть на нее не мог и заторопился уйти, однозначно дав понять, что не хочет продолжать разговор. Но барышня не обиделась, хотя по глазам было видно, что поняла его мысли и выводы, и, ничуть не смутившись, пояснила, что не относится к отряду его бывших поклонниц: — Мне было четырнадцать лет, вам шестнадцать, и вы катали меня на велосипеде в дачном поселке и, кажется, были в меня влюблены! — озорно сверкнула глазами она, продолжая открыто и радостно улыбаться. Услышав последние ее слова, он словно увидел из далекого детства яркое солнце, пробивающееся сквозь зеленую листву, и, уже поднявшись из‑за стола, чтобы уйти, сел обратно на место и посмотрел на нее другим, изучающим взглядом. Вот почему она показалась ему смутно знакомой! Она, разумеется, изменилась, повзрослев, стала такой, которую он уже и рассмотрел, и заинтересованные мужские выводы сделал, и все же! Он никогда не забывал то лето, ту девочку и помнил ее красивое и странное имя. — Вы Кира? — Да! И медовым теплом разлилось внутри воспоминание. Они что‑то говорили, он особо не вдумывался, а все сопоставлял в уме ту девочку и нынешнюю ее, повзрослевшую, реальную. Их прервал звонок сотового, она заговорила с кем‑то по телефону, а Николая кольнула мысль: не с любимым ли? Прислушался: нет, с какой‑то женщиной. От этих странных нелогичных эмоций его отвлек звонок собственного мобильного. Они оба закончили разговоры, поделились новостями о погоде, и выяснилось, что человек, которого она встречала, уже не прилетит, и вдруг она предложила поехать к ней! Совершенно без сексуального подтекста и намека, очень по‑дружески и с открытой душой. Но Николай почему‑то не ответил мгновенным согласием, хотя ему очень хотелось поболтать с ней, повспоминать их общее лето, может, рассказать о своих прежних чувствах и переживаниях, но теперь уже с точки зрения взрослого человека, с определенной, разрешенной возрастом и прошедшим временем откровенностью, и очень хотелось услышать ее откровения про себя ту, далекую, и про ее отношение к нему, тому далекому мальчику Коле. Может, он подсознательно опасался разочарования, неудобства, душевного дискомфорта? Разобраться в сомнениях Крайнов не успел: Кира так лукаво соблазняла торжественным ужином, что он, не удержавшись, рассмеялся, отпуская сомнения. — Ну, если мы не потревожим ваших домочадцев, — принял приглашение Николай, одновременно выясняя ее семейный статус. — Я живу одна, — усмехнулась Кира и удивила встречным выяснением: — А мне не надо бояться гнева вашей жены? — Да уж, — хмыкнул он, качнув головой. — Непрямые вопросы с подтекстами всегда получаются несколько корявыми. Я не женат. А вы, как я понял, не замужем? — Не за ним! — бодро подтвердила девушка. И двинула следующее предложение: — Коль, а может, в память о прошлой дружбе перейдем на «ты»? — Легко! — выказал горячее согласие Николай. — Ну что, поехали тогда? Ситуация на дорогах к разговорам не располагала — мело плотно, во всю зимнюю мощь, дороги превратились в сплошной испытательный автодром с двумя встречными полосами, видимость стремилась к нулевой, и никакая зимняя резина и шипы не спасали от заносов даже Колин джип повышенной проходимости. — Вот вам русская зима, — заметил Николай, выезжая со стоянки. — Как всегда, «неожиданное стихийное бедствие» для дорожных служб. — А мне такая погода нравится, — с налетом мечтательности сказала Кира. — Когда метет сильно‑сильно, а ты в домике, в тепле и уюте, совсем замечательно. А если еще и камин! Словно снег отгородил тебя ото всех, спрятал, и ты в безопасности. — А тебе есть чего бояться? — посмотрел на нее изучающе Николай. — Каждому есть чего бояться, — ушла от прямого ответа девушка и отвернулась, вглядываясь в снежную мглу через боковое окно. Странно, удивился Николай, чего может бояться такая благополучная симпатичная девочка? Но мысль свою развить не успел, отвлекшись на то, чтобы разъехаться с двумя забуксовавшими машинами. Оставшуюся дорогу они почти не разговаривали, она только подсказывала, куда свернуть и как лучше проехать, тем и ограничились. Человек существо интуитивное, с хорошим набором животных инстинктов, правда, практически уконопупленных цивилизацией, но все же не истребленных, а дремлющих до поры. Вы замечали, как при входе в чужой, незнакомый дом у вас мгновенно обостряется то самое дремлющее, и вы практически сразу можете определить, как вы себя чувствуете в этом пространстве! По запаху! Еще не видя окружающей обстановки, вы уже знаете, враждебна эта окружающая среда для вас или дружелюбна, отталкивающая или располагающая, созвучна вам или диссонирует неприятно. В квартире Киры Белой пахло домашней выпечкой и ванилью, очень тонким, еле уловимым ароматом свежести и чем‑то еще невероятно уютным и светлым. У Николая сразу расслабились мышцы, напряженные после непростой езды, и стало как‑то тепло изнутри и светло. — Проходи! Ты пока раздевайся, осматривайся, а я накрою стол, — гостеприимно предложила она, поискала в калошнице и достала солидные мужские тапки, поставила перед ним. — Думаю, тебе подойдут. Ванна там, — указала она на белую дверь, — если тебе надо умыться или руки помыть. — Спасибо, — сразу за все поблагодарил он, про себя не преминув отметить неприятно кольнувший факт наличия у нее мужских тапок в хозяйстве. Он, как любой нормальный мужчина, замечал мелочи и детали, а попав в незнакомое пространство, особенно в дом к интересующей его женщине, делал предварительные выводы и приноравливался к ним. Природа, куда ж от нее! А поскольку никуда — вот он и осматривался. Квартира Киры представляла собой одну большую студию, условно разделенную на зоны. Прихожую от гостиной отделял стеллаж с открытыми полками, заставленный книгами, вазочками, большими свечами и прочими безделушками, кухонное пространство с комнатой зонировала односторонняя барная стойка, со стороны комнаты к ней примыкала спинка большого, глубокого и мягкого дивана, на котором лежало несколько подушечек и перекинутый через подлокотник мягкий плед. Слева, в противоположном конце комнаты, глубокий альков, прикрытый декоративной ширмой, за альковным выступом — дверь в ванную комнату. Ему сразу стало хорошо здесь. Уютно и спокойно, что ли. Ванную комнату, совмещенную с туалетом, он тоже обследовал взглядом и выводами, пока мыл руки — в общем и целом оставшись довольным произведенной «инспекцией» и полным отсутствием мелочей, намекающих на пребывание в этом доме мужчины. Но кое‑что удивляло: например, нигде в квартире он не заметил ни одной фотографии, ни самой Киры, ни ее близких. Конечно, не все любят выставлять фото в интерьере, но до сих пор лично он таких людей не встречал. И еще: общий стиль минимализма и практически полное отсутствие декоративных вещичек, милых безделушек, что, согласитесь, странно для творческого человека. Ну, у каждого свои заморочки. — Давай я помогу, — предложил Николай хлопотавшей на кухне Кире. — Помоги, — улыбнулась она, — разложи, пожалуйста, столик. Возле дивана стоял невысокий стол‑трансформер. Николай заглянул под него, изучил механизм и быстро справился с задачей, превратив стол из журнального в небольшой обеденный. — Ты садись, отдыхай, — предложила Кира, — у меня все готово, только накрыть. Он устроился на диване, вытянул ноги и только сейчас, на мягких и невероятно удобных подушках, понял, как сильно устал, что никоим образом не помешало ему наблюдать за девушкой. И ему очень нравилось это занятие. Наверное, он даже где‑то любовался Кирой. Она двигалась, как и ее замечательные руки, очень плавно, не суетясь, не делая резких обрывочных движений, неспешно, словно плыла в танце, и эта ее плавность завораживала, как и то, что делала Кира. Он отмечал любую деталь — вот девушка расстелила льняную скатерть, поверх нее две цветные салфетки, положила приборы, принесла симпатичные салатники с закусками, блюдо с выпечкой, зажгла красивую свечу… И все это время что‑то весело рассказывала, как целый день только и думала, что приготовить, чем порадовать Ксению Петровну, как ужасно расстроилась, что гостья не приедет, как рада, что может угостить Колю. А когда уже все накрыла и поставила, остановилась, рассматривая придирчиво стол, и предупредила, словно извинилась: — Правда, выпить у меня ничего нет, могу предложить только компот. — Компот — это чудесно, — бодро согласился с предложением Николай, — тем более что я за рулем и пить все равно не стал бы. И натюрморт дополнился последним штрихом — красивым пузатым графином с содержимым малинового цвета. Кира устроилась в небольшом кресле напротив Николая. — Давай уже что‑нибудь съедим! — призвала хозяйка. — И скорее! — поддержал он, усмехнувшись. — А то я думал, умру от запахов этих вкусностей! Они с аппетитом принялись за еду, говорили, пока утоляли первый голод о чем‑то пустом: разумеется, о взбунтовавшейся погоде, о самолетах и прогнозах, о том, что стихия накрыла полстраны, пока кто‑то не произнес первое «а помнишь?». — А что помнишь ты? — спросила Кира. — Я? — призадумался Николай, тут же погружаясь в прошлое, как в захватывающий фильм, и усмехнулся. — Я помню все. То лето относится к незабываемым воспоминаниям мальчика‑подростка. Видишь ли, ты вызывала во мне такую бурю сексуальных и эротических чувств, которые мужчина помнит всю жизнь. Вообще‑то к шестнадцати годам Николая вряд ли можно было считать подростком, и уж тем более мальчиком. В профессиональном спорте рано взрослеешь, а формируешься еще раньше, особенно в силовых видах спорта, как, например, спортивная гимнастика, которой занимался он. В то лето он потянул связки на правой кисти и тренер с врачом отстранили его от региональных соревнований и тренировок на три недели лечиться. Для него эти региональные, впрочем, ничего не определяли — Коля и так уже по предварительным зачетам был допущен на юношеский чемпионат страны. Чтобы не болтался по Москве, когда вся остальная команда находится на сборах и соревнованиях, с согласия тренера его отправили на дачу в Подмосковье, к тетке. Бабушки‑дедушки у Николая отсутствовали, так уж сложилось. Мама, Вера Максимовна, была сиротой, а отцовская мама, Елизавета Андреевна, бабушка, которую Коля очень любил, умерла, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Собственно, тетя Галя, к которой он приехал, не приходилась им родственницей. Когда‑то давно, еще до того, как родители познакомились, она была маминой соседкой по коммуналке и самой лучшей подругой. Коммуналку ту давно расселили, каждый получил отдельную квартиру, а подругами Вера и Галя остались на всю жизнь и были близки, как сестры. Тете Гале после смерти мужа достался большой красивый дом с участком в дачном поселке, построенном еще во времена Сталина. Как вы понимаете, история этой дачи и самого поселка мало волновала Колю, главное, что здесь было офигенно здорово! Огромные деревья, река и озеро рядом, старые сады‑огороды, липовая аллея, обустроенные площадки для волейбола и футбола и даже полуразвалившийся, но работающий клуб, где по субботам устраивали танцы. И простор! Можно было гонять весь день на велосипеде через дикое поле к косогорам над речкой и к озеру, по редкому березовому леску, по поселку, плавать, загорать, заигрывать с девчонками, верховодить пацанами, ловить рыбу… Вот это и называется каникулами! Николай, вообще не знавший, что такое летний отдых, да и зимний тоже, блаженствовал! Он не представлял, что возможно такое беззаботное состояние души, не знал про простор, про возможность бездельничать и делать что хочешь и когда хочешь, без жестких режимов и расписаний! Васька, сын тети Гали, ровесник Коли, ввел его в местное сообщество пацанов, где Николай сразу же стал лидером и непререкаемым авторитетом, в первую очередь благодаря накачанным мышцам уже сформировавшейся фигуры гимнаста и не в последнюю очередь своим волевым качествам. Ну вот с Васькой и еще пятерыми пацанами они и отдыхали тогда, пока… Проснувшись утром, Коля спустился со второго этажа, вышел во двор и замер на крыльце, услышав доносящуюся откуда‑то музыку. Живую музыку. Играли на пианино что‑то очень красивое. — Это кто играет? — спросил он у тети Гали, заметив ее в кустах смородины. — Это дочка Белых, — объяснила она. — В каком смысле белых? — Фамилия у них такая, — рассмеялась тетя Галя. — Белые! — И спросила: — Правда, замечательно играет? — Да, — кивнул Коля, прислушиваясь к льющимся звукам музыки. — Заслушаешься! — Точно! — согласилась тетя Галя. — У нас народ радио, телики выключает, когда она играть начинает! Все ее слушают. — А где они живут? — полюбопытствовал Николай, уже имея в голове смутный план. — Так соседи наши, — махнула она указующе рукой вправо, — неделю уж как приехали. — А почему я не слышал ее раньше? — удивился скорее самому себе Николай. — Так вы ж с Васькой где? — рассмеялась тетя Галя. — Мотаете с мальчишками с утра до вечера по лесам и речкам, а у нас концерт по расписанию: с одиннадцати утра до двух дня. Это вы сегодня что‑то разоспались, слышала, как вчера в два ночи вернулись, — и покачала головой для порядка, забыв сделать строгое лицо, — распустила я вас совсем! Это точно! Тетя Галя их разбаловала вконец! Огород она не сажала, на даче у них принято было не пахать для зимних заготовок, а истинно отдыхать, утруждая себя лишь необходимыми бытовыми заботами. Мальчишек она не нагружала, так, по мелочам, все за Колю переживала, что парень детства не видел, да и руку ему беречь надо. Вот и пользовались они полной свободой. — О! Кирюха приехала! — сказал Васька, выходя на крыльцо в одних трусах и жуя прихваченную по дороге булку. — Так! — распорядился Коля. — Быстро завтракаем, есть дело! — Какое? — оживился заспанный Васька. — Культурное, — напустил загадочности Николай. И уже через полчаса они сидели в первом ряду «концертного зала», под распахнутыми окнами соседского дома, на земле, вытянув ноги, опираясь спинами на теплую, нагретую солнцем стену, за которой стояло пианино, и объедались прихваченными с дерева хозяев сливами. Пройти мимо такого искушения казалось кощунством и грубым неуважением к дачной пацанской вольнице. Крупные желтые плоды, под тяжестью которых ветки пригибались вниз, были сладкими, медовыми, с еле ощутимой горчинкой и просто таяли во рту, отделяясь мякотью от косточки, и совершенно потрясающе пахли. Николай объездил полмира, побывал в стольких странах и городах, что все и не упомнишь, но никогда больше за всю свою жизнь не пробовал таких необыкновенных слив. Может, потому, что те были ворованными, а может, потому, что ассоциировались с прекрасной музыкой, или потому, что были первыми и последними сливами его юношества, но, скорее всего, потому, что вкус тех медовых слив сопровождал его чувства к девочке Кире Белой. Когда она закончила играть, мальчишки перелезли через забор и Коля распорядился: — Давай‑ка, Вась, познакомь меня с этой пианисткой! — Да на фига она тебе сдалась? — подивился кореш. — Ей четырнадцать, она вообще ни о чем, пацанка худая, только и может, что на пианино играть. У тебя ж вроде со Светкой все на мази? Девушка Света, отдыхавшая с родителями на даче, их ровесница, тертая разбитная москвичка, давно освоившая радости секса, прилепилась к Коле в первый же день знакомства, откровенно предлагая себя в партнерши по кроватному «спаррингу». Он ее не поощрял, но и не останавливал, пока для себя не решив окончательно, хочет ли с ней переспать. Такая сдержанность может показаться странной для подростка шестнадцати лет, у которого по законам физиологического развития в голове девяносто процентов занимают мысли о сексе, а остальные десять о возможности его реализации. Но Коля Крайнов — отдельная история. И уж, поверьте, ему было из чего выбирать, и разнообразия барышень, доступных ему, хватило бы на нескольких сексуально неуемных юношей. — Хочу культурно обогатиться, — туманно пояснил он. — Что, личный концерт заказать? — хохотнул с намеком Васька. — Грубый ты, Василий, малокультурный человек, — театрально вздохнул Коля. — Эт точно, — заржал Васька, — мне б девочку… — и матерно объяснил зачем, — и музычку под это дело забойную, а Шопен для такого занятия вреден, с ритма сбивает. — Идем, эстет сексуальный, — хмыкнул Коля. Он всегда был такой — игнорировавший напрочь ритуалы и правила поведения, определяющие, что мальчику дозволено, чтобы не потерять авторитет и не подвергнуть свою мужественность сомнению в глазах других мальчишек и окружающих, а что «не по‑пацански», например, подойти и познакомиться с девочкой, если она тебе интересна. Ему эти павлиньи танцы были глубоко до лампочки, чемпионство и лидерство жило у него в крови основной составляющей, что он и доказывал себе и окружающим каждый день самым простым способом — каторжно вкалывая и побеждая! Посему обременять себя такими глупостями, как соблюдение принятых условностей, Крайнов и не собирался. Так он в свое время познакомился с единственным близким другом Аглаей Стрельниковой[1 - Аглая Стрельникова — героиня романа Т. Алюшиной «Беглая невеста».] — подошел и сказал: «Будем дружить!», и это в десять лет, на глазах у половины интерната. Потом, правда, пришлось «вручную» растолковывать многим непонятливым, что говорить и даже думать гадости вредно для здоровья. Коля Крайнов запомнил навсегда момент знакомства с Кирой Белой. Собственно, он до конца не понимал, зачем ему понадобилось это личное знакомство с девчонкой, тем более, как сказал Васька: «она вообще ни о чем, пацанка худая», а значит, сексуального интереса не представляет. Но что‑то в ее игре, музыке вызвало у Коли желание увидеть исполнительницу, пообщаться, бог знает… ну, вот решил, и все. А раз Коля решил… — Кирюха! — прокричал от калитки Васька, заходя с Николаем на участок, теперь уж с «официальным» визитом. — Выйди! — Привет! — неторопливо спустилась по ступенькам с крыльца девочка. — Чего кричишь? — Вот, хочу другу моему показать, кто у нас тут играет, как в консерватории, — объяснил Васька. — Знакомься, это Коля. — Кира, — представилась девочка и протянула Николаю узкую ладошку. — Привет, — ответил он и потряс ее руку не сжимая, испугался, что может сломать, — ты здорово играешь. Я подумал, что надо тебе за это цветы преподнести. — Спасибо, — поблагодарила она так, словно он и на самом деле преподнес ей букет прекрасных цветов. — Ребята! — окликнула их женщина с веранды. — Идите сюда, пирог поспел! Пирог они, разумеется, оприходовали, с горячим душистым черным чаем, в насыщенной красноте которого посверкивали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву дикого винограда, оплетавшего веранду. Все о чем‑то оживленно беседовали. Все, кроме Коли, изредка поддакивавшего и кивавшего отстраненно. Он никак не мог отойти от потрясения, от того впечатления, что произвела на него эта девочка Кира Белая. Она действительно была тоненькая, с длинными ногами, как у новорожденного жеребенка, с небольшой девичьей грудью, обалденной формы, но явно еще растущей, с высокой тонкой шейкой, с узкими ладошками и длинными пальцами. И эти глазищи — огромные, темно‑зеленые, загадочные, и милые крупные яркие веснушки на переносице: четыре слева и пять справа, и ореол непослушных волос, странного оттенка, нечто рыжее, или не рыжее, не поймешь. Но при всей этой подростковой несформированности в ней отсутствовала неуклюжесть, угловатость и детская порывистость — она двигалась плавно, даже когда спешила. Не заторможенность или резкость, а именно перетекающие движения, как танец с меняющимися ритмами. И она потрясающе пахла! Что‑то свежее, напоминающее скошенную зеленую траву и немного луговую медовость разнотравья, и что‑то совсем уж не поддающееся описанию, но такое притягательное, от чего постоянно хотелось подойти поближе. Коля предложил покатать ее на велосипеде, с конкретной целью — они доедут до дальнего поля, она покажет ему, какие цветы ей нравятся, а он соберет и подарит‑таки обещанный букет. Он вез ее через старую липовую аллею. Кира чуть откинула голову ему на плечо, и ее выбившиеся из высокого хвоста на затылке прядки волос щекотали Коле шею, а солнечные лучики, дробившиеся густой листвой деревьев, скакали по ее лицу. Он чувствовал нечто невообразимое, непередаваемое — и сладкую тянущую боль, потому что Кира вызывала в нем совершенно однозначное мужское желание и, как следствие, эрекцию, от чего ехать на жестком велосипедном сиденье становилось неудобно и больновато, и какой‑то восторг от необыкновенности и близкого присутствия этой девочки, и немного кружилась голова от желания и ее запаха. А еще странным образом окружающая действительность стала ярче: насыщенней запахи, нежнее солнце, зеленее трава, звонче звуки! Кира захватила с собой небольшое покрывало и два яблока. Коля остановил велосипед в самом центре дикого поля. Девочка сказала, что ей нравятся все цветы, но особенно васильки, и, пока он собирал букет, расстелила покрывало и села, непрерывно болтая. Он смутно помнил их тогдашний разговор, более сосредоточившись на чувствах и ощущениях, столь яркими, сильными и ошеломляюще незнакомыми и насыщенными они оказались. А потом даже ушел подальше в поле, чтобы перевести дух и немного подумать. Крайнов уже давно вел почти регулярную половую жизнь, претенденток хватало с избытком. Ну еще бы! Первый! Победитель множества соревнований, будущий чемпион Олимпийских игр, гордость и надежда российского спорта! Фигура! Закачаешься! А какая еще может быть фигура у спортивного гимнаста? Божественная — высокий для его возраста рост, накачанная мускулатура! Генофонд страны в эстетическом ауте от такого экземпляра. Когда ему еще не исполнилось пятнадцати лет, одна из старшеклассниц, тоже, кстати, гимнастка, приобщила его к радостям секса. Они даже провстречались с полгода, ну а потом нашлась другая подруга, не из спортивных. Со спортсменками, особенно интернатовскими, у Николая не складывалось, и не потому, что предложений от них не было, здесь как раз ровно наоборот — целые драмы из‑за Коли Крайнова разыгрывались в девичьих коллективах. Просто трудно испытывать сексуальные чувства к девчонкам, с которыми бок о бок живешь и тренируешься. Это они на выступлениях, на ковре тонкие, нежные, неземные, легкие и прекрасные. А в тренировочных буднях, когда стираются условные границы, когда каждодневная изматывающая пахота, девчонки вкалывают как каторжные. И травмы, и мат столбом, и никакой эстетики, когда она, бедная, встать не может и сипит надсадно легкими, выложившись до конца, и руки‑колени в кровь, и пот литрами — глаза и тренировочную одежду разъедает. Он по‑братски жалел и сочувствовал, и все понимал про их жизнь, сделавшую девчонок взрослыми раньше времени, а вот сексуальные чувства испытывал редко, поэтому и предпочитал встречаться с девушками не из спортивной среды. Но никогда еще он не испытывал чувств такой насыщенности и силы, которые вызвала в нем девочка Кира! Две последующие недели они провели вместе. Ну не совсем, чтобы вместе — у нее имелось свое жизненное расписание: помощь по хозяйским делам утром, а с одиннадцати до двух дня музыка. А вот после музыки они садились на его велосипед и уезжали — катались, купались, валялись на пляже, гуляли везде, даже на танцы субботние забрели как‑то раз — и разговаривали, разговаривали… Коля рассказывал про свою жизнь, про то, как родители отдали его в спортивный интернат в семь лет и как он обижался первые годы на них и ужасно хотел домой и не понимал, за что его так наказали. И про тот момент, когда осознал, что родители были правы, момент первой победы на важных соревнованиях — это уж в классе четвертом было… А Кира ему рассказывала, как ее родители отправили в музыкальную школу, как ужасно не хотелось заниматься, как играть с девчонками хотелось, в куклы и семью, а не сидеть часами за инструментом, но родители заставляли, и мама садилась рядом, когда надо было делать домашнее задание, и как она первый раз прочувствовала, что ей страшно нравится играть… И о всяком разном, важном и неважном: о любимых фильмах, книгах и животных, о странах, где уже побывал Николай, о планах на будущее и мечтах… Он стал называть ее Веснушкой, она смешно морщилась на такое прозвище, от чего становилась забавной и очень милой, и Коле хотелось ее еще больше! Хотя куда уже! Ему постоянно приходилось сдерживаться и устраиваться рядом так, чтобы она не заметила его эрекции — сидеть боком, закидывать ногу на ногу или лежать на животе, когда они загорали на пляже, что, кстати, было ужасно неудобно и даже болезненно. Разумеется, она интуитивно чувствовала и догадывалась о его мужском интересе к себе, но не понимала этого в истинном смысле, в прикладном, так сказать. Очень чистая, искренняя, невинная девочка, одухотворенная какой‑то совсем неведомой ему жизнью, она вызывала в нем и эротические фантазии, и нежность, и желание защитить и уберечь от грязи жизни, и восхищение талантом, и удивление глубиной ее знаний и интеллекта. Все эти ощущения, эмоции, перемешиваясь, наслаиваясь, перерастали в такие незнакомые сильные переживания, что порой к вечеру Крайнов уставал так, что проваливался в сон, едва коснувшись головой подушки. Веснушка неоднократно приглашала его зайти, послушать, как она играет, но он отказывался, загадочно улыбнувшись и объяснив, что и так слушает. Одно дело — сидеть гостем, приглашенным на концерт, соблюдать этикет и мило улыбаться, и совсем другое — вольным свободным «галерочником» поедать сливы у нее под окнами, было в этом что‑то хулиганское. А он и чувствовал себя дворовым мальчишкой‑хулиганом, влюбленным в чистую светлую и недоступную девочку из другого социального класса. А еще он открыл, что музыка способна вызывать в нем такое глубокое потрясение, что становится трудно дышать, наворачиваются слезы, бегут мурашки по телу и щемит в груди. Много лет спустя, когда от боли он не мог уснуть, они как‑то беседовали ночью с Григорием Павловичем, и у них зашел разговор о женщинах. — Трудно отличить любовь от страсти, — сделал вывод Коля, рассказав о своих отношениях с девушкой, бросившей его после травмы. — Любовь созидает, а страсть разрушает. В страстях человек хочет брать, а в любви отдавать. А распознать просто: ты хочешь не для себя, а для этого человека, и ты испытываешь нежность. Только, чтобы это понять, приходится все пройти — и страсть, и любовь и предательство, — ответил Григорий Павлович, без назидания, а как о понятом и прожитом. В тот момент Николай вспомнил далекую девочку Киру. И самое сильное эротическое переживание в своей жизни, неосуществленное, тайное, сдерживаемое жаркое желание, и не менее сильное чувство нежности к этой девочке, и потребность защитить, уберечь от всего не свете. Странно, но он никому не рассказывал о своих чувствах к Кире, пережитых тогда. Даже Аглае, самому близкому другу, по сути, сестре, от которой у него почти не было секретов, кроме, понятное дело, чисто мужских. Рассказал в общих чертах, что познакомился на даче с девочкой Кирой, которая здорово играла на пианино, и про то, как с мальчишками воровали сливы и слушали ее игру, и разные веселые дачные истории, приключившиеся летом. А вот все перечувствованное, светлое и темное, больное оставил в себе. Ясное дело, что сейчас, вспоминая с Кирой их детское лето, он не открыл ей до конца всей глубины и силы пережитых тогда чувств, промолчал и о том, какой глубокий след они оставили в его жизни. Лишь в легкой ироничной форме упомянул, что необыкновенная девочка Кира вызывала в нем сексуальное желание и влюбленность. Через две недели Николай уезжал. Он пришел к Кире и подарил большой букет васильков, которые собирал несколько часов в поле. — Ну, пока, Веснушка, — попрощался он, — я приду на твой концерт, когда ты станешь знаменитой пианисткой. — А я приеду на Олимпиаду, где ты станешь олимпийским чемпионом, — грустно пообещала в ответ Кира. — Значит, скоро встретимся, — усмехнулся Николай. Ну, вот они и встретились через пятнадцать лет в аэропорту. — Спасибо за ужин, все было необыкновенно вкусно! — поблагодарил он, резко обрывая тему, и бодро предложил: — Давай, что ли, уберем со стола? Попытался скрыть некую скованность от воспоминаний и признаний, пусть и не полных откровения, но… — Да, конечно! — согласилась быстро Кира, сама немного смутившись почему‑то. Ну, это понятно! По сути, они два незнакомых человека, со своими тайнами, переживаниями и жизнями, случайно встретившиеся в аэропорту, застигнутые непогодой. И неважно, что их объединяют далекие детские светлые воспоминания, сейчас они просто незнакомцы, и совсем уже не те мальчик и девочка. Хотя… — Ну а что помнишь ты? — спросил непринужденно Николай, взявшись вытирать посуду, которую она мыла, и предпринял попытку предложить шутливый тон ее рассказу. — Или великие пианистки не помнят о таких мелочах, как влюбленные мальчики в далеком детстве? — Не знаю, как великие пианистки, а я помню все, каждый день тех двух недель, — очень серьезно ответила Кира. Старое заслуженное, разваливающееся пианино папа привез на дачу еще прошлым летом, купив у кого‑то за полцены. Целая эпопея! Он долго договаривался с нужной машиной, никакие грузовики ему не подходили. Чтобы окончательно не «убить» инструмент тряской в дороге, нашел наконец «Газель» с пожилым водителем, который и помог перетащить пианино в дом. Известный настройщик Михаил Абрамович, седой, толстенький и ужасно важный, после долгих уговоров доставленный папой на дачу с особым пиететом и почтением, настраивал пианино и ворчал: — Да вы девочке слух испортите! Как можно играть на таком инструменте? Им лучше печку топить! Но настроил, еще как! И почти целое лето Кира ублажала слух дачников музыкой. Основную, заданную на лето программу предстояло разучивать лишь в августе, вот она и музицировала в удовольствие, исполняя любимые произведения. На зиму пианино с максимально возможной осторожностью перетащили к деду Петру, который постоянно жил в поселке. На следующее лето процесс транспортировки в обратную сторону, то есть на дачу Белых, повторился, и Кира, как только приехала, села за инструмент. В свои четырнадцать она уже вполне виртуозно исполняла сложные произведения и мечтала стать великой и известной. Хорошая мечта для такого возраста, и главное, вполне реальна — талант у нее явно имелся, и на следующий год Кира собиралась поступить в Мерзляковку. Это по‑простецки, а официально: «Академический музыкальный колледж при Московской консерватории имени П. И. Чайковского», а Мерзляковка, потому что расположен на улице Мерзляковский переулок. Вот так все серьезно у девочки Киры Белой. Первую встречу с Николаем Крайновым Кира запомнила на всю жизнь! Как и каждый день тех двух недель, проведенных с ним. Когда соседский Васька позвал ее из дома, она вышла на крыльцо и увидела ЕГО… Больше она не замечала ничего и никого вокруг и не помнила, что говорила и отвечала! Он был красив, как олимпийский атлет, как молодой языческий бог! Высокий, с накачанной великолепной мускулатурой, Коля производил впечатление чего‑то нереального, не из обычной жизни — герой голливудских фильмов про Спартака или олимпийских богов. Темно‑русые, коротко стриженные волосы, светло‑карие глаза, чуть удлиненное лицо, волевой подбородок, в принципе, довольно простая, не отличавшаяся красотой внешность, но Кире он казался самым изысканным и невозможным красавцем! Красивее просто не могло быть, и все! И он повез ее на велосипеде в поле, чтобы нарвать для нее букет!!! Вы представляете?!! Это воспоминание всегда жило в ней! Всегда! Они ехали по липовой аллее, Кира сидела впереди Коли на раме, она чуть откинула голову ему на плечо, прикрыла глаза и плыла через счастье!! Солнечные лучики пробивались через яркие‑яркие изумрудные липовые листья и, словно поглаживая, скакали по Кириному лицу, пахло отцветающей липой, от Колиного торса исходил жар, и от слегка уловимого запаха его кожи у нее чуть кружилась голова! И это было такое сильное, такое непереносимое счастье, которое просто невозможно было вместить полностью!! И сладостно колотилось сердчишко, и будоражила тайна: «Что дальше?», и ужасно хотелось прижаться к нему, вдохнуть поглубже его запах и потрогать пальцами кожу… Невозможно передать в полной мере словами, что она тогда чувствовала — это было настолько бездонно, настолько перенасыщено, что ей казалось, она парит над землей, став от радости и счастья искрящейся и невесомой!! Когда он ушел подальше в поле, собирая цветы, Кира даже обрадовалась немного. Ей срочно надо было перевести дух, иначе сердце просто лопнуло бы от всех чувств и ощущений, переживаемых ею. А чуть отдышавшись, девочка Кира подумала, что в Колином поведении есть какой‑то подвох. Ну не может такой прекрасный юноша заинтересоваться угловатой девчонкой, да еще такой, как она! К четырнадцати годам Кира хоть немного начала формироваться в девушку, видел бы он ее в прошлом году! Худая, плоская, с длинными руками‑ногами, и нос широкий какой‑то стал — ужас! Сейчас хоть грудь начала расти и коленки не так выпирают, и нос приобрел нормальную форму, но все равно! А еще эти ужасные веснушки!! Она никогда не пользовалась вниманием противоположного пола, мальчишки над ней посмеивались и зло шутили, да и вообще с ровесниками она сходилась трудновато. Лет в восемь у маленькой Киры поменялось отношение к музыке. Трудная обязанность, которую заставляли ежедневно исполнять родители и учителя в музыкальной школе, незаметно и неожиданно превратилась вдруг в увлекательнейшее занятие, раскрывавшее перед девочкой особенный тайный мир и захватившее Киру целиком. Теперь она постоянно напевала что‑то, всякий раз представляя, как должны стоять на клавишах ее пальчики во время исполнения этой мелодии. Так вот получилось, что, ощущая себя длинноногим аистом, она к тому же была несколько не от мира сего — могла проехать остановку, мысленно, про себя, проигрывая пьесу, забывала везде вещи, застигнутая этим же занятием, мало интересовалась всем, что занимало ее ровесников. Словом, не вписывалась в обычный мир подростков. Изгоем Кира себя не чувствовала, у нее имелась замечательная семья: мама, папа, старший брат и друзья из музыкальной спецшколы, куда ее перевели после второго класса, и музыка. А жизнь и модные увлечения современных подростков ее просто не интересовали. И вдруг внимание такого парня! Что‑то в этом не так! Злые шутки мальчишек Кира испытала на себе не раз, и знала, что эти гаденыши бывают очень изобретательны в своих издевательствах. Но зачем, спрашивается, та‑ко‑му парню, как Николай, затевать с ней какую‑то каверзу? А? Да ему стоит улыбнуться, и все самые сексапильные красавицы его! Что может ему понадобиться от такой никакой девочки: аиста, нескладухи и малолетки? Немного притушив искрящуюся радость, Кира пару дней настороженно присматривалась к Коле, ожидая тайного недоброго умысла, подвоха. А на третий день расслабилась, поверив в искренность его интереса к ней. Поверила и впустила в себя все это счастье, радость небывалую, переполненность эмоциями, чувствами… А как она тогда играла!! Она еще никогда не играла столь сильно и страстно! А после того как папа по секрету сообщил ей, что мальчишки каждый день перелезают через забор и слушают ее исполнение прямо под окнами, в Кириной игре прибавилось и чувственной глубины. Она словно погружалась целиком в произведение и играла только для него, для Коли! Они говорили обо всем, он катал ее на велике и рассказывал про свою жизнь, про подругу Аглаю, про тренировки и соревнования, про то, что ему нравится и не нравится, про фильмы и книги, про все на свете! И в какой‑то момент Кира забыла про свою угловатость и некрасивость — Николай Крайнов сотворил с ней чудо: Кира Белая почувствовала себя интересной, женственной, способной не просто нравиться мальчикам, а вызывать у них влюбленность. И всем этим благоприобретенным новым женским существом она чувствовала, понимала, что Коля увлечен ею, влюблен и она вызывает у него желание. Разумеется, Кира не была до такой уж степени оторванной от жизни, чтобы не понимать такие вещи, как сексуальность. На дворе стоял девяносто шестой год, который со всей помоечной откровенностью изливал на подростков из всех массмедиа порнографическую грязь, и не знать про низменное при всем желании не получилось бы. А в Колином отношении к ней было нечто возвышенное, и чистое и сексуальное одновременно. И, конечно, она не могла не заметить, как физически он на нее реагирует, пару раз увидев его эрекцию, старательно им скрываемую. Она тоже старательно делала вид, что не замечает. Кира раскрылась, расцвела, влюбилась страшно, до счастливых слез в подушку, до самозабвенной игры на пианино, до полного растворения в музыке своих чувств, любви… Боже, Боже! Как же она была счастлива, как сильно любила, со всем девчоночьим пылом и страстью! И Боже, Боже, какое же это было непередаваемое счастье! Она на всю жизнь запомнила каждый день, каждый час тех двух недель, и эта чувственная память изменила всю ее жизнь и помогла выстоять в самые страшные, трудные моменты! Николай, сам не осознавая того, сделал Кире великий подарок — разбудил в ней врожденную женственность, повысив самооценку, и, как рыцарь в серебряных доспехах, уничтожил все ее накопившиеся комплексы. Это не просто подарок — это бесценный дар! И она бережно его хранит. Когда они прощались, Коля преподнес Кире огромный букет васильков. Девочке было ужасно больно от расставания и обидно, но чем‑то неведомым, глубинной интуицией творческой личности она понимала, что им не надо продолжать встречаться дальше, когда закончится лето, когда они вернутся в Москву. Та чистота и высота чувств и эмоций, преподнесенных ей Николаем, притупится и опошлится в обыденной жизни и неизвестно чем закончится, ведь ее тоже физически тянуло к нему со всей новой открытой женской чувственностью, с неизменным притяжением тайного, запретного… Кира не смогла бы словами сформулировать причину невозможности их дальнейшего общения. Только чувствовала. Все в ней изменилось после встречи с Николаем. И вот уже мальчишки бегали за Кирой и влюблялись, и письма писали, и прохода не давали, бессознательно считывая таинственность и очарование, так внезапно обретенные ею. И игра ее приобрела такую глубину и силу, что преподаватель все восхищался и частенько даже аплодировал. И самое главное, никакие подростковые проблемы взаимоотношений и комплексы неполноценности даже намеком больше ее не касались и не волновали — она жила в абсолютной гармонии с самой собой. Ведь если в нее был влюблен ТАКОЙ парень, то мнение ровесников, и мальчиков и девочек, по поводу ее внешности или поведения глубоко до лампочки! И только теперь она оценила еще один неосознанный дар Николая — полную свободу от мнения окружающих! Имелась и оборотная, негативная сторона этой новой Киры. Увы, ей категорически не нравился ни один молодой человек еще долгие годы. Знаете, когда побывал в отношениях, пусть и недолгих, с человеком необыкновенным, сильным, высшей пробы, то разменивать чувства на что‑то, по твоим меркам, не столь яркое и впечатляющее, никогда не станешь. Никогда! Уж лучше сохранить внутри высоту и высшую пробу чувств, чем довольствоваться суррогатом! Они сидели в полутьме на диване, смотрели на горевшую свечу, погрузившись в прошлое. Кира, помолчав немного, тихо призналась: — Знаешь, я тебе всегда была благодарна. Тем летом ты открыл мне саму себя, другую: смелую, свободную от комплексов и оценок окружающих. Мне не надо было переживать трудный подростковый период, у меня его просто не было, я вполне себе нравилась, глупостями голову не забивала, что позволяло мне не отвлекаться от любимого дела. — Я думаю, — тихо ответил Николай, — ты бы и без меня справилась. Ты и тогда уже была сильной девочкой и очень интересным, глубоким человеком. — Наверное, — согласилась Кира, — но без шишек и болезненных уроков не обошлось бы. — И, загадочно улыбнулась: — Я ведь следила за твоими успехами. Не в смысле фанатичной любви к известному человеку, а издалека, отстраненно. И никому никогда не рассказывала, что была с тобой знакома, это слишком личное. Как бы сказать, — она сделала плавный жест рукой, подбирая определение, — такое теплое, очень светлое воспоминание из прекрасной юности. А однажды ходила на финал чемпионата России, где ты занял первое место. Болела за тебя от души, даже горло сорвала, так кричала. Когда выпадала возможность, смотрела соревнования по телевизору и радовалась твоим победам. — Это все в прошлом, — ровным голосом, без эмоций, сказал Крайнов. — Я понимаю, — загрустила Кира, поколебалась пару секунд и все же решилась еще на одно признание, старательно выстраивая фразы, понимая, что затрагивает непростую тему. — Я переживала ужасно, когда узнала про твою травму, и следила за любыми новостями о тебе. В церковь ходила, заказала молебен за здравие и свечи ставила Николаю Чудотворцу. И ни на секунду не сомневалась, что ты выиграешь и этот поединок. Знала, что ты победишь, мне просто очень хотелось хоть как‑то тебя поддержать. — Спасибо, — поблагодарил искренне Николай и неожиданно улыбнулся: — Ты не старайся так осторожненько говорить, эта тема давно перестала быть для меня болезненной и тяжелой. — Ну вот, я не ошиблась! — тихо рассмеялась Кира. — Ты победил, и не только саму травму! — Но мы об этом говорить не будем, ладно? — все улыбался Коля. — Просто потому, что это длинная и отдельная история, — и перевел разговор в другое русло. — Ты лучше скажи, стала великой пианисткой? — Нет, — ответила Кира и, увидев, что в выражении его лица появилась некая смущенность, на сей раз рассмеялась громко. — Ты тоже можешь не осторожничать словами! Великой пианисткой я не стала, у меня открылся иной талант. Ксения Петровна утверждает, что гениальность. Обнаружилось, что лучше всего у меня получается учить музыке других и растить выдающихся исполнителей. — А почему у тебя дома нет инструмента, я бы с удовольствием послушал твою игру? — спросил Коля, расслабившись после ее пояснения. И тут же понял, что попал в какую‑то непростую и весьма чувствительную для Киры тему, — она перестала улыбаться, легкая тень скользнула по лицу, потухли глаза. Ого! Тут какая‑то история у нас! — Большую часть времени я провожу на работе, там и играю, а дома мне некогда, да и соседей жалко, — неубедительно ответила Кира. То, что она врет, было ясно как божий день, у нее это совсем плохо получалось, но Коля попридержал мгновенно возникшее желание докопаться до истины и снова перевел разговор на другую тему: — А твоя преподавательница просто погостить должна была прилететь? — Ксения Петровна? — сразу просветлела лицом Кира, и снова сверкнули радостью глаза, и она принялась с восторгом объяснять: — В гости, но не совсем. Я преподаю в музыкальном колледже для одаренных детей, и у меня есть два ученика, совершенно уникальных мальчика. Уверена, это будущие мировые знаменитости. На следующей неделе, в среду у нас состоится показательный концерт, в преддверии Нового года, где мои ребятки будут выступать с большой программой. Это ежегодный итоговый концерт, что‑то вроде экзамена по специальности, вот я и попросила Ксению Петровну посмотреть моих мальчиков. Понимаешь, я, как любой преподаватель, влюбленный в своих учеников и проводящий с ними многочасовые ежедневные занятия, могу что‑то упустить. И здесь важно мнение со стороны, особенно такого великого педагога, как Ксения Петровна. — А ты сама будешь выступать на этом концерте? — живо заинтересовался Коля. — Я? — удивилась Кира его вопросу. — Ну, не то чтобы выступать, буду его открывать Моцартом. — А прийти послушать можно? — Ты серьезно? — совсем растерялась Кира. — Зачем тебе это? Там выступают дети пятнадцати‑семнадцати лет, и далеко не все идеально играют, хоть и одаренные. — Я же сказал, что хотел бы послушать твою игру, — пояснил Николай, — что‑то вроде ностальгии по прошлому. — Ну, можно, конечно, — растерянно ответила Кира. А он вдруг неожиданно спросил, окончательно обескуражив и без того пораженную Киру: — Слушай, а как вы с Ксенией Петровной договорились, чтобы она этих твоих ребят посмотрела? — Я организую видеосъемку, а после праздников сама поеду в Москву, и мы вдвоем посмотрим и обсудим все подробно, — объяснила Кира. — А давай я друга попрошу, он профессиональный оператор и живет здесь, он все классно снимет, — предложил спокойно Коля. — Да ты что? — Кира от радости даже подскочила с дивана. — Серьезно? Ты сможешь это сделать? — За контрамарки на концерт, — рассмеялся Николай. — Да какие контрамарки! — возроптала Кира. — В первый ряд посажу, как самых важных гостей! — Ловлю на слове! — рассмеялся ее горячности он. — Давай объясняй: где, во сколько. Кира порассматривала его пару мгновений, ушла в угол прихожей, пошуршала там чем‑то в сумочке, вернулась, села рядом с Николаем и протянула ему визитку: — Вот, здесь адрес и электронная почта колледжа. На визитке значилось: Петрова Кира Владимировна, ниже: «старший преподаватель по классу фортепиано», еще ниже название и адрес учебного заведения, номера телефонов, сайт. Значит, Петрова! Не Белая. Понятно. — А номер твоего телефона и адрес электронной почты? — спросил он и пояснил: — Я же не с директором или секретарем буду договариваться, а с тобой. Она назвала, но предупредила: — У меня компьютера дома нет, я пользуюсь рабочим, поэтому связаться по электронке со мной можно только днем, и то, когда я не на занятиях. Неудобно, в общем. Дома у нее много чего нет из того, что должно было бы иметься, и это вызывало у Крайнова неизбежные вопросы, пробуждая любопытство и твердое желание докопаться до ответов. Ну, это он обязательно сделает! Вот только присмотрится внимательнее к девушке Кире, которая перестала быть Белой и стала Петровой! — Ой! — вдруг вспомнила Кира. — Мы же совсем забыли про твоих родителей! — Точно! — кивнул Николай. Достав телефон из кармана брюк, посмотрел время и чертыхнулся про себя: два тридцать ночи! — Бать, ну что там у вас? — спросил, когда отец взял трубку. Кира смотрела на него, пока он разговаривал и что‑то не очень довольно отвечал, и поражалась странности судьбы: ну надо же вот так встретиться, и болтать полночи напролет, и делиться воспоминаниями, и немного откровенничать, и даже договориться о следующей встрече! Как же странно! — Ладно, пока, — попрощался Николай, закончив разговор, и повернулся к Кире: — Как и ожидалось, рейс отложили до пяти утра, но они все‑таки решили лететь. — А что за срочность? — заинтересовалась Кира. — У отца день рождения, — принялся объяснять Николай. — А после того, как я поселился в «Метели», у нас стало традицией все праздники отмечать у меня в поселке. Вот они и взяли пару выходных, чтобы прилететь, они же оба работают. А на Новый год родители собрались в Таиланд и путевки уже купили. — Это замечательно! — порадовалась и отчего‑то загрустила Кира, и озаботилась пришедшей неожиданно мыслью. — Слушай, если у них самолет в пять, то около семи тебе их надо встречать? — Ну да, — кивнул Николай, не совсем понимая, к чему она клонит. — То есть в шесть надо выехать? — больше с собой размышляла Кира и решение огласила: — Тогда тебе надо ложиться спать, уже почти три часа ночи! — Да, наверное, надо, — согласился Николай без должной решительности. Ему не хотелось заканчивать разговор и нарушать их уединение в приглушенном свете торшера и мерцающей свечи, когда за окном вьюжит и метет. Как она сказала в машине? «И ты в домике». Но поспать действительно надо, еще ехать домой по трудной заснеженной трассе. М‑м‑да, надо! Кира выдала Николаю чистое полотенце и новую зубную щетку в упаковке и, пока он умывался, постелила на диване. Появилась неизбежная легкая скованность, которая возникает, когда ты гостем неожиданным сваливаешься к малознакомым людям, и они стелют тебе постель, показывают, что и где находится, и вам всем немного неловко — тебе доставлять неудобство, им получать это неудобство… Кира прошла после него в ванную, долго там плескалась, вышла, стараясь не шуметь, улеглась в кровать и выключила свет. — Спокойной ночи, — шепотом пожелала она. — Тебе тоже, — отозвался Николай. Ну что, отбой? Спать? Ироничное: ага, с издевкой! Какое спать?! Когда обострились все чувства и каждой клеточкой организма она чувствовала его близкое присутствие! Кира и предположить не могла, что можно так остро чувствовать человека на расстоянии — всей кожей, всеми помыслами и стремлениями, всеми пробудившимися инстинктами. Она старалась дышать как можно тише, замерла, не делая ни одного движения, прислушивалась к любому шороху, доносившемуся с дивана, и честно признавалась себе, что всем, что есть в ней женского, ее неудержимо тянет к Николаю. Господи, боже мой! Да что же это такое?! Вот в жизни ничего подобного не испытывала! Неверно было бы сказать, что Коля Крайнов являлся мужчиной всей ее жизни и ее мечты. Так получилось, что несколько лет после их встречи она невольно сравнивала всех мальчиков с ним — ну, это естественно и нормально, все‑таки первая любовь, и какая! И ра‑зу‑ме‑ет‑ся, все представители противоположного пола проигрывали это сравнение. Николай стал эталоном не столько мужской красоты, сколько примером того, как должен вести себя парень с девушкой — ухаживать, оказывать знаки внимания, ну и все такое. Кира не пребывала в иллюзиях и несбыточных мечтах, не ждала новой встречи и продолжения отношений — нет, боже упаси! Безусловно, Николай сыграл огромную роль в ее жизни, и она хранила дорогие воспоминания, но без ожидания продолжения, без пустых девчоночьих надежд. Зачем? Какой‑то внутренней врожденной мудростью, часто дарованной творческим личностям, она понимала, что не нужно превращать в обыденность прекрасную сказку, в которой ты побывала. Ну, например, ее преподаватель Ксения Петровна — Кира восхищалась ею, благоговела, готова была заниматься с ней сутками, осознавая масштаб гения этой личности, но это же не значило, что она хотела бы жить с ней, разделять быт и повседневные заботы. Корявое, конечно, сравнение, но близкое к тому, что Кира испытывала к Коле Крайнову. Она смотрела по телевизору его выступления и интервью, и на душе становилось тепло от мягкой приятной мысли, что такой мужчина был ее первой девичьей любовью. И все! Без продолжений и мечтаний — приятно и тепло, и точка. Когда Кира услышала в новостях, что Крайнов получил тяжелую травму, так испугалась за него, переживала ужасно, даже играть не могла. Ей хотелось как‑то поддержать, ободрить, что‑то для него сделать. Она целый день бродила по городу, зашла в три разные церкви, поставила Коле свечки за здравие и заказала службу, ее немного отпустило. А проходя мимо какого‑то магазина, увидела в витрине такую шкодную и милую плюшевую обезьянку, что застыла от неожиданной мысли. Кира вспомнила, как Коля, отвечая на ее вопрос, какие животные ему нравятся, сказал: — Ну, хищники, львы, тигры — такая сила и грация. Но еще я могу часами наблюдать за обезьянами. Наверное, потому, что я гимнаст. Мне нравится их врожденная пластика: как они подтягиваются, как владеют своим телом, распределяют вес в движении. Кира тут же зашла в магазин и купила эту обезьянку, а вернувшись домой, смотрела на нее и, недоумевая, размышляла: а как же она передаст ему эту игрушку? А ничего нет проще — больницу, куда доставили Николая, сто раз на дню показывали в новостях, и интервью у его лечащих врачей брали. Ну, ладно, куда ехать понятно, а стоит ли? И решила подождать. Кира каждый день просматривала в Интернете новости о состоянии Николая и по телевизору не пропускала, но день ото дня их становилось все меньше, а через неделю горячая новость о травме великого спортсмена и вовсе стала пропадать из информационного поля. Через две недели она смогла выловить лишь короткое упоминание о том, что состояние Николая Крайнова остается неизменным, но его уже перевели из палаты интенсивной терапии. Вот тогда она и поехала, по дороге купив в магазине большой букет садовых васильков и маленькую открыточку, долго стояла и думала, что написать. Слова ободрения? Наверняка его уже тошнит от них. И тогда она написала: «Ты победишь и это! Ты обязательно справишься!» — и, не желая обозначать себя подписью, лишнее это, и никому не нужно, подписала: «С молитвой о тебе». Прочитала и расстроилась, настолько ей показалось это высокопарно и вычурно, но переписывать не стала, оставила как есть. А в приемном покое миловидная медсестра средних лет раздраженным тоном попрекнула Киру: — Что‑то вы подзадержались, девушка, остальные барышни уже и ходить перестали. — И махнула куда‑то в угол рукой. Кира проследила за жестом и увидела сваленные в кучу на столе, стоявшем у стены, мягкие игрушки, упакованные коробки подарков, цветы в горшках, конверты с открытками, и сразу сообразила, что так раздражило медсестру. — Вы не поняли, — улыбнулась мило Кира и придумала на ходу, — я не из отряда буйствующих фанаток. Я от одноклассников Николая, мы хотели поддержать его, сказать, что мы с ним и поможем, если надо. — А‑а! — кивнула сразу подобревшая женщина. — То‑то я смотрю, вы постарше этих шпингалеток будете. — И, подозвав поближе Киру жестом руки, склонилась к ней и заговорщицки предложила: — Вы тогда в пакет отдельный сложите, что принесли, и надпишите на нем: «От одноклассников», я сама через полчаса отнесу. — Спасибо вам большое! — от души поблагодарила Кира. Где‑то через полгода она прочитала заметочку на сайте спортивных новостей, что Николай Крайнов, отказавшийся от традиционного лечения, наперекор всем врачебным диагнозам достиг серьезных подвижек в исцелении. И все! Каких подвижек? Но в жизни Киры происходили такие события, что выискивать крупицы информации о самочувствии Николая она уже не могла. Но он присутствовал незримо в ее жизни, освещая чистым светом воспоминаний все страшное и мутное, что творилось тогда с ней. А где‑то года три назад, на одном из телевизионных каналов, она увидела интервью с его бывшим тренером, который упомянул про Колю в том ключе, что настоящий спортсмен — он во всем боец, вон Крайнов: смог встать и вернуться к полноценной жизни, невзирая на прогнозы врачей. Она расплакалась от радости. Николай всегда присутствовал где‑то на периферии ее сознания, но никогда Кира не думала о нем как о мужчине, с которым она мечтала бы соединить судьбу, заниматься любовью, жить. Некий светлый образ, и все! И вот на тебе! «Светлый образ» спит на ее диване и вызывает в ней самые жгучие, странные и весьма однозначные желания! Это что такое? После того как, вернувшись из ванной комнаты, Кира легла, повертелась немного, устраиваясь поудобней на ночь, из альковного угла больше не донеслось ни звука, Николай даже ее дыхания не слышал. Он ее хотел. Сильно. Когда они разговаривали и сидели достаточно близко на диване, Коля не один раз подумывал поцеловать ее, а дальше — как получится, но каждый раз останавливал себя, хотя соблазн был велик: эти ее губки припухлые, наклон головы, дыхание, грудь — э‑эх! Но в воспоминаниях, которыми они делились, было нечто светлое, чистое, вызывающее тонкую грусть, и приземлять это прямолинейным мужским напором совсем не хотелось. Но хотелось ему Киру сильно. Пожалуй, он и не помнит, когда испытывал такое сильное влечение к женщине. Николай даже развеселился и хмыкнул про себя: история повторяется — он ее хочет, у него навязчивая эрекция, а нельзя! Ну, не совсем чтобы нельзя, он прекрасно понимал, что если сейчас встанет и пойдет к ней, то, скорее всего, у них все прекрасно получится. Он же видел, чувствовал, что нравится ей и ее влечет к нему, и хоть Кира смущается немного, что нормально для такой изысканной девушки, но вряд ли бы оттолкнула его, если б он решил идти в атаку. Нет. Это было бы неправильно. Это испортило бы красоту и значимость того, что происходило с ними в юности, почему‑то он так чувствовал. Ничего, он потерпит! Он обязательно ее заполучит, но не так прямолинейно и сразу. Она нравилась ему необычайно и столь же сильно интриговала своей загадочностью. Что у нее произошло в жизни? Почему живет здесь? Ведь если Кира такой одаренный педагог, то ей самое место в столичных учебных заведениях или в европейских. Вы вообще многих благополучных москвичек знаете, делающих карьеру, переселившись в российскую глубинку? А выдающихся пианисток? Ну пусть не пианисток, а преподавателей консерваторских? Нет, у них здесь тоже не пространственная дыра на теле страны, а крупнейший областной центр, с большими возможностями, но не Москва же! Что, неудачно вышла замуж? Уехала? А ее квартира вызывала еще больше вопросов. Ну, предположим, почти все время ты проводишь на работе, но есть же и выходные и вечера, когда требуется отдохнуть, в том числе и душой. И ни любимых памятных вещей, ни фотографий, ни женских журналов, ни украшений каких‑то? Ладно. Он со всем разберется и найдет ответы на все многочисленные вопросы. Отпускать от себя Киру Николай Крайнов не собирался. Он собирался накрепко привязать к себе эту девушку. И вполне серьезно! Но один вопрос особенно не давал Коле покоя и навязчиво буравил в мозгу. Когда он попал в больницу с травмой, огромное количество людей приходили и приносили какие‑то передачи, игрушки, цветы, открытки, особенно старались околоспортивные девочки‑фанатки, эти и плакаты под окнами растягивали, и кричали, пели, скандировали его имя. Медперсонал складывал все, что они приносили, на большой стол, который специально поставили в приемном отделении, а Аглая и мама вечерами сортировали передачи, расставляли цветы, читали послания, но почти все — игрушки, фрукты, соки, комнатные растения относили в детское отделение. Николай тогда практически постоянно находился под капельницей на обезболивающем и снотворном и не вникал в то, что происходило вокруг. Через две недели его перевели в отдельную палату и сняли с интенсивного обезболивания. К тому моменту поток посетителей сильно поубавился, но это отдельная тема. Как‑то вечером в палату пришла медсестра из приемного отделения, о чем‑то пошепталась с Глашкой, дежурившей возле него. — Стрелка, что там? — спросил Коля. — Тут что‑то странное, — подошла к нему Аглая и протянула большой целлофановый пакет, на котором было написано фломастером: «от одноклассников». Все его одноклассники были выпускниками спортивного интерната, большинство из них составляли члены его команды и передачи приносили самолично, без помощи медперсонала. Аглая извлекла из пакета букет ярко‑синих васильков и симпатичную веселую плюшевую обезьянку и протянула Николаю. — Ты что‑нибудь понимаешь? — поинтересовалась подруга, заглянула в пакет еще разок. — А, вот и записка. Она усадила возле Коли на кровать обезьянку и протянула ему маленькую открыточку. Он подержал какое‑то время кусочек картонки в руке и, собравшись с силами — каждое движение давалось болью, — развернул открытку. Четким и красивым почерком там было написано: «Ты победишь и это! Ты обязательно справишься!» — и ниже, вместо подписи: «С молитвой о тебе». — Ну, — нетерпеливо спросила Глашка, — от кого это? — Не знаю, — бессильно уронив руку на кровать, признался он. Ночью, когда от боли невозможно было спать, в голове крутилась эта фраза: «С молитвой о тебе», и Николай все пытался понять, кто мог передать ему такой своеобразный подарок и послание. Ему казалось, что он знает. Стоит только поднапрячь память — и вот‑вот он поймет и вспомнит что‑то важное, но боль сжирала и память, и мысли, и такое близкое понимание ускользало. Он попросил Глашку оставить в палате эту смешную обезьянку и нет‑нет да и посматривал на нее. Глашуня, такая умница, заметила и посадила, как бы невзначай, обезьянку на угол кроватной спинки. Никто не знал, но иногда ночами, когда темнело в глазах от страшной непереносимой боли, он прижимал к себе эту игрушку, а в голове крутилось: «С молитвой о тебе», и казалось, что становится немного полегче от осознания, что кто‑то неведомый молится о нем. А однажды он увидел во сне дикое поле в цветущем разнотравье, толстого шмеля, севшего на голову девочке, и как Коля рассказывает ей, что ему нравятся обезьянки за их гибкость, а она смотрит на него влюбленными зелеными глазами, и у нее симпатичные веснушки и облупившийся от загара носик. Он проснулся и сразу понял — это от девочки Киры, той далекой летней девочки, которая играла на пианино. «С молитвой о тебе!» Эта обезьянка до сих пор у него хранится, она прошла с ним все реабилитации, все лечение и восстановление и стала неким тайным символом исцеления, победы, приняв на себя и слезы, и вой, и много чего… — эта обезьянка и светлые воспоминания. И когда Кира, рассказывая, как переживала за него, не упомянула, что приходила в больницу и передала этот подарок, Николай почувствовал разочарование и недоумение. Словно его обманули. Это странно, наверное, звучит, но обезьянка ассоциировалась у него только с Кирой, со всем лучшим, настоящим, во тьме отчаяния и боли он подсознательно цеплялся за самые сильные и счастливые воспоминания, как за точку опоры. А выяснилось, что это не от нее! Неприятное ощущение! Как будто обманули в чем‑то очень значимом. — Кира, — тихо позвал Коля, не успев и сам сообразить, что делает. — Да? — чуть помедлив, ответила она. — Ты приходила ко мне в больницу? Ну, тогда? — И напрягся в ожидании ответа. — Да, — еще раз помедлив, ответила Кира. — Та обезьянка была от тебя? — Да, — в третий раз сказала она, — и букет васильков. — И записка, — растекся улыбкой Николай, — «с молитвой о тебе». — Да, — повторила она. «Все правильно!» — подумал Коля, чувствуя, как теплой волной прокатило по телу расслабление. Ожидая родителей, Крайнов позвонил Славе, который работал на местном областном телевидении оператором и был заядлым охотником и рыбаком. К Николаю Слава относился чуть ли не как к гуру — с восторженным почитанием. — Слав, привет, не разбудил? — Что вы, Николай Алексеевич! — обрадовался Слава. — Вот и хорошо. У меня к тебе просьба, Слав. Он изложил суть проблемы, дал телефон Киры, чтобы они могли сами обсудить все детали, и напоследок поинтересовался: — Слав, сколько это будет стоить? — Да вы что, Николай Алексеевич! — возмутился Слава — Ничего не надо, Верочка, наш ответственный редактор, из этого еще новостной репортаж сделает! — Ну, хорошо, — порадовался он такому решению. — Если возникнут какие‑то вопросы с Кирой Васильевной, ты звони мне. — И махнул рукой, увидев выходящих из зала прилета родителей. — Да все сделаю в наилучшем виде! — бодро пообещал Слава, и они попрощались. Дорога, как и ожидалось, была сложной, снегоуборочные машины только выезжали на трассу, не особо и торопясь разгребать последствия стихии. Николай вел машину осторожно, но скорость держал приличную. Родители что‑то весело рассказывали, но он не слушал, улыбался воспоминаниям. Утром, когда запел будильником его сотовый, Кира поднялась вместе с ним: — Я приготовлю тебе завтрак, — пообещала она, шурша чем‑то в алькове за ширмой. — Не надо, Кир, ты отдыхай, я умоюсь и пойду. Перекушу в аэропорту, — предпринял попытку остановить ее Николай. — В аэропорту невкусно, — возразила она и вышла из‑за ширмы. Он не удержался — расплылся в улыбке, так мило она выглядела. Розовенькая ото сна, с небрежно закрученными в пучок волосами на затылке, с непокорными пушистыми прядками, обрамлявшими лицо, одетая в длинное мягкое домашнее платье, именно платье, которое ей очень шло, — девушка‑мечта! — Кофе? — спросила твердо она. — Я не пью кофе, — повинился Николай. — А что пьешь? — уточнила Кира. — Знаешь, я в своем поселке совсем одичал, — признался, как в большой тайне, он, — сушу травы и листья. Делаю из них разные травяные сборы и завариваю вместо чая. — Травяного сбора у меня нет, — серьезно ответила Кира, — но могу предложить достойный белый китайский чай, я сама люблю только заварной, не из пакетиков. — То, что надо, — согласился быстро Николай. Кира кивнула, прошла в кухонную зону, включила чайник и продолжила выяснения: — Предлагаю на выбор к чаю: бутерброды с мясом и сыром, яичницу, могу подогреть вчерашнюю выпечку? — Я бы предпочел те пирожки с рыбой, — сделал выбор он, — у них очень интересное и вкусное тесто. Я вчера просто не успел высказать восхищение твоей кулинарией. — Спасибо, — поблагодарила Кира и принялась хозяйничать, попутно объясняя: — Ксения Петровна очень любит выпечку, но ей нельзя ничего дрожжевого и жирного из‑за здоровья. Я, когда еще училась, раздобыла старинный интересный рецепт постного теста, пришлось перепортить кучу муки, пока получился достойный вариант, а так как мясо ей тоже нельзя, научилась делать с курицей и рыбой. — Открою тебе еще один секрет, — тяжело вздохнул, как на явке с повинной, Николай. — Я тоже не ем мяса. Только птицу и рыбу. Никому не говори! Я же охотников в лес вожу, что‑то вроде проводника и егеря нештатного в одном лице, а зверя никогда сам не стреляю и мяса не ем. Получаю положенную долю от добычи, держу в морозилке, готовлю для гостей и на праздники. — Не скажу! — пообещала Кира, задорно улыбнувшись. — Ты иди умывайся, а я тут быстро все приготовлю. А потом он уплетал чудо‑пирожки, запивая чаем, а она внимательно смотрела на него, и Коле хотелось продлить как можно дольше этот момент, этот почти семейный завтрак, когда красавица жена встает утром раненько поухаживать, покормить и проводить, благословляя в дальнюю дорогу, мужа. Что‑то из мечтаний, теплое, уютное… Звонок сотового прервал приятные и странные мысли Николая. — Привет! — ответил он на призыв подруги Аглаи. — Привет! — весело отозвалась она. — Я тут разнервничалась, что вас нет до сих пор, Генералов порекомендовал в ворчливой форме устроиться в мансарде с биноклем, чтобы не пропустить ваш приезд, а сам быстренько посмотрел в Инете, что вылет задержали до пяти утра, после чего сделал мне предложение иного рода: перестать дергаться и идти спать. — Полностью с ним согласен, — разулыбался Коля, — шла бы ты спать, Стрелка! — Поздно! — рассмеялась Аглая. — Я окончательно взбодрилась пререканиями с суровым мужем! Вы когда будете? — Минут через сорок, может, больше, — ответил он. — Вы, наверное, вымотались и спать хотите, — предположила Глашка. — Давай я к тебе пойду, завтрак вам приготовлю? — Не надо, Глашуня, тебе никуда ходить, снега по пояс! — насторожился Коля. — Мы перекусим и спать завалимся, вечером посидим. — Ну, ладно, — вздохнула Глашка опечаленно. — Успокою Генералова, что мы никуда не пойдем. — Вот‑вот, — согласился Николай. — Привет мужу передавай! Его единственный близкий друг Аглая Стрельникова прошлым летом вышла замуж за замечательного мужика Генералова Глеба Алексеевича, жившего в их поселке, человека непростого и весьма загадочного, которого односельчане называли не иначе как почтительным Генерал. История их знакомства и женитьбы была весьма романтичной и где‑то даже неправдоподобной, из разряда так не бывает. А у них вот сложилось. Теперь Глашка находилась в интересном положении и доводила Николая с Глебом до сердечных приступов своими выходками — то в лес заберется с тяжеленным мольбертом рисовать, то козой по холмам скачет, то со своими учениками кататься на коньках соберется, они еле поспевали ее вылавливать, пугаясь страшно. А Глашка ругалась на них почем зря, уверяя, что беременность — это не болезнь и не инвалидность, и нечего трястись, она вполне здорова. Правильно, наверное, ругалась: они немного со своей опекой перегибали, но признаваться в этом, как любые нормальные мужики, не собирались, так что веселья хватало с лихвой, особенно когда после пережитых волнений все вместе садились пить чай и, устраивая разборку полетов, ухохатывались до слез, вспоминая очередное происшествие. Николай улыбался этим своим мыслям, представляя Аглаю с Глебом и подумывая, что Кира им обязательно понравится и наверняка они с Глашкой станут закадычными подружками, которых у Аглаи никогда не было. Торжественный ужин проходил в сплошном веселье. У них так всегда — любые застолья и посиделки — смех, шутки, рассказы веселые. Но нынче Николай как‑то выпадал из общего хоровода — кивал, поддакивал невпопад и улыбался чему‑то. Вера Максимовна, легонько похлопав Аглаю по руке, обратила ее внимание на Колю, многозначительно кивнув головой в его сторону, витавшего в каких‑то своих мыслях, загадочно улыбаясь. — Да, я уж заметила, — прошептала ей Глашка. — Что это с Алтаем? — Не знаю, — шепотом же, заговорщицки поделилась Колина мама. — Он всю дорогу такой был, нас не слушал, улыбался чему‑то. Я думаю, тут без девушки не обошлось. — Щас выясним! — пообещала Глашка, заметив, что Коля поднялся из‑за стола и направился в кухню. — Глашенька, Алтай сам расскажет, когда созреет, — заметив эти маневры и перешептывания, пытался остановить ее Глеб. — Ну да, а я что, ждать должна? — возмутилась Аглая, поднимаясь со стула. — Видимо, нет… — рассмеялся Генералов. — Так, давай‑ка колись, Алтай! — воинственно заявила Глашка, торопливо врываясь в кухню. — Ты о чем, Стрелка? — предпринял попытку уйти от допроса Николай. — Коля! — призвала к порядку Глашка. — Ты кому пытаешься ввинтить? Ау! Алтай, это я, твоя подруга Аглая! А там сидит мой муж разведчик! Ты же весь вечер такой загадочный, чему‑то улыбаешься, нас вообще не слышишь, выпал из пространства! Давай признавайся, кто она? — М‑м‑да! — безнадежно согласился Николай. — Ну, Коля‑я‑я, не томи! — поторапливала Глашка. — Ее зовут Кира, — признался Коля и снова чуть мечтательно улыбнулся. — И… — подталкивала Глашка. — Глаш, это длинная история. — Вчера еще этой истории не было, значит, не очень длинная! — настаивала подруга. — Ладно, — смилостивился Крайнов, — давай чай отнесем, и я всем расскажу, чтобы ты не утруждалась пересказом. — Ну что? — спросил Генералов, усмехаясь, когда Аглая с Николаем вернулись в комнату. — Алтай обещал расколоться принародно! — объявила Глашка, села на место, прижалась к мужу и поторопила: — Ну, давай, Коль, рассказывай! Он рассказал. Как они встретились в аэропорту, и она его узнала, про то далекое лето и как она играла на пианино, а они с мальчишками лазили через забор — рассказал немного иронично, с налетом легкой грусти по ушедшему безвозвратно. — А я ее помню! — обрадовалась Вера Максимовна. — Леш, ты тоже должен ее помнить! — обратилась она за поддержкой к мужу. — Конечно! — уверил с энтузиазмом Алексей Михайлович. — Пианистка! — Ну да! — И Вера Максимовна принялась рассказывать: — Ты же, Коленька, не мог больше ездить к Галочке, все время на сборах, а мы с папой каждое лето к ней наезжали по выходным. Помню, приехали на следующий год после тебя, услышали, кто‑то играет, спросили Галю, а она смеется: «Мы, говорит, тут культурными стали, прям музыкально образованными, куда там! Все ближайшие соседи с одиннадцати до двух дня каждый день выключают радио, телики, все газонокосилки и шумные электроприборы и — в огороды! Тишина стоит, только музыка раздается! Даже ребятня не орет. Мы ей предлагали вывешивать на заборе программу концерта: название произведения и композиторов, а она хохочет, говорит, что играет по вдохновению, без программы!» — Она великолепно играла! — поддержал жену Алексей Михайлович. — Заслушаешься! А сама такая худенькая, тоненькая, девчонка совсем! Еще у нее, помнишь, Вер, такой странный цвет волос был: не то рыжий, не то переспелой пшеницы, но необыкновенный. — Хорошая девочка! — вынесла окончательный вердикт Вера Максимовна. — И что? — любопытничала Аглая. — Вы как‑то договорились встретиться? — В среду показательный концерт ее учеников, я обещал устроить видеосъемку, уже со Славой предварительно созвонился. Ну и сам поприсутствую. — Ой, я тоже хочу на концерт! — тут же загорелась Глашка. — Глаш, — возразил Генералов, — дорога сложная, снег, мороз. Думаю, Алтай нас с девушкой скоро познакомит, а на концерт в следующий раз съездим. Аглая театрально преувеличенно вздохнула и положила голову мужу па плечо. — Ладно, — согласилась с аргументами она. Николая восхищало, как общаются эти двое. Аглая никогда не спорила с Генераловым по важным и серьезным вопросам, по мелочам несущественным целые представления устраивала — шумела, хохмила, превращая все в шутку и фарс. Но если дело касалось чего‑то действительно важного, то она высказывала свое мнение и видение проблемы, после чего предоставляла окончательное решение принимать мужу. Николай как‑то поделился с ней своими наблюдениями об этом, а Глашка даже подивилась: — А зачем мне с ним спорить, если у меня нет противоречий? Ради принципу и отстаивания своей самости? Не вижу в этом смысла! Это ж Генералов, он практически никогда не ошибается. Ну а если ошибается, да и фигли бы с этим, но я что‑то такого не припомню. Я уважаю его и полностью ему доверяю, как мужу, как мужчине, как человеку, гораздо больше меня знающему, доверяю его способности нести ответственность за семью. И все. Зачем вмешиваться в мужскую ответственность и в мужские дела? У меня вполне хватает своих. Потрясающе. Она всегда была не такая, как все, иная. Большинство современных женщин зорко следят за своим равенством с мужчинами и даже превосходства в чем‑то, и будут спорить до хрипоты, скандалить, отстаивая свое мнение. И это гробит, уничтожает природное, божественное предназначение мужчины быть главой семьи, нести за нее ответственность, принимать решения, а в семьях подрастают мальчики, которые поколение за поколением растут, принимая за норму такие отношения родителей, когда мать позволяет себе принижать отца, порой и оскорбляя его. А потом с тем же тупым упорством женщины негодуют, что современные мужчины слабы, ленивы и безответственны. Пардон, а кто их такими сделал? Вот на хрена, объясните, вам до усеру надо было втемяшивать мужу, что вы умнее и лучше знаете, как и что делать? В результате вы получили полную меру ответственности как за женские дела и обязанности, так и за мужские, и прекрасное дополнение к интерьеру в виде мужа на диване. Конечно, никуда не денешься от исторических реалий в виде комиссарш в кожанках, строек коммунистических, войны, которая тяжким бременем легла на женские плечи: «я и баба и мужик» — было чем проторить эту дорожку. Но как правильно заметили раскаявшиеся феминистки: «Войну полов мы уже выиграли, теперь кормим пленных». И только мудрые женщины, одаренные божественным чувствованием истины, живут по простым законам — есть мужская ответственность, есть женская — и все. А еще они знают кучу женских секретов, эти мудрые женщины, что притягивает к ним мужчин неодолимо. Николай, отчего‑то погрузившийся в эти странные философствования и рассуждения, выключившись из общего разговора за столом, подумал, что Кира, наверное, такая же, как Глашка — не из этого времени, с нестандартным видением и восприятием жизни, с каким‑то иным мировоззрением, более глубоким, чистым, что ли. По крайней мере, он так почувствовал, эту глубину и истину в ней, и это ее: «С молитвой о тебе». Определенно, они с Глашкой с другой планеты или из другого временного измерения. «Вот как сдружатся с Аглаей, нам с Генераловым капец!» — с веселым ухарством подумал Коля, немного пугаясь того, что торопит события, еще толком ничего не решив и не определив для себя. Вот как она его зацепила! А еще он понял, что если бы на месте Киры была другая девушка, то он уж дня два не вылезал бы из ее постели или рванул бы в воскресенье к ней с той же целью. Но в Кире сочетались странные черты, не характерные для нынешних барышень — и юмор на десятку, и вполне современное видение и знание мира, и при этом чистота, изысканность, некая настороженность и интригующая загадка! Полный комплект, чтобы мужик с катушек соскочил. Так что, как бы ему ни хотелось и ни рвалось, но с Кирой поспешные атаки неприемлемы. Другая это девушка. На следующий день, в субботу, Кире позвонил часов в десять утра незнакомый мужчина, представился Вячеславом Иванниковым, оператором с телевидения, и объяснил, что он от Николая Алексеевича Крайнова. У Киры даже щеки раскраснелись при одном упоминании о Николае. Ну надо же! С оператором, который попросил называть его Славой, они договорились обсудить все детали в понедельник в колледже. Кира нажала кнопку отбоя и долго смотрела на телефонную трубку в руке, задумавшись. Она отчетливо понимала, что продолжение ее с Николаем отношений неизбежно. Их влекло друг к другу, и оба это чувствовали. Пытались как‑то завуалировать, не форсировать, но, когда они разговаривали, между ними словно вольтова дуга пробегала, одновременно пугая и восхищая Киру. Прощаясь у двери, Николай вдруг пригласил Киру на день рождения родителей. — Впереди выходные, а у нас в поселке красота потрясающая, погуляем, я тебе все покажу, — соблазнял он. — Я не смогу, — отказалась Кира, даже немного трухнув той быстроты, с которой развиваются события. — Перед выступлением мы с ребятами занимаемся каждый день, и в выходные тоже. — Тогда увидимся в среду, — легко согласился Коля. — Ну, что ж, пока! — Пока! — отозвалась она. Крайнов нагнулся, поцеловал ее в щеку и ушел. У Киры потом несколько часов все теплел на щеке этот поцелуй, и она загадочно улыбалась. Так и летала, улыбаясь, все эти дни, даже учеников заразила своим настроением, и они все допытывались: — Кира Владимировна, а вы чего такая? — Какая? — звонко смеялась она. — Загадочная, улыбаетесь? — Радуюсь вашим достижениям! — отделывалась шуткой Кира. А в воскресенье вечером позвонил Николай. У Киры сердце черт‑те что вытворяло — то колотилось, как заполошное, то замирало, проваливаясь куда‑то, и щеки раскраснелись, и дрожала рука, державшая телефон. Разговор вели вполне светский — она поблагодарила за Славу и спросила, как проходит празднование дня рождения, он поинтересовался подготовкой к концерту и, посмеиваясь, рассказывал про отмечание сельское с обязательным присутствием врача и участкового, и еще какие‑то пустяки обсуждали. И делали длинные паузы, чувствуя недоговоренность и некую скованность, и помолчали, когда пустые темы исчерпались, и скомканно попрощались. Кира смотрела на телефон в руке, погрузившись в непростые мысли. Ее тянуло к Крайнову неудержимо, и так многого хотелось: начиная с того, чтобы дотронуться до него, слушать его, вдыхать его запах… Но! Но был один момент, который она не знала — просто не представляла! — как переступить и который все усложнял и… Слава Иванников оказался здоровым парнем лет под тридцать, громким, шебутным. Они обсудили подробности съемки, просмотрели список выступающих детей. Кира настойчиво просила Славу ее саму не снимать, но, видя хитрую улыбку Славы, повторила еще раз: — Слава, мое выступление снимать не надо, — и немного слукавила, — это неэтично. Вы понимаете? — Нет, — улыбался оператор. — Другие преподаватели могут не понять и даже обидеться. — А‑а‑а, — протянул Слава. — Подковерные игры? — Не совсем так, но близко, — кивнула Кира. — Значит, договорились: меня вы не снимаете! — Ладно, — без энтузиазма пообещал он. Ну вот и среда! Кира волновалась страшно! Два года с того момента, как переехала в этот город и стала работать в колледже, она вела этих ребят. Все ее ученики были одаренными и талантливыми, но Миша Гордеев и Саша Лайхман — абсолютно уникальными, выдающимися! Когда Кира начала с ними заниматься, то сразу поняла, что при необыкновенном даровании школа давалась им слабая, не хватало техники, отточенности, проще говоря, не было грамотного преподавателя, чувствовавшего и понимающего. Но главное, и сами мальчики стремились развиваться и работали как каторжные, а их родители стали для Киры соратниками, помогая своим детям и ей всем, чем могли. Часами, до позднего вечера и в выходные дни, она занималась с ребятами, и они сделали гигантский рывок вперед за эти два года. И сегодня очень важный для них итоговый концерт! Кира ободряла и успокаивала Мишу с Сашей и их родителей, нервничавших больше всех остальных, посматривала через кулисы в заполняющийся зал, заметила Славу, уже установившего свою камеру и заигрывающего с какой‑то женщиной. Пришлось отвлечь его от этого занятия, она подошла и, извинившись, отвела Славу в сторону. — Кира! — присвистнул он, оглядывая ее с ног до головы оценивающим мужским взглядом. — Вы потрясно выглядите! Шик! Просто улет! — Спасибо, Слава, — чуть засмущалась она. — Я хотела уточнить, как мне получить запись. После концерта я вряд ли смогу поговорить с вами. — Да никаких проблем! — уверил Слава. — Я завтра все смонтирую, а в пятницу завезу вам! — Спасибо вам, Слава, огромное! — Да всегда пожалуйста! — заверил он. А вот Николая Крайнова она не увидела, как ни разглядывала в зале гостей! Она вчера ему позвонила и предупредила, что на вахте оставит пропуск и билет в первый ряд, они и поговорить толком не успели. Кира торопилась, но он точно уверил, что приедет. Кира вздохнула, чувствуя укол разочарования, и вернулась к своим подопечным. Николай чуть не опоздал. Сначала его задержали гаишники, проверить документы, потом он колесил от одного цветочного к другому в поисках васильков. А что, есть иные цветочные варианты для Киры Белой? Ну пусть уже и не Белой. Потом долго втолковывал девушке‑флористу, какой именно хочет букет — ту все тянуло в целлофан упаковать, как учили, пока он сам не выбрал из кучи упаковочных атрибутов клетчатую ленту и не протянул ей: — Перевяжите стебли лентой, знаете, такой стиль: кантри? — Тогда, может, добавим колосья и мелкие цветы? — поняла, слава богу, цветочница идею. От колосьев он отказался, а какие‑то мелкие беленькие цветочки оценил как достойные. Крайнов прошел на отведенное для него место, когда в зале уже угасал свет, по дороге поздоровался за руку со Славой, колдовавшим у камеры, установленной на высокой треноге. Уселся еще в состоянии спешки и окончательно устроился и расслабился, настраиваясь на мероприятие, в тот момент, когда на сцену вышла женщина‑ведущая и открыла концерт. Что она говорила про учеников, последовательность их выступлений, преподавателей и так далее, Крайнов пропустил мимо, и включился, лишь услышав имя Киры. — Открывает наш концерт старший преподаватель Кира Владимировна Петрова… Когда Кира вышла из‑за кулис, прошла к роялю и поклонилась, Николай Крайнов оглох, застыл и забыл, что надо дышать! Она была в концертном платье насыщенного зеленого цвета с легким золотистым отливом, мягкими складками спускающемся до пола, с широким поясом на тонкой талии. И прическа! Чуть взбитые волосы, убранные назад заколками, струились до середины спины крупными локонами и искрились в свете софитов рыжеватыми проблесками. Николай Алексеевич Крайнов понял, что эту женщину он не отдаст никому! Никогда! И заграбастает прямо сегодня! И будь что будет! А когда Кира села за рояль, сосредоточилась, словно прислушиваясь к себе, и заиграла, он, как откровение свыше, осознал, что, если сможет завоевать ее любовь, со всей ее случившейся жизнью и загадками, — он выиграет у судьбы самый главный приз, одержит самую важную победу в жизни. Это стоило борьбы! Эта женщина стоила целого мира! Он смотрел, как она уходит со сцены под громкие аплодисменты и крики «браво!», любовался ее грацией и осанкой, понемногу остывая от душевного потрясения и открывшейся истины, и начинал обдумывать план завоевания. Последующие выступления Николай практически не слышал, музыка стала фоном к его тактико‑стратегическим раздумьям. Он пригласит Киру в ресторан, сразу, как здесь все закончится, вот такую красивую и торжественную, и они отметят ее успех шампанским, и поговорят, потом… Потом по обстоятельствам, с ней ведь нельзя нахрапом и напором прямолинейным, может и сбежать, да уж, такая женщина требует ухаживания обходительного, и… Он много чего думал, пока выступали ученики колледжа, и все посматривал за кулисы, где мелькала ее фигура. Концерт закончился, зажегся свет, заинтересованные зрители, ибо это были в большинстве своем родители юных музыкантов, не спешили расходиться, шумно обсуждая выступления детей. Кто‑то из преподавателей и учеников уже спустились в зал и разговаривали с родственниками. Коля поговорил со Славой, то и дело поглядывая на выход со сцены, но, не дождавшись Киры, попрощался с оператором и, поднявшись по боковым ступенькам, зашел за кулисы. Кира стояла в окружении учеников и их родителей, прижимала к себе цветы, принимала поздравления и поздравляла сама, светясь от радости и звеня смехом. Он постоял в стороне, не мешая ей наслаждаться моментом триумфа, какие‑то люди сновали туда‑сюда, все в эйфории, в радости, кто‑то окликнул Киру, она попрощалась с компанией и подошла к звавшей ее женщине. А он смотрел, смакуя странное нежно‑жаркое чувство — вот она поговорила, отдала букеты даме, кивнула, оглянулась через плечо и только сейчас заметила Крайнова, а он уже двигался ей навстречу. — Поздравляю! Ну что, все прошло замечательно? — Да, спасибо! — сияла зеленью глаз она. — Ребята отыграли превосходно! — Ты тоже, — Николай протянул букет. — Васильки! — восхищенно сказала Кира. Подняла голову и посмотрела таким взглядом, таким… Взглядом памяти и благодарности, и вроде бы блеснули в уголках глаз намечающиеся слезинки. Все! У Николая Крайнова отказали все мысленные тормоза и все планки упали, куда им не положено! Вынести такой взгляд бездейственно не смог бы ни один мужик! Он резко притянул Киру к себе и поцеловал. И чуть не задохнулся от восторга! Это был божественный поцелуй! Кира Белая оказалась вкусной, горячей, отзывчивой и такой сладкой! Он не видел и не слышал ничего вокруг — плавился в поцелуе! И только когда сердце заколотилось у горла и нечем стало дышать, оторвался от ее губ и всмотрелся ей в лицо. Пару секунд она так и оставалась с закрытыми глазами, прижимаясь к нему. Затем резко открыла глаза, посмотрела отрешенно на Николая, отстранилась, сделала шаг назад, ткнула ему в грудь букет, отдавая, он еле успел его перехватить. Снова посмотрела на него отсутствующим взглядом, забрала букет, отвернулась, потерла лоб пальчиками, повернулась и снова сунула ему букет. — Ты хочешь его вернуть или оставить? — плавясь в мужском самодовольстве и радости, улыбался Крайнов. — Кого? — спросила чуть хрипло Кира и забрала у него букет. — Ты теряешь голову от моих поцелуев! — усмехался, как сытый кот, Николай. — Тебе не надо было меня целовать, — все еще рассеянно сказала она, — здесь дети, родители и преподаватели. Он осмотрелся вокруг: кроме них, за сценой никого сейчас не наблюдалось. — Они все ретировались. Из деликатности, а может, и от шока, — веселился ее потерянному виду Крайнов. — О господи! — расстроилась Кира. — Не пугайся, сегодня такой день, что тебе можно один раз поцеловаться на виду у всех, — «успокоил» он, присмотрелся к ее потрясенному лицу и внес поправку: — два раза! Шагнул к ней, прижал к себе и снова поцеловал. На сей раз букет она выронила. — Я хотел пригласить тебя в ресторан. — Я не могу, у нас банкет, — неотрывно глядя ему в глаза, опечалилась Кира. — Давай ты с него сбежишь, — предложил он. — Не могу, мне надо поприсутствовать хотя бы в начале, это все затеяли родители Миши и Саши, можно сказать, в мою честь. — Ну, хорошо, я тебя туда отвезу, ты поприсутствуешь минут десять, а потом я тебя умыкну, — выдвинул идею Николай. — В другой ресторан? — уточнила Кира. — Ну, можешь пригласить меня домой, — осторожно предложил он. Они смотрели в глаза друг другу, понимая, что подразумевается в таком приглашении, и Крайнов уловил тот момент в ее взгляде, когда она почти решилась, но вдруг что‑то промелькнуло в ее глазах, какая‑то тень… — Я должна тебе кое‑что объяснить, сказать… — неуверенно начала она. — Кира Владимировна! — позвали где‑то рядом. — Вы где? Мы вас все ждем! — Мне надо идти! — заторопилась Кира, осторожно освобождаясь из его объятий. — Кира Владимировна! — позвали настойчиво. — Я здесь! — отозвалась она. Николай поднял букет с пола, протянул Кире и мягко напомнил, что она так ничего и не решила: — Так тебя можно украсть с банкета? — Да, — кивнула Кира в подтверждение своего ответа, — минут через двадцать после начала, — и пошла к выходу. — Я тебя отвезу, — напомнил Крайнов. — Не надо, я поеду со всеми, как и договаривалась, здесь недалеко, — она назвала известный в городе ресторан, — мне надо еще переодеться. — Жаль, — попечалился Крайнов. — Очень красивое платье, и тебе очень идет. — Спасибо! — на ходу бросила она, успев мимолетно улыбнуться Николаю. Перед тем как выйти на сцену, она из‑за кулис увидела в первом ряду Колю Крайнова — мужчину совершенно потрясающей красоты! Аж дух захватывало! Он облачился в изысканный строгий костюм, который шел ему необыкновенно — просто эталон мужской стати, красоты и успешности. Кира умела профессионально отключаться от всего, когда выступала, да и после, наблюдая за игрой своих учеников, оставалась сосредоточенной — работала, замечая любые нюансы и огрехи в их игре. И расслабилась, только когда все закончилось. Какие же молодцы ее ребятки! Они отыграли блестяще! Блестяще! На все сто! Как‑то сразу все закрутилось за сценой по окончании концерта, ее постоянно поздравляли, родители Миши и Саши расчувствовались до слез, да и другие родители ее учеников не отставали, завалили Киру цветами, комплиментами — было шумно и оживленно! Ее окликнула Елена Николаевна, заместитель директора по учебной части, поздравить и уточнить организационные вопросы, Кира передала ей букеты, попросив поставить в воду, сказала, что сейчас поднимется в кабинет, переоденется и они поедут в ресторан. Почувствовав чей‑то взгляд, она обернулась и увидела Николая… Элегантный до блеска, красивый, он стоял в расслабленной позе и улыбался ей! У Киры чуть ноги не подкосились, ослабнув в коленках, так он на нее действовал! Она не помнила, как подошла, что говорила, но, когда он вручил ей потрясающий букет васильков, чуть не расплакалась… И тут он ее поцеловал! Так стремительно и неожиданно, она не успела ничего сообразить или подготовиться… О, господи! Поцелуя этого мужчины стоило ждать всю жизнь! Кире казалось, что она плавится, теряет разум — это было так мощно, так непереносимо сладко! Какие там обещанные глянцем и книжками бабочки в животе?! У нее полыхало все огнем и требовало, требовало… И тут он прервал поцелуй! Она еще куда‑то плыла, не приходя в сознание, еще догорал огонь внизу живота… и Кира даже как‑то потерялась в пространстве на какое‑то время! Что это было?! Разве можно испытывать такие ощущения?! И тут она включилась в действительность и уже осмысленно взглянула на Крайнова — у него скакали чертики в глазах, и улыбался он так довольно! Сказал, что она теряет рассудок от его поцелуев! Да! Но это он немного ошибся — она себя теряет от его поцелуев! А он повторил! Прижал к себе и поцеловал еще раз! И как говорится, на не затухший еще костер! Она снова потерялась в его руках, в его поцелуе, а когда пришла в себя, поняла, что Крайнов приглашает ее на свидание. И расстроилась — у нее обязательный банкет… И вдруг Николай с какой‑то осторожной интонацией предложил: — Ну, можешь пригласить меня домой. Это было совершенно однозначно трактуемое предложение, и они оба это понимали. Она не могла отвести взгляда от его светло‑карих, вопрошающих глаз, в которых сквозила и надежда и нежность, и стремилась к нему навстречу — конечно, да! «Да! — с каким‑то облегчением подумала Кира, чувствуя, как теплая волна, зародившись внизу живота, поднимается наверх. — Да!» Но тут пришедший в себя разум деликатно напомнил, что есть нюанс, про который она не успела сказать. — Я должна тебе кое‑что объяснить, сказать… — не зная, как вообще это говорить ему, начала лепетать она. — Кира Владимировна! — позвала Елена Николаевна из зала, не то спасая Киру, не то продлевая непонятные мучения. Кира не могла больше ни о чем думать — только о Крайнове! Она быстро переоделась в кабинете — стильные брюки, блузка, пиджак; убрала в чехол концертное платье и повесила в шкаф, не прекращая думать о Николае и о предстоящем вечере. Она испытывала такую мешанину чувств и эмоций, что ее поминутно кидало то в жар — и начинали полыхать щеки, то в холод — и замерзали пальцы на руках. «О, господи, господи! — стучало молоточками у нее в голове. — Как мне ему сказать, объяснить? Идиотизм какой‑то!» Она совершенно не помнила, как приехали в ресторан, как рассаживались. Первые тосты, шум, восторги и поздравления, Кира улыбалась, кивала — все проплывало мимо! Каждые полминуты она смотрела на вход в ожидании Николая, находясь в каком‑то взвинченном, суетно‑тревожном состоянии нетерпеливого ожидания, предчувствия, не отпускающего воспоминания его поцелуев, от желания и, наконец, от страшной неуютности понимания, что поговорить ей с ним все равно придется. Ее даже потряхивало ощутимо, и мурашки то и дело принимались бегать по позвоночнику. «Господи, как я умудрилась вляпаться в такую непонятную ситуацию?» — поминутно спрашивала себя она. Каждому нормальному мужику понятно, в каком состоянии находился Крайнов — предвкушение, нетерпеливое ожидание, яркие фантазии на тему «как это будет» и необходимость сдерживать красочность разбушевавшегося воображения, дабы природа не отозвалась неуместным вставанием. Он заехал в центральный супермаркет, купить что‑нибудь антуражно‑обязательное для такого момента. Шампанское! Ну, это даже не обсуждается! Так, а что еще? Он пока не знал ее вкусов и пристрастий, поэтому решил не мудрствовать — взял несколько сортов сыра, шоколад и конфеты, орехи, фрукты, баночку икры. Ну, что еще? Крайнов усмехнулся саркастически в адрес всего мужского пола и в свой лично: «Нет, все‑таки мы, мужики, еще те божьи создания! Сразу окапываемся в новых условиях, зорко блюдя собственный комфорт и удобство! Еще с девушкой любовью не занялся, еще все зыбко и до конца не ясно, а уже предупредил о своих кулинарных вкусах: это ем, это не ем, кофе не пью, только чай правильный! Плацдармик, так сказать, заготовил на случай совместных завтраков и ужинов. Нет бы первым делом поинтересовался, что девушка любит!» Он ехал за ней в ресторан и улыбался неосознанно всю дорогу — а действительно, как это у них будет? Потрясающе будет! Эт точно! В этом Крайнов не сомневался, а вот как… Кира ждала его в вестибюле ресторана, уже получив в гардеробе свою шубку. — Я заметила твою машину в окно, — объяснила она Николаю. — А тут наши барышни как раз собрались кто покурить, кто в дамскую комнату, я и воспользовалась моментом — сбежала, а то бы они нам с тобой уйти живыми не дали. — Поехали? — с накатившей внезапно нежностью спросил Коля, помогая ей надеть шубку. — Да, — уверенно ответила Кира, забрала со стойки гардеробной букет васильков и прижала к себе, — поехали. В машине она замолчала и отвернулась к боковому окну, смотрела на дорогу, а может, в себя. Николай поглядывал на нее, не зная, чего ожидать от этого напряженного молчания, и задал самый простой в такой ситуации вопрос: — Устала? — Немного, — откликнулась Кира, впрочем, не поворачиваясь к нему. — Что‑то случилось? — Вопрос номер два из мужского экстренного арсенала, когда дама пребывает в непонятных настроениях. — Нет, не случилось, — не самым уверенным тоном сказала Кира и попыталась что‑то объяснить, так же не поворачивая головы: — Мне надо тебе кое‑что рассказать, а я не знаю как. — Попробуй словами, — попытался шутить Крайнов, напрягшись немного. Ох, как ему не нравилось такое начало! Впрочем, любому нормальному мужику такие вот дамские заявления никогда не нравятся и напрягают сильно — попахивает обломом или выяснением отношений! Настораживает, одним словом. — Вот я и пробую, пока про себя, — наконец повернула голову и посмотрела на него Кира. — Ты отняла совок у ребенка в песочнице или сделала нечто еще более страшное? — предпринял попытку номер два разрядить возникшее напряжение Крайнов. — Пока нет, — очень серьезно ответила она. — Может, тогда войдем в дом, выпьем шампанского за твой успех, — кивнул он головой на дверь подъезда. Оказалось, что они уже приехали и Крайнов успел даже припарковаться, а она и не заметила, поглощенная своими терзаниями. Главное, ведь глупость какая‑то, как вообще из такой ерунды могла возникнуть целая проблема! Кира так разозлилась на себя, на свою странную жизнь, на то, что незначительное обстоятельство разрослось в невесть что и она теперь мучается и не знает, что вообще с этим делать! Идиотизм крепчал! — Идем! — решительно, почти зло заявила Кира, открывая дверцу. — Выпьем шампанского! Ему‑то хотелось прямо с порога заграбастать ее, поцеловать и ни о чем не говорить, ничего не обсуждать до завтрашнего утра! А если и обсуждать что утром, так только то, как им было фантастически здорово! Ох‑хо‑хо! Крайнову сильно не нравилось Кирино странное настроение и заранее не нравилось все, что она собиралась ему сообщить! Может, все‑таки заграбастать, и все дела? В прошлый раз от поцелуя она сразу думать перестала! Ведь совершенно все ясно и однозначно — она пригласила его к себе, тем самым давая понять, что готова заняться с ним любовью, и вдруг ей обязательно надо что‑то ему объяснить! Что? Что она замужем, или у нее какие‑то с этим проблемы? Крайнов вдруг осознал, что собрался, сосредоточился, как перед выступлением на соревнованиях. Нет, он не будет с наскока и целеустремленно тащить ее в постель! Так он может проиграть — она закроет какую‑то часть себя от него, а он собирался завоевать эту женщину! Всю! Не только ее тело! Не только! Ладно, прорвемся! Чем‑чем, а терпением Николая Крайнова бог не обидел! Напряжение и неудобство чувствовали оба, пока раздевались в прихожей, проходили в кухню, где он поставил на столешницу все многочисленные пакеты из супермаркета. Николай сразу достал бутылку шампанского, благо в магазине дорогие достойные сорта держали охлажденными. — Шампанского? — спросил, уже открывая бутылку. — Да, — рассеянно кивнула Кира и заспешила. — Я сейчас накрою на стол! — Погоди, не надо, — остановил он, придержав ее за руку, когда она двинулась в сторону гостиной. — Давай немного выпьем за твой сегодняшний успех. Она кивнула, открыла верхний шкафчик, достала два высоких бокала. Негромко хлопнула пробка, открываясь, Крайнов налил шампанское, один бокал протянул ей, взял свой в руку, приподнял тостовым жестом: — За тебя! — чокнулся и отпил, не сводя взгляда с Киры. — Да, — кивнула она рассеянно, что‑то сосредоточенно обдумывая. Поставила бокал на стол, даже не пригубив, и решилась. Он уловил тот момент, когда у нее переменилось настроение, и Кира, словно со скалы прыгнув, выпалила: — Я никогда не была с мужчиной! — Громко выдохнула и посмотрела ему в глаза. — В каком смысле? — не врубился в столь сильное заявление Николай. — Ну, не спала, не занималась сексом, — растерялась Кира, явно ожидавшая какой‑то иной реакции. — Подожди, но ты же была замужем? — как‑то даже опешил Крайнов. — Почему ты решил, что я была замужем? — не поняла теперь она. — Ты же поменяла фамилию, — все еще не въезжал в тему Николай. — А, это. Да, но я поменяла ее по другой причине, — выдала еще одну порцию непонятной информации Кира. Она взяла рассеянно бокал, повертела его в руках, невидяще разглядывая содержимое, снова поставила на место, посмотрела на Николая, пытавшегося осмыслить сказанное, и попробовала объяснить: — Понимаешь, так получилось в моей жизни. Не потому, что я мужененавистница какая или боялась и избегала близости с мужчинами, нет. Просто вот так сложилась жизнь, во многом по не зависящим от меня и моего выбора обстоятельствам. — Она смотрела ему в глаза каким‑то потерянным взглядом, мучаясь необходимостью что‑то объяснять. А у него от отпустившего напряжения, от облегчения — он‑то ждал чего угодно, вплоть до признания в убийстве, но никак не такого поворота, — такая нежность, граничащая с болью, к этой женщине разлилась внутри теплом, что защемило в груди. И вновь появилось желание защитить Киру от всего на свете, от ее мучительных попыток что‑то объяснять. Он поставил бокал на стол, не отрывая взгляда от ее измученных глаз, подался было к ней, но Кира остановила его, выставив вперед ладонь. — Подожди, — попросила она, помолчала немного, вздохнула и продолжила: — Если бы на твоем месте был сейчас другой мужчина, я не стала бы ничего объяснять и говорить бы ничего не стала. Но я боюсь, что ты неправильно это поймешь и выводы неправильные сделаешь, и это все испортит. — Как неправильно? — спросил он вдруг охрипшим голосом. — Ну… — она отвела взгляд, принялась рассматривать свои ладони, сложив их в замок, — ты можешь подумать, что это из‑за тебя. В том смысле, что я влюбилась в тебя девчонкой, и любила всю жизнь, и кроме тебя мне никто не нужен был. А это не так. Я никогда не искала с тобой встреч, не ждала продолжения нашего знакомства, я даже об этом не думала, жила обычной жизнью, без таких идиллических глупостей в голове. Да и вообще! — расстроилась сложности объяснений Кира. — Ты для меня был прекрасным воспоминанием, близким человеком, но как далекий друг, с которым когда‑то дружил. Я влюблялась в других мужчин, но это неважно. Просто я хочу, чтобы ты понял, что это не из‑за тебя, и я не ждала тебя всю жизнь. Ам‑м‑м… — Она сделала неопределенный жест руками, пытаясь подобрать еще какие‑то слова, посмотрела на него. — Вот. Наверное, надо сказать, что если ты захочешь уйти, я пойму. — И что именно ты поймешь? — плавясь в тепле нежности, чуть улыбнувшись, спросил он. — Ну… — смутилась окончательно Кира, так, что щеки порозовели. — Ты привык к женщинам опытным, раскованным, все умеющим, а у меня даже теория хромает. Порнографию я никогда не смотрела, глянцевые журналы с советами бывалых дам не читаю, камасутру не штудировала, как‑то не до этого было. Максимум моих знаний в данном вопросе — эротические сцены из фильмов. Он протянул к ней руку и тихо позвал: — Иди ко мне. Кира помедлила, словно сомневалась, и шагнула ему навстречу. Он обнял и прижал ее голову к своей груди, тихонько покачивая, успокаивая. — Ну, девственницы, конечно, не совсем мой профиль, но мы что‑нибудь придумаем, — улыбнулся Крайнов и поцеловал ее в макушку. Она пробурчала нечто невнятное, груди в том месте, где она прижималась, стало тепло, наверное, интересовалась, что именно он придумает. Господи, как же ему было хорошо! Как необычайно, незнакомо хорошо ему было! Он усмехнулся пришедшей мысли, взял в ладони Кирино лицо, заглянул в смущенные глаза и поделился очевидным выводом: — А ведь получается, что именно меня ты ждала всю жизнь. И, не дав ей опомниться, возразить или возмутиться, поцеловал нежно и осторожно, а через пару секунд со всей серьезностью, уже не сдерживая, не останавливая себя и ни о чем не думая, кроме этой женщины в его объятиях. «Можно сойти с ума!» — успела восторженно подумать Кира, погружаясь в потрясающие, незнакомые, яростные ощущения. Все! Их больше ничего не разделяло — никакие недосказанности, смущения или непонимание! Они теперь были — центр и начало вселенной! И спешили, и не спешили, и торопливо срывали друг с друга одежду, и замирали, разглядывая друг друга, и нежно поглаживали, узнавая, и снова срывались вперед. И никто из них не помнил и не осознавал, как они, не размыкая объятий, оказались в кровати, и Кира удивленно распахивала глаза каждой новой ласке, а он успокаивал, вел ее по незнакомому пути. — Ничего не бойся, девочка, все хорошо… — шептал, целуя и лаская. — Я не понимаю… — пыталась невнятно объяснить она. — Пожалуйста… От того накала чувств, ощущений, которые проживал сейчас Крайнов, у него не хватило сил остановиться и спросить, как она, когда одним мощным движением вошел в Киру — и понесся вперед, шепча что‑то нежное и ободряющее, и успокаивающее… — О, господи! — пугалась Кира. — Мне хочется кричать… — Кричи, солнце мое, — поощрял он. — Кричи, не сдерживай себя… — Это… — сделала последний шаг к своей вершине она и свободно, победно прокричала: — Коля‑я‑я!! А он отозвался утробным рыком, успев в последний момент вместе с ней на эту вершину… Кире казалось, что она провалилась во времени и пространстве, звенела каждая клетка обессиленного тела, ставшего тяжелым и желеобразным. Она начала понемногу возвращаться в мир реальный, почувствовав легкое прикосновение, открыла глаза. Коля лежал на боку, подперев голову рукой, и вырисовывал круги вокруг ее груди, медленными плавными кольцами, еле дотрагиваясь кончиками пальцев. — Это всегда так прекрасно? — спросила Кира бархатным, чуть охрипшим голосом. — Не всегда, — довольно улыбался он, — только у тех, кому повезет. — А нам повезло? — выясняла подробности новых знаний она. — Нам очень повезло, — уверил Крайнов. — Тогда я хочу еще! — заявила она требовательно и немного капризно. Крайнов откинулся на подушку и расхохотался во все горло, от души! — Кажется, я выпустил из клетки сексуального монстрика! — смеялся он. — А что? — обеспокоилась Кира. — Это не положено хотеть еще? Или об этом не принято говорить? Объясни мне правила. Не прекращая смеяться, он притянул ее к себе, прижал, поцеловал в лоб и объяснил «правила»: — Нам все положено, и обо всем можно говорить, а хотеть еще рекомендуется как можно чаще, и мы обязательно все повторим, и не один раз. Но, может, сначала поедим? — Точно! Есть хочется! — поддержала с энтузиазмом Кира и призналась: — Я так нервничала, что в ресторане ни есть, ни пить не могла! — Села на кровати, прикрывшись простыней, и потребовала: — Отвернись, я оденусь. Крайнов расхохотался громче прежнего. — А вот это точно не положено! — смеялся он. — Поверь мне, я тебя уже детально рассмотрел и даже на вкус попробовал! Кира недоуменно на него уставилась, постепенно осознавая нелогичность своего требования и излишнюю в такой ситуации скромность. — Я не привыкла, — смутившись, оправдывалась она. — Привыкнешь! — пообещал Крайнов, притянул ее обратно к себе и легко поцеловал. Попытка как‑то красиво и утонченно накрыть стол провалилась сразу. Они смеялись, обнимались, поминутно целуясь, пили шампанское, скармливали друг другу вкусные кусочки того, что резали и раскладывали на тарелки. Ну, кое‑как переместились на диван в гостиную, расставили на столике закуски. — Слушай! — вдруг вспомнила Кира. — У тебя же родители в гостях? Тебе надо ехать? — Не надо, — успокоил Крайнов, — они прекрасно без меня проведут время. С ними Аглая с Генералом и обширная программа отдыха на природе. — А у тебя свободный график работы, что ты так легко можешь приехать, уехать? Ты чем занимаешься? — оживленно полюбопытствовала она. — Ну, я что‑то вроде помощника егеря, условно, так сказать, штатный. Вожу охотников, рыбаков и туристов по нашим заповедным лесам. Места там сказочные! Поселок же, как форпост, стоит перед заповедником, и леса тянутся на сотни километров. Туристические маршруты проложены разной степени сложности. Летом практически через день группы водим. — То есть ты не один их водишь? — Нет, есть еще трое проводников для туристических групп, и один человек для охотников, с которым мы меняемся. Приходится совмещать с дежурством в добровольной дружине, которая занимается охраной территории. — Прямо туристическая база какая‑то получается, — подивилась Кира. — Ну, что‑то в этом роде. Ты вообще про «Метель» что‑нибудь слышала? — Немного, — призадумалась Кира. — Что это известный поселок, в который без пропуска и разрешения не приедешь, что там целебные ключи есть, которые кости хорошо лечат, что основан он очень давно, и какая‑то легенда об этом существует, и церковь старинная, куда даже паломники ходят. Еще слышала, что раньше, в советские времена, поселок числился чуть ли не правительственным и теперь в нем живет очень много непростых людей, в том смысле, что не крестьяне. Говорят, у вас и ученые есть, и художники, и врачи известные. Вот, наверное, и все. Ах, да, — припомнила Кира, — еще говорят, что купить там дом с участком невозможно, а желающих море, и совсем уж мистическое, что поселок сам выбирает, кому в нем жить. — Все правда, — улыбнулся Крайнов, — я тебе потом расскажу более подробно, все предания и легенды, и покажу наши места, тебе понравится. — То есть, — вернулась к начальному вопросу Кира, — ты теперь работаешь егерем и проводником? — Не только, — хитро усмехнулся Крайнов, — еще я занимаюсь составлением расчетов финансово‑экономических рисков для спортивных клубов и команд. — Это как? — удивилась она. — В спорте крутятся очень большие деньги, — принялся объяснять Николай. — В каждом клубе и в каждой команде есть свои экономисты, но они больше занимаются текущими делами, сделками, контрактами, финансовыми потоками. Они, конечно, тоже составляют и бизнес‑планы и риски предусматривают, но в более общем объеме. А я рассчитываю детализированные риски и прогнозы. Что‑то типа независимого эксперта. Это не очень интересно. — Мне интересно! — возразила Кира с энтузиазмом. — Что значит детализированные риски? — Например, если получит травму ведущий игрок и его заменить другим игроком, на сколько процентов это будет эффективно для команды, — улыбался ее живой заинтересованности Крайнов. — Спортивные клубы — это большие коммерческие организации, и возможных рисков и форс‑мажоров много. Приходится учитывать огромное количество деталей: уровень способностей каждого игрока, их взаимозаменяемость, прогноз счета игр или зачетных баллов для индивидуалистов вроде гимнастов, возможных соперников, и состав судейства. Даже погода там, где проводятся соревнования, имеет значение. Конечно же, рассчитывается, за какого игрока и сколько можно заплатить, его эффективность для клуба. Необходимо просчитать, как будет взаимодействовать команда в разных составах, то есть с разными игроками, при этом не упускается и эмоциональное равновесие игроков, а значит, и многие факторы их личной жизни, характеров. И таких факторов насчитывается тысячи — от самых мелких до базовых. — И что, ты вот это все считаешь? — поразилась Кира. — Не совсем я, — пояснил Крайнов. — Когда я задумал этим заниматься, то нашел гениальных программистов, совершенно оторванных ребят, балующихся на досуге хакерством, объяснил задачу, и они написали несколько уникальных программ для разных видов спорта. По мере работы мы вносили дополнения и улучшения в программы, но могу похвастаться, что я единственный, у кого в нашей стране есть такой инструмент для работы. — Значит, ты просто вносишь данные в компьютер и получаешь этот финансовый прогноз? — выясняла Кира. — Почти, — усмехнулся Николай. — Только приходится следить за спортивными новостями, получать информацию напрямую от тренеров и управляющих клубов, менять исходные вводные, вносить массу новых составляющих, делать отдельные расчеты. — И тебе это нравится? — засомневалась Кира. — Мне больше нравится по лесам ходить и рыбку ловить, — вздохнул Крайнов. — Но и эта работа мне интересна, тем более что за нее очень хорошо платят, и состояние независимого консультанта мне более чем подходит. Все, хватит обо мне, — закрыл Коля тему и предложил аккуратно: — Может, ты расскажешь про те не зависящие от тебя обстоятельства, благодаря которым я стал твоим первым мужчиной? — Нет, — покачала головой Кира, словно потухнув сразу и погружаясь в свои мысли. — Это малоприятная история. Не хочу ни о чем плохом вспоминать сегодня. — Тогда надо освежить хорошие воспоминания, — притянул ее к себе и усадил на колени Крайнов, изгоняя все плохое своим нежным, неторопливым поцелуем… Их разбудила верещавшая сигнализация какой‑то машины за окном на улице. — Это не твоя? — не открывая глаз, спросила Кира. — Нет, — хрипловато отозвался Крайнов, еще не проснувшись окончательно. Пошевелиться никто из них даже не попробовал. Они исчерпали и отдали друг другу все, что могли, без остатка, провалившись в сон только под утро. Непередаваемо прекрасная первая ночь любви в жизни Киры закончилась обидно стремительно, она даже пожаловалась, заметив, что светает: — Уже светает, как обидно! Почему так быстро? — Потому что нам очень нравилось то, чем мы занимались, — рассмеялся Крайнов. И перевернув Киру на спину, интимно прошептал: — Но ведь еще не утро… — и принялся целовать. Не открывая глаз, он улыбался, вспомнив ее обиженность на пролетевшее незамеченным время, и неожиданно обеспокоился, что, наверное, замучил ее — он никак не мог насытиться их близостью, а у нее все в первый раз… — Кирочка, — он резко перевернулся на бок, погладил ее по щеке. — Ты как? У тебя ничего не болит? — У меня болит необходимость вставать и идти на работу, — пожаловалась Кира. — А остальное — пока не знаю. Сколько времени? Он дотянулся до мобильного на прикроватной тумбочке, посмотрел и огласил приговор: — Половина одиннадцатого. — Как?! — резко села на кровати она и скривилась. Постанывали все мышцы тела от непривычных нагрузок, и чуть тянуло внизу живота — незнакомые и непривычные ощущения. — Я тебя замучил, — повинился Николай, заметив выражение ее лица. — Прости, милая, но оторваться от тебя было выше моих сил. — Почему мне слышится не раскаяние в твоем голосе, а удовлетворение? — усмехнулась Кира. — Может, потому, что я не раскаиваюсь? — засмеялся Крайнов, чмокнув ее в переносицу. — Я страшно опаздываю! — начала выбираться из кровати Кира. — Мне в двенадцать надо быть на работе! — уже на ходу пояснила она, убегая в душ. Они поспешно собирались. Николай успел наскоро соорудить какой‑то завтрак, пока она плескалась в душе, и только в машине, по дороге к ней на работу, заговорил о том, что его немного тревожило: — Кир, ты поедешь ко мне в «Метель» встречать Новый год? Она помолчала почему‑то, и это ее промедление с ответом как‑то сильно насторожило Крайнова, и он поторопил: — Ки‑ир? — Это было бы замечательно, — вздохнула она, — только мне как‑то неловко, у тебя же там друзья, родные соберутся. — Они тебе понравятся, обещаю, — уверил Николай. — Ладно, я принимаю приглашение, — решила она. — Я в пятницу отвожу родителей в аэропорт, — издалека начал заход к следующему предложению, которое вынашивал еще с ночи, Крайнов. — Ты во сколько в пятницу освободишься? — Часов в восемь. — А если я заеду за тобой и заберу тебя к себе домой на все выходные? Поедешь? — И посмотрел на нее в ожидании. — Да, — как‑то серьезно и решительно ответила Кира. Его встречала Аглая. — Привет! — Она подошла к нему, собралась было поцеловать в щеку, но неожиданно передумала, внимательнее присмотревшись к Крайнову, и удивленно протянула: — Алта‑а‑ай! — Я, подруга дорогая, — хмыкнул он. — Что, не признала? — Коль, ты влюбился! — сверкнула радостно глазами Глашка. — Я тебя никогда таким не видела. — Каким? — усмехнулся он. — Таким! — принялась пояснять она. — Ты весь светишься, помолодел даже, у тебя глаза горят! — Как фары? — отшучивался Коля. — Ты у нее был, да? — принялась допытываться Глашка. — Стрелка, отстань, мужчины на такие вопросы не отвечают. — Слегка подтолкнул ее вперед, к двери в дом, и попытался перевести тему: — Ну‑ка быстро в дом! Выскочила раздетая, еще простудишься! А где все? — Генералов работает, твои гулять пошли на речку, а я обед налаживаю! — отрапортовала Аглая. — Так что мы одни и ты не отвертишься, расскажешь все как миленький. — И совсем другим, проникновенным тоном спросила: — Ты действительно влюбился, Коль? Он ей не ответил. Он не влюбился, тут было что‑то большее, другое. Аглая не стала настаивать на ответе, она слишком хорошо его знала, лишь шагнула к нему, обняла и проникновенно прошептала: — Я так рада за тебя, Алтай! Так рада. Эти два дня — четверг и пятница — превратились для Киры в единство и борьбу противоположностей, проигрывающих этот первый закон диалектики на ее чувствах. Она ждала Николая с нетерпением и часы считала, и дела, заполняющие эти часы, и скучала, и замирала, вспоминая их ночь, чувствуя, как горячая волна катится по телу снизу вверх, приливая к щекам, заканчивая набег дрожью по позвоночнику. «Ужас какой‑то!» — восторженно удивлялась Кира новым ощущениям. Но ей становилось страшновато при мысли, что предстоит знакомиться с его близкими друзьями, да и вообще как‑то слишком стремительно внедряться в его жизнь. Он упомянул в разговоре имя Аглая, а Кира помнила, как он рассказывал, что эта девушка — его самый близкий друг. Девушка — друг? А если она была не только другом? Как она ее примет? И что делать, если Кира ей не понравится или вызовет ревность? А если ее не примут все его друзья? Кира Белая не знала, как надо дружить, как люди дружат и вообще, что это такое и с чем это едят. С пресловутой солью? Ей в жизни до сих пор суждено было только приятельствовать, не привязываясь к людям. В колледже дружба не очень‑то получалась, по большому счету они все неосознанно соперничали — кто лучше играет, кому произведение выдадут разучивать более сложное, кого допустят до показательных концертов, а кого нет. Да и заниматься приходилось так много, что на иные интересы времени практически не оставалось. В консерватории другое дело, все студенты интересные, перспективные — богатая почва для возникновения хорошей, настоящей дружбы, которая и завязывалась у Киры с несколькими ребятами, но… Как многого ее лишила жизнь! В том числе и дружбы глубокой, и друзей близких! Вот она и дребезжала, как проржавевший лист железа на ветру, с замиранием сердечным гадая, что будет, если она не придется ко двору и по душе друзьям Крайнова? Вот что? Так извела себя ожиданием нетерпеливым и вопросами, что спать не могла, крутилась всю ночь с боку на бок и прижимала к себе подушку, пахнущую Колей. Кира заснула в машине, как только они выехали из города на трассу, умученная переживаниями и бессонной практически ночью. Так и проспала всю дорогу. Крайнов поглядывал на нее, улыбаясь своим мыслям и обосновавшемуся в нем чувству нежности к этой девочке. От расспросов и выяснений отделаться ему не удалось. Ну а как вы думали? Коля Алтай влюбился, а родные и близкие отмолчатся? Сейчас! Особенно усердствовали Глашка и мама, отец с Генераловым больше отмалчивались и посмеивались женским атакам. Но Крайнов, напустив загадочности, заинтриговав Глашку скорым знакомством и успокоив маму, расстроившуюся, что она при этом присутствовать не будет, откровенно сбежал от женщин в единственно возможном направлении — в лес, исполнять свои обязанности добровольного дружинника. Извините, дамочки, не в этот раз! В предвкушении встречи в нем все звенело, он улыбался даже во сне! От чувственных воспоминаний, предательски подкрадывающихся, когда им вздумается, Крайнова, как мальчишку, кидало в жар с весьма ощутимыми процессами в паху, а от планов‑мечтаний на предстоящие выходные и того хлеще — размаривало совсем. Так что ночь превратилась в сладкую пытку эротическими видениями. — Кир, — тихо позвал Крайнов и осторожно погладил ее по щеке. — У‑м‑м… — отозвалась она, не сразу проснувшись. — Мы подъезжаем, посмотри, здесь очень красиво, — будил он ее. Кира открыла глаза, села прямо, поежилась ото сна и посмотрела вперед, через лобовое стекло, куда указал Николай. Машина шла по прямой, как струна, дороге через заснеженное поле, а впереди возвышались два огромных, очень высоких и покатых холма, словно братья‑близнецы, на самом деле похожие на форпост, на безмолвных стражников. Потрясающая картина! Необъятное, бескрайнее белое поле и горы, внезапно вставшие из‑под земли мистическим образом. Завораживающее зрелище! Ночь стояла лунная, особенно звездная здесь, в диком поле вдали от свечения городского, небо без единого облачка, словно природа, покуролесив на прошлой неделе, наигравшись ветрами и снегом, преподнесла в дар спокойствие и небесную чистоту. При ярком лунном свете, на фоне снега, покрывавшего поле, вставали величественно два исполина, испещренные яркими точками света, горевшего в домах, и как в другой мир, в сказку, в неведомое пролегала между ними дорога. — Это… — восторженным шепотом протянула Кира, — как волшебство какое‑то! Слов не подберешь! Как органная музыка Баха! — А за холмами начинается другая красота, — поддал интриги Крайнов, умиляясь ее восторгу. — Возвышенности, выход скальных пород, лес, река, озеро. — Я теперь понимаю, почему так много разговоров о мистике этих мест, — подавшись вперед к окну, стараясь ничего не упустить, заметила Кира. На въезде они остановились у основательного домика охраны, из которого выбрался мужик в тулупе и быстренько стал поднимать шлагбаум. Подъехав к нему, Николай опустил боковое окно и поздоровался: — Вечер добрый, Михалыч! — Так ночь уж поди, Николай Алексеич, — ухмыльнулся охранник, — а ты шустряком туда‑сюда смотался, гнал, чай, по трассе‑то. — Не без этого, — признался Крайнов. — Луна, как прожектор, да и трасса почти пустая. — Здасьте, барышня, — сунулся в окно Михалыч и с намеком на галантность чуть приподнял треух на голове. — Здравствуйте, — улыбнулась ему Кира. — Красавица, — одобрительно кивнул Николаю мужичок. — Ладно, бывай, Михалыч, — попрощался Крайнов, закрывая окно. Когда машина легко и спокойно взобралась на гору по аккуратно посыпанной чем‑то от гололеда дороге и остановилась у массивных ворот, Крайнов весело спросил: — Ты собак не боишься? — Не знаю, — пожала плечами Кира, — пока не пугали. — Вот и хорошо, сейчас с другом моим познакомишься, — загадочно пообещал он и вышел из автомобиля. Крайнов помог Кире выйти, подав руку, и она услышала из‑за забора глухой утробный лай на насыщенной, мощной ноте «до», как из пушки. Но лай приветливый, со сдержанной солидной радостью, а не предупреждающе пугающий. Крайнов открыл калитку и прошел вперед, перехватил спешившего встречать хозяина пса, а Кира даже рот открыла от удивления. Это был не пес, а зверюга какая‑то непонятной породы, невероятных габаритов, шерстяной пони, ей‑богу! — Ничего себе, собачка! — подивилась она. — Это Гораций. — Николай похлопал монстра по загривку. — Гори, знакомься, это Кира, наш очень близкий друг, — и подвел кобеля к ней: — дай ему познакомиться, обнюхать тебя. Кира протянула руку, пес с обязующим ко многому именем Гораций ткнулся в ее ладонь холодным носом, шагнул поближе и потерся огромной головой о ее бок. — Ну, вот и познакомились, — обозначил конец ритуала Николай. — Ну, все, Гори, еще пообщаетесь, — пообещал он и, взяв Киру под локоток, повел ее в дом. В доме горел неяркий свет — в большой прихожей и еще где‑то дальше, в глубине одной из комнат. Переступив порог, Кира почувствовала, как ее отпускает напряжение и спокойная радость словно укутывает в большой пушистый платок. В голове вдруг зазвучала тихо‑тихо тонкая, чуть печальная музыка. В доме пахло еле уловимой смолистостью дерева и разнотравьем каким‑то неопределяемым, теплым печным духом, немного дымком, немного сдобой и еще чем‑то приятным. У Киры возникло странное ощущение, как будто она этот дом давно знает и бывала здесь не раз, словно где‑то долго‑долго скиталась и наконец вернулась домой. В тот единственный, родной дом. И это было так странно, так нелогично и так остро, что пугало и поражало, и она поспешила отстраниться от этих ощущений, даже головой тряхнула, словно сбрасывая с себя морок какой. — Проходи, — помог снять шубу и поставил перед ней теплые войлочные тапочки Николай и огласил программу: — Я тебе дом чуть позже покажу, ладно? Нам там, в гостиной у камина, Аглая стол накрыла. — А где она сама? — спросила Кира с некой опаской — следствием накрученных и придуманных себе за два дня страшилок. — Они с Генераловым проявили дружескую инициативу: Глашка накрыла на стол, Глеб затопил камин, а затем они тактично оставили нас одних. Завтра придут знакомиться, — пояснил Коля. — Меня это как‑то смущает, — призналась Кира, — ну, то, что все знают, что я к тебе приехала, даже вахтер Михалыч, и всем понятно, что мы будем… — на этом месте признания ее маленько заклинило. — Заниматься любовью, — подсказал Крайнов, улыбаясь, и плавно, под ручку повел ее вперед. — Да, — кивнула Кира и выпалила самое «страшное» признание: — И вообще я ужасно смущаюсь знакомиться с твоими друзьями, и они будут знать, что мы… занимались любовью! — она таки споткнулась на определении и второй раз. — Все будет хорошо, я тебе обещаю, Веснушка, — посмеивался Крайнов, первый раз назвав ее прозвищем, которое дал ей в далеком прошлом, и успокоил: — Они тебе понравятся, вот увидишь, и смущаться ты скоро перестанешь. Ну а я всячески тебе в этом помогу, — с большим намеком пообещал он. — Ты осматривайся, а я загоню машину в гараж и принесу твои вещи. Коля поцеловал ее быстрым коротким поцелуем и ушел. А Кира только сейчас обнаружила, что стоит в гостиной. Эта комната была отделена от прихожей частью выступающей стены, коридор отсутствовал, из гостиной выходили двери в другие помещения. В центре комнаты стоял большой массивный обеденный стол и десять стульев. Стол, конечно, впечатлял своими размерами, но настоящим хозяином, царившим в гостиной, несомненно, являлся камин. Он именно царил, такой… такой мужской, основательный, как из средневекового замка: грубые крупные камни, из цельного массива дуба каминная полка, внизу, в углублении сложена кладка дров. Напротив камина — здоровенный, глубокий, с пухлыми подушками сиденьев кожаный диван и под стать ему два больших кресла. Кира прошла к камину, протянула руки к огню. Ей понравилось, что здесь на полу лежала не шкура какого‑нибудь убиенного животного, а большой домотканый, крупной грубой вязки, палас. И журнальный стол соответствовал габаритам и дизайну комнаты — приземистый, деревянный короб на толстых внушительных ножках, со столешницей из толстого непрозрачного стекла. И сервирован он был так, что Кира мгновенно взбодрилась, позабыв смущение. На ажурных салфетках приборы на двоих: большая тарелка, на ней поменьше, льняные накрахмаленные салфетки в кольцах‑держателях, вилки‑ножи, высокие фужеры для шампанского, винные бокалы, рюмочки для крепких напитков, в центре маленькая цветочная композиция из мелких розочек, две свечи в высоких подсвечниках. У Киры заалели щеки от смущения и благодарности. И, стараясь справиться с мешаниной черт‑те что вытворяющих эмоций и чувств, навалившихся скопом, стоило ей войти в дом, она решительно тряхнула головой, обругав себя «нервной девицей», и отправилась на поиски ванной комнаты. Сначала обнаружила кухню, посмотрела — очень‑очень понравилось! Тот же стиль основательной солидности, оснащенный при этом всей современной техникой. И размерчик кухоньки! Ладно, пошли дальше! Опаньки! А дальше она наткнулась на хозяйскую спальню! И зашла, не удержалась полюбопытствовать! Ну, кровати в завитушках рококо никто и не ожидал, но и таких габаритов тоже! Массивное деревянное лежбище вызывало неподдельное уважение масштабами и основательностью. Кира поспешила ретироваться, дабы не демонстрировать излишнего любопытства. Ванную она нашла и, уже ничему не удивляясь, лишь порадовалась оснащению и дизайну. Помыла руки, критически осмотрела в зеркале лицо, подправила легкий макияж и попеняла своему отражению. — Что ты, как нервическая барышня, Белая? — напустилась на себя сурово. — Можно подумать тебя из пансиона умыкнули! Совсем от любви сбрендила! И замолчала, пораженно уставившись на свое отражение! Она что сейчас сказала? А? Она его любит? О, господи! Вот так сразу?! Через неделю после встречи?! Мама дорогая!! И что с этим делать?! — Ничего не делать! — отругала себя Кира и поворчала: — Напридумывала себе пугалок: ах, она друзьям не понравится, ах, стыдно, ах она такая барышенька нежная, ах люблю, спасите меня! В раздражении ужасном на себя глупую, скинула тапки, которые выдал ей Николай, и, как неустрашимая комиссарша времен гражданских баталий за светлое будущее пролетариата, прошагала из ванной в гостиную. Николай сидел на корточках у камина и подбрасывал дрова, обернулся на звук ее шагов, улыбнулся. — Тапки потеряла? — спросил он, указав на ее ноги поленом, которое держал в руке. — Нет, так приятней по деревянному полу ходить, — прояснила потерю обуви Кира. Подошла, взяла за запястье и потянула к себе. Он встал, и Кира, приподнявшись на цыпочки, обняла его за шею и поцеловала. Грохнуло, упав на пол, полено, Крайнов, перехватил инициативу, прижал ее сильно к себе, положив одну ладонь ей на затылок, чуть повернул удобней ее голову и углубил, насытил чувственностью поцелуй. А когда оторвался от сладких губ, посмотрел в Кирины затуманенные глаза. — Это очень хорошее начало, — хрипловатым голосом порадовался он. — Я бы сказал: отличное начало! — Да, — согласилась Кира. — Ну как ты, справилась со своим смущением? — усмехнулся Крайнов. — В данный момент я как раз над этим работаю, — отрапортовала по‑пионерски Кира. — С удовольствием окажу тебе активную помощь! — пообещал Николай и спросил: — Ну что, продолжим так хорошо начатое или сначала поедим? — Поедим, — выбрала Кира, — твоя подруга так чудесно оформила стол, мы просто обязаны начать с ужина при свечах. — Да, — посмотрел он на стол, — Глашуня у нас художница и расстаралась романтикой вовсю. — Тогда давай оправдаем ее старания, — распорядилась Кира, выбираясь из его объятий. Они принесли из кухни закуску, салаты, шампанское, графин с морсом. Николай выключил верхний свет, зажег свечи, сел рядом с Кирой на диван и, принявшись открывать бутылку, спросил: — Шампанского? — Вообще‑то я алкоголь не люблю, — призналась Кира. — Ну, не то чтобы не переношу и «фи, какая гадость», мне не нравится сам привкус спиртовой. Но мне первый раз в жизни понравилось шампанское, когда мы его с тобой пили. — Потому что тогда этот напиток соответствовал моменту, — пояснил Николай. Хлопнула глухо пробка, Крайнов разлил пенной составляющей в бокалы. — За то, что ты здесь, — предложил он тост. Она кивнула, соглашаясь, они звонко чокнулись, отпили шампанского и приступили к ужину, обнаружив, что порядком оба проголодались, и даже помалкивали какое‑то время, отдавая должное еде. — Очень вкусно! — оценила Кира кулинарные изыски. — Это Аглая приготовила? — Вот этот салат — она, — Николай показал на один из салатников — а этот — я, — указал он на второй салатник. — Ты так хорошо готовишь? — удивилась Кира. — Я люблю готовить. Когда поселился здесь один, невольно пришлось научиться, а потом понравился сам процесс, стал кулинарные рецепты сложные осваивать. — Уверена, что если ты решишь освоить полеты в космос, то и там у тебя получится лучше всех, — заверила Кира. — Приятно это слышать, но, по‑моему, ты преувеличиваешь, — выказал должную скромность Крайнов. — И не пытаюсь даже, — настаивала она, — а морс тоже ты делал? Он кивнул и, не дожидаясь ее просьбы, взял графин и налил морс в бокалы. Кира попробовала и, сделав пару глотков, закрепила утверждение: — Ну вот, никогда не пробовала такого вкусного! Он мягко рассмеялся, испытывая странную радость от ее похвалы и столь высокой оценки его заслуг. Бо€льшую, чем испытывал от бывших побед в соревнованиях. В камине громко щелкнуло горящее полено, Кира непроизвольно вздрогнула от неожиданного резкого звука, и на ее белоснежную шелковую блузку пролился морс из бокала, оставив алое пятно. — Снимай! — скомандовал Николай. — Попробуем спасти. Кира, не раздумывая, последовала мудрому совету и принялась торопливо расстегивать пуговки. А Николай невольно залюбовался движением ее рук — даже торопясь, она не делала суетливых, суматошных движений, быстро, но плавно двигались ее пальчики, как птички. Расстегнув последнюю пуговицу, она вытащила полы блузы из‑за пояса юбки, распахнула… и Крайнова окатило жаром, как кипятком! Сквозь прозрачный ажурный белый бюстгальтер просвечивали крупные розовые соски. Он сглотнул вмиг пересохшим горлом, забрал у нее из рук блузку, откинул в сторону… — Я куплю тебе новую, — успел пообещать он перед тем, как притянуть ее к себе и поцеловать. Он целовал ее неистово, с каким‑то первобытным напором, словно жажду утолял из целебного источника, и не мог остановить этот поцелуй, и уже не мог оторвать рук от ее груди, от ее тела! А она отвечала! Так же неистово, искренне, вся целиком отдаваясь этим яростным чувствам и стремясь, стремясь вперед — только с этим мужчиной! Только с ним! До конца, до полного растворения! Одежда разлеталась победными флагами в разные стороны, и им не было дела, что она может попасть в камин! Да хоть пожар, хоть потоп!! Хоть конец света! — Кирочка… — хрипел Крайнов и шептал ей что‑то севшим низким голосом. — Коля… — вторила она, призывая его идти дальше. Он вошел в нее и вдруг остановился, откинул голову назад, всмотревшись в ее лицо, дождался, когда она посмотрит на него, и, глядя ей в глаза, начал медленно и нежно, глубоко, до самого предела, двигаться. А Кира задохнулась под ним от этой нежности, и из уголков ее глаз, полных любви, сорвались две слезинки… Оба долго приходили в себя, не шевелясь, молча. Потрясение, которое они испытали, было каким‑то нереальным, запредельным, пугающим своей высотой, словно соединились не только их тела, а слились души. Крайнов молчал, он не знал, что сказать и возможно ли вообще говорить, пережив такое. Его как‑то даже напугало то, что сейчас произошло — не просто офигенный оргазм, а такое слияние духовное, как последнее откровение. Он не знал, почему именно так брал ее, кто или что вело его в этом медленном, глубоком, нежном ритме. Он смотрел в ее глаза, полные тайн всего мира, потусторонние, и ему хотелось отдать ей всё, и он отдал больше, чем предполагал — такое соединение душ, в котором сгорают, растворяясь, все тайны. Никогда ничего подобного Крайнов не испытывал! Это не физиология, это пугающе выше, за пределами телесными. И это было так прекрасно, так фантастически прекрасно, словно они дотянулись до бога! Он все еще это чувствовал — все пел в нем, затихая, камертон ощущений, наполняя глаза слезами. «Потрясение» — слишком слабое слово, которым можно передать то, что испытала Кира! В какой‑то момент ей показалось, что она чувствует все, что испытывает и чувствует Николай — вот так, одним потоком энергии своей и его! И казалось, душа вышла из тела, осталась только любовь! И Кира смело, отринув все пустое, отдалась этому потоку, растворяясь в нем! А когда обнаружилось, что тело на месте, она труханула этого откровения на двоих и той высоты, где они побывали! Но в каждой клеточке, в каждом нерве все еще звучала, становясь тише и тише, та чистая высота! А чуть позже Кира подумала, что они не смогут об этом говорить, смущаясь таких знаний и открытий, избегая откровений словами, и поняла, что тогда они проиграют! Нет! Видит Бог, ей более чем хватило в жизни чужих и своих проигрышей! Этой победы она не потеряет и ему не даст потерять! А он вдруг неожиданно поцеловал ее яростно, неистово! «Это же Крайнов!!» — восторженно успела подумать Кира. И он не собирался отдавать ТАКУЮ победу боязни того высокого, к чему им посчастливилось прикоснуться! И брал ее так же неистово, изгоняя мимолетную трусость из них обоих, и Кира отвечала так же неистово и кричала на излете, утверждая его смелость! И это было прекрасно! По‑другому, без непереносимых высот, но не менее прекрасно! Благодарю тебя, господи! — Что это с нами было? — тихо спросила Кира, когда они немного отдышались и лежали обнявшись. — Я не знаю, — признался Крайнов. — Есть такой термин в искусстве: «непереносимая красота». Это когда произведение столь прекрасно, что вызывает у людей чувственное сопереживание такой резонансной высоты, которая граничит со смертью. И бывали случаи, что люди умирали, не выдерживая. Он помолчал, обдумывая, что ответить, подбирая слова, поцеловал ее в висок, в каждую веснушечку. — Я бы хотел пережить это еще раз, — признался он полушепотом, — но не в ближайшее время. Я не знаю слов и определений, которыми можно описать, что я чувствовал. Но это пугает, когда приходишь в себя. — Как будто мы стали одним целым, — совсем уж тихо призналась Кира. — Да, — согласился Крайнов и посмотрел ей в глаза, — это завораживает и страшит. — Мы смелые герои, мы не будем больше бояться, — заверила Кира. — Мы очень смелые герои, — уточнил Крайнов, улыбнувшись, и предложил: — Давай шампанского выпьем и поедим. Заземлимся, так сказать, а то толком не поели, прерванные незапланированным стриптизом, а есть хочется зверски. После таких духовных переживаний. — Ты самый лучший в мире, Николай Крайнов! — выказала восхищение Кира Белая. — Ото ж! — по‑стариковски тяжело вздохнул он. Но до шампанского и еды дело дошло не сразу, выяснилось, что огонь в камине почти погас и требовал дровишек, и одежду найти в потемках не представлялось возможным. Кира пошла в душ, оставив хозяина освежать романтический антураж. Она быстро ополоснулась, почему‑то совсем не хотелось оставаться надолго одной, даже разнеживаться под струями воды. Облачившись в длинное трикотажное платье, которое условно считала домашним за удобство и уютность, Кира вернулась в гостиную. Романтизм крепчал! За это время Крайнов успел и дров положить в камин, так, что разгорелось сильное пламя, и накидать подушек на пол возле дивана, вместо столика появилась скатерть на полу, уже сервированная заново, но попроще, без изысков и свечей. Кира расчувствовалась от такой заботы и внимания. — Шампанское в снегу заново остывает, — сказал он у нее за спиной, обнял сзади и поцеловал в шею, — теперь я в душ. Подождешь, я быстро? Они сидели на полу, на подушках, смотрели на огонь, пили маленькими глотками холодное шампанское, болтали о чем‑то веселом, смеялись. — Ну, так, может, объяснишь, как получилось, что ты отказала всем другим мужчинам и дождалась меня? — шутливым тоном спросил Крайнов. У Киры из глаз исчез смех, и улыбаться она перестала, посмотрела в бокал, который держала в руке. — Что‑то не так? — встревожился Крайнов. — Да нет, просто это длинная и неприятная история, — вздохнула она. — Но она уже закончилась, — негромко напомнил он, — и теперь она только история. — Можно сказать и так. Кира отпила шампанского, помолчала, собираясь с мыслями. — У меня есть старший брат. Вадим. Семья Белых была той самой «ячейкой общества», с которой можно рисовать плакат: «Идеальная семья — мама, папа, брат и я!» Папа, Владимир Андреевич, работал ведущим инженером на высокотехнологичном экспериментальном производстве и являлся специалистом очень высокого уровня, какие во все времена на вес золота и каких на любом заводе готовы с руками оторвать. — Я прикладник в чистом виде, — посмеивался он. Владимир Андреевич был очень позитивным человеком, как сейчас говорят — в гармонии с собой и своей жизнью, обладал тонким прекрасным юмором, энциклопедическими знаниями и легким характером. Мама, Марина Константиновна, работала метеорологом в Гидрометцентре. Она частенько шутила, что ее основное занятие — гадание на облачной куче. Родители настолько совпадали жизненными взглядами, характерами, юмором, что ни разу серьезно не поругались. Спорили, обсуждая что‑нибудь иногда, но если дело накалялось до претензий, то всегда заканчивали смехом — папа что‑нибудь съюморит на тему разборок, мама не удержится и рассмеется, и через пять минут хохочут уже оба до слез. Бывало, Кира или Вадим зайдут в кухню, увидят ухохатывающихся родителей и понимающе оценят ситуацию: — А, понятно, очередная попытка скандала провалилась. — И присоединяются к хохоту, начиная выяснять, кто из родителей что сказал и в чем вообще была суть проблемы. Они очень радостно и как‑то легко жили! Во взаимной любви, глубокой дружбе и понимании, в доверии. Кира с Вадимом уважали родителей и гордились ими. Прекрасная пара — папа статный, высокий, привлекательный мужчина, спортивного телосложения. Мама миниатюрная, стройненькая, как девочка, и невероятно обаятельная. Очень активные, энергичные, заводные — лыжные прогулки зимой, летом дача и велосипедные кроссы по пересеченной местности, совместные поездки по стране и за рубеж… Может, они слишком легко и радостно жили? Может, поэтому их судьба наказала? За беззаботность и отсутствие проблем? Или в этой легкости и беззаботности они были невнимательны друг к другу и до конца не знали и не пытались понять себя и родных? Только Богу ведомо! Ближе к выпуску из Мерзляковки тогдашний ее преподаватель Ирина Сергеевна сказала: — Кирочка, ты очень талантлива и станешь блистательным музыкантом, но выдающейся, гениальной пианистки из тебя не выйдет. Твой божественный дар в другом: ты преподаватель музыки. Я работаю с тобой два года, но мне практически не пришлось тебя чему‑то обучать. Разве ты не заметила, как я преподаю другим ребятам и тебе? Мне не надо ничего тебе показывать, когда ты играешь, ты внутри себя этим самым божественным даром видишь и слышишь, как идеально, совершенно должно звучать произведение, где и какие акценты расставлять, какая техника необходима, как должна работать кисть, корпус, пальцы — в этом твоя гениальность. И при твоей работоспособности, усидчивости и настойчивости ты станешь преподавателем мирового уровня, уж поверь мне! Более высокого, чем я. И мне не стыдно и не обидно это признавать. Поступив в консерваторию и перейдя в руки к Ксении Петровне, она услышала от нее тот же вердикт о своем даре: — Да, ты прирожденный, уникальный педагог, но надо обязательно закончить класс фортепиано, пропустить через себя все произведения, проиграть их как исполнителю, а потом мы поступим тебя в аспирантуру, и там уже будешь осваивать специфику преподавательской деятельности. А пока предстоит очень много работы, чтобы отыграть как можно больше произведений. Ну, ничего, осилим! Программа будущего прорисована красной направляющей линией, желание учиться в ней зашкаливало. Кира была настолько погружена в музыку, в занятия, что бежала утром в консерваторию к моменту ее открытия и возвращалась домой не раньше десяти вечера, а перед важными выступлениями так и вовсе оставалась ночевать у Ксении Петровны, которая жила рядом, на Большой Никитской. Девушка в тот период совсем не замечала того, что происходит в семье. В июле, после окончания первого курса, Кира и несколько ее однокурсников поехали по стране давать шефские концерты в детских домах и интернатах. И именно в июле все и началось. Вадим был старше Киры на два года и учился в престижном техническом вузе, блестяще закончил третий курс. У его однокурсника и друга Максима двенадцатого июля был день рождения — двадцать лет, которые он отмечал с купеческим размахом. Родители Максима, люди весьма состоятельные, обожали сына и не пожалели ради такого события никаких средств и усилий. Начавшись в ресторане, празднование переместилось в клуб, а из него в казино, в котором Максим широким жестом выделил трем своим близким друзьям, в том числе и Вадиму, нехилую сумму для игры. Вадим сел за покерный стол… и перестал быть Вадимом. Он всегда был азартен — в учебе, в экстремальных видах спорта, которыми увлекался, в любви, в жизни, в мелочах — ему до остервенения требовалось побеждать, выигрывать. Жизнь на грани фола! И он добивался своего всегда! Но так сложилось, что прежде ему никогда еще не приходилось играть в карты или в другие азартные игры, он первый раз попал в казино. Он сел за стол для начинающих, где сначала ему объяснили наскоро правила игры. И именно в тот день выяснилось, что он игрок! Все оставшееся лето Вадим просидел за компьютером, играя в Интернете в покерном клубе, разумеется, на деньги, сначала виртуальные, потом и вполне реальные, и изучая все мельчайшие нюансы игры. А в сентябре, в первые же выходные, он с тем же Максимом и друзьями отправился в казино. Домой он пришел через три дня осунувшийся, с красными глазами, в провонявшей потом, спиртным и сигаретным дымом одежде, промычал что‑то нечленораздельное родителям и, рухнув на кровать не раздеваясь, проспал сутки. Родители, двое суток разыскивавшие его по всем больницам, отделениям милиции и моргам, пережившие самые страшные предположения, пытались разбудить сына, расспросить — бесполезно! Проснувшись через сутки, он повинился, долго просил прощения, объяснял, что не заметил, как время пролетело, так увлекся игрой. Его простили и даже поняли — ну с кем не бывает, он у нас азартный. Оказалось, что не просто азартный, а тяжело зависимый игроман. И это был конец их семьи, жизни — всему! Вадим начал пропадать по нескольку дней, объясняя это тем, что у него появилась девушка, а у девушки своя квартира, где они и встречаются. Потом случилась история с «автомобилем». Вадим пришел как‑то поздно вечером домой в синяках и порезах и поведал неприятную историю: у девушки, с которой он встречается, есть машина, они ехали из клуба, оба выпившие, а за рулем сидел он. Произошла авария, и виноват был Вадим — не соблюдая скоростного режима и правил движения, он врезался в представительский «Мерседес», а так как был пьян и не имел водительских прав, ему грозил реальный тюремный срок. И хозяин «Мерседеса» дал ему неделю на сбор денег за нанесенный ущерб, пообещав, что тогда не подаст в суд. Ущерб оценивался в пять тысяч долларов. Владимир Андреевич занял деньги у друзей и отдал сыну. Продал свою старенькую «Ауди», рассчитался с долгами, решив, что поднакопит, добавит к остатку от продажи и купит другую машину, подешевле. Вадим дома практически не появлялся, «поселившись» у своей девушки, а через два месяца папа обнаружил пропажу оставшихся денег. Ни Кира, ни мама не знали, куда могли из дома исчезнуть деньги! И Владимир Андреевич решил спросить у сына. Но тут выяснилось, что они все понятия не имеют, как с ним связаться — его сотовый упорно не отвечал или находился вне зоны доступа. Тогда папа отправился к нему в институт… Они вернулись вместе поздно вечером, и Кира с мамой не узнали своих мужчин. Отец словно окаменел и состарился лет на пять, а Вадим, какой‑то запущенный, похудевший, неопрятный, все прятал глаза. Оказалось, что из института его давно отчислили и никакой девушки у него нет, а зависает он в казино, и все эти месяцы жил у разных приятелей, пока его каждый раз не выпирали за долги и мелкое воровство. Выяснилось также, что он должен половине курса немалые деньги и сейчас нелегально живет в институтской общаге с такими же завзятыми игроками, как он, и когда не играет в казино, играет с ними там же, в общежитии. Никакой аварии тоже не было — так же азартно, как жил раньше и играл сейчас, Вадим научился врать, влегкую освоив мастерство актерствования, вот за раз! Он каялся на кухне, где они собрались — плакал, просил прощения, тут же, в момент переключался на агрессивный наезд или принимался объяснять, что они ничего не понимают и не представляют, какой это адреналин, какой кайф, когда ты выигрываешь, а он выигрывает! И божился, что все исправит, что «поднимет» большие деньги и они все заживут по‑другому, что он играет не для себя, а для семьи! Он обязательно сорвет банк, сейчас как раз состоится большая игра. Дело в том, что, когда Вадим попал в казино второй раз, он и на самом деле выиграл приличные деньги, но друзья не дали ему остаться и продолжить игру, а практически насильно увели из казино. И это был первый и последний выигрыш, с которым ему удалось уйти. Отец, мама и Кира были в ужасе! Они смотрели на Вадима, говорившего без остановки, и не узнавали его. И еще не осознавали даже приблизительно, в какую пропасть он тащит их всех и куда они уже безвозвратно, стремительно падают! Липкий, грязный кошмар уже неотвратимо вползал в их жизнь, опутывая невидимыми щупальцами. Папа проговорил с Вадимом до утра, когда потрясенные и опустошенные переживаниями Кира с мамой ушли спать. А утром Владимир Андреевич объявил начало кампании по спасению сына. Отец привык любой вопрос изучать досконально, продумывать и учитывать самую незначительную мелочь и разрабатывать план решения проблемы, не забывая ни о чем. Вадима подвергли домашнему аресту, отобрали ключи от квартиры, телефон и одежду, и он расхаживал по дому в махровом халате. А папа тем временем принялся штудировать проблему игровой зависимости. Он перелопатил всю, какая только есть, информацию на эту тему, встречался с людьми, сталкивавшимися с подобной проблемой, разговаривал со специалистами. И выяснил, что есть один профессор, психотерапевт и психиатр, признанный ведущим и, пожалуй, единственным специалистом, занимавшимся среди прочего и этим вопросом. Всеми правдами и неправдами, через друзей и знакомых Владимир Андреевич добился того, что им с сыном назначили прием у этого профессора. Они собирались утром на прием в приподнятом настроении и снова сидели вчетвером за столом, завтракали, шутили, смеялись, Вадим божился, что сделает все, чтобы отказаться от своего пристрастия, и готов пройти любые процедуры… А вечером отец вернулся один. Он уходил утром молодым, полным надежд и планов мужчиной, а вернулся стариком, потерявшим все! И, тяжело опустившись на диван в гостиной, откинувшись бессильно на спинку дивана, ровным голосом, без эмоций стал рассказывать. Первым в кабинет зашел Вадим и оставался там довольно долго, больше часа, а когда он вышел, ободряюще подмигнул и кивнул отцу улыбаясь. — Теперь тебя приглашают, — сказал он, — ты иди, я подожду. Профессор, суховатый, подтянутый мужчина, лет за шестьдесят, чуть уставшим голосом объяснил Владимиру Андреевичу. — Предупрежу сразу, — начал он довольно строго, — ничего ободряющего я вам сказать не смогу! — И, вздохнув тяжело, развел в стороны ладони и посочувствовал: — Уж извините, батенька. Игровая зависимость в медицине даже не классифицируется пока как болезнь, а это болезнь. Некая форма врожденной шизоидной разновидности. Ученые, проводя исследования, предположили, что игромания — это некая мутация гена лидерства, ну, пока это не доказано. Так вот, как любая болезнь, игромания имеет несколько стадий, я условно разделил их на четыре уровня. Первый присутствует у большинства нормальных людей и даже необходим для развития человека. Вторая стадия потяжелей, но вполне излечима, третью можно лечить уже с помощью глубокого гипноза и кодирования. Должен сказать, что в медицине не разработано даже методик исцеления от игрозависимости. Все, что имеется на данный момент, на уровне психологических тренингов, типа клубов анонимных алкоголиков, гипноз и регулярные сеансы с психологом, и даже это осуществимо только при обязательном условии добровольного желания пациента исцелиться. К сожалению, у вашего сына тяжелая форма зависимости, четвертая в моей классификации. И можно было бы побороться, раз болезнь обнаружилась только недавно, в зрелом, можно сказать, возрасте, но увы! Его друзья оказали ему медвежью услугу, когда увели из казино с выигрышем. Он всего второй раз сел играть и получил мощнейшее подкрепление в виде солидного выигрыша, который остался у него на руках. Если бы он тогда проиграл, возможно, болезнь не прогрессировала бы так стремительно. А сейчас его шизоидная составляющая нашла оправдание: «я выиграю и все исправлю». Можно, конечно, положить его в клинику, попробовать пролечить гипнозом и медикаментозно, но это опять же таки возможно только при личном искреннем желании избавиться от зависимости, а у Вадима его нет. И не будет. И вынужден вам сказать, Владимир Андреевич, он никогда уже не будет тем сыном, которого вы знали. Сейчас в нем доминирует игрок, в азарте стремящийся только к игре, игрок вытесняет в нем прежнюю личность, и очень скоро Вадима перестанут останавливать какие бы то ни было родственные привязанности, мораль или нравственные законы. Он будет играть, пока не погибнет. Его нормальная, здоровая часть будет испытывать чувство вины, но больное сознание толкнет на любой криминал, лишь бы раздобыть денег и сесть за стол, находя оправдание в том, что, выиграв, исправит содеянное зло. — Профессор устало потер лицо ладонью и, глубоко сочувствуя, закончил объяснение: — Единственное, что могу вам посоветовать, Владимир Андреевич, — спасайте остальных членов семьи. Ему вы уже не поможете. Порвите все связи с ним, поменяйте место жительства, работу. Это все, что вы можете сейчас сделать. Когда Владимир Андреевич вышел из кабинета, Вадима в коридоре не было, он исчез. И, как обнаружилось позже, успел сделать слепки со всех ключей. Отец, раздавленный горем и безысходностью, не готов был сразу же последовать совету профессора и находился в растерянности, не зная и не понимая, что делать дальше, и какое‑то время ничего и не предпринимал. А Кира заканчивала второй курс, и у нее случилась влюбленность в мальчика Андрея, тоже второкурсника, но по классу скрипки. Как‑то за обедом в столовой они оказались за одним столом, разговорились и понравились друг другу, а вечером пошли в кафе, познакомиться поближе. Он ей очень нравился — талантливый, подающий большие надежды, высокий, даже красивый. Теперь они проводили вместе перемены, пару раз посидели в кафе, сходили на концерт органной музыки на известного исполнителя и в кино, где оба благополучно заснули и проспали весь сеанс. Их соединяло взаимное влечение, влюбленность и общность интересов. Они начали встречаться и даже целовались, как подростки, в темных уголках консерватории. Кира совершенно не думала о проблемах, возникших из‑за Вадима, глубоко убежденная, что папа все решит и сделает самым наилучшим образом, как было всегда. Влюбленная, одухотворенная музыкой и взаимным чувством, она, не переставая улыбаться, словно парила над всем миром. Реальность вломилась в ее безоблачное пространство тяжелым ржавым ломом. Как‑то Андрей ожидал Киру после занятий у выхода из консерватории. К нему подошли два амбала и «настойчиво посоветовали»: если он не хочет, чтобы его девушку изнасиловали у него на глазах пара‑тройка мужиков, то должен заплатить десять тысяч зеленых через три дня. — У девочки и ее семьи большие долги, а отдавать они не хотят по‑хорошему. Но девочке повезло, у нее богатый парень, он ее спасет, — ерничая, объяснял один из них. — Ведь спасешь? Андрей, не зная, чего от них ожидать, кивнул. И тут Кира выпорхнула из двери и сбежала по ступенькам к нему навстречу. Амбалы неторопливо развернулись и ушли. — Кира, кому ты должна денег? — напустился на нее возлюбленный. — Я? — поразилась Кира. — Никому! — Вот эти двое, — он ткнул пальцем в направлении удаляющихся парней, — только что подошли ко мне и сказали, что твоя семья должна кому‑то большие деньги, и если я не хочу, чтобы тебя изнасиловали у меня на глазах, то должен отдать им десять штук баксов! Кира отпрянула от него, собираясь возмутиться, отчитать, и в последний момент сообразила, что это дела Вадима… Андрей больше с ней не встречался и прерывал любые ее попытки дозвониться и объяснить ему что‑то, и в консерватории он больше не показывался. Через три дня на встречу с теми двумя вместо него пришли охранники его отца и в популярно‑прикладной форме объяснили мальчонкам, что Андрей не имеет никакого отношения к девочке Кире, а если они сунутся еще раз… далее по матерному тексту. Отец Андрея отправил его учиться на год в Европу. Через год он вернулся и, встречаясь с Кирой в коридорах консерватории, старательно делал вид, что ее не знает. Теперь ей пришлось обратить внимание на происходящее в семье. Из дома стали пропадать вещи. Сначала деньги, потом мамины драгоценности и шуба, а однажды, вернувшись вечером с работы, родители не обнаружили библиотеки. Огромной, со стеллажами на две стены до самого потолка, собиравшейся еще дедушкой с бабушкой и потом родителями, уникальной библиотеки! В доме поселились горе и отчаяние. Они даже имели свой запах — сердечных капель, застарелой пыли и подгоревшего кофе. Папа поменял замки на двери, но через месяц, вернувшись с работы, увидел взломанную дверь, а из квартиры исчез телевизор и рояль Киры. Прекрасный Steinway! И папа как опомнился! И развил новое направление деятельности — выяснять, как он может обезопасить и спасти семью. У Владимира Андреевича был близкий друг детства — Роман Георгиевич, майор милиции, работавший, кажется, в уголовном розыске — Кира толком не знала. Папа с дядей Ромой уехали на дачу на два дня. О чем они там говорили, отец не рассказывал, но вернулся он задумчивым, замкнутым и отмахивался от любых расспросов. А вечером им позвонили из больницы и сообщили, что к ним доставлен Вадим Белый в тяжелом состоянии. Вадима так страшно избили, что лицо представляло собой сплошное месиво! Когда мама это увидела, у нее случился сердечный приступ. Он был должен огромную сумму денег, и в следующий раз его обещали убить. А срока для погашения долга дали три недели. Владимир Андреевич продал дачу. Он не мог тогда поступить иначе. Еще не мог. И это стало той роковой чертой, которую они переступили, еще не понимая этого. Вадим пролежал в больнице три месяца. Мама не отходила от него, выхаживала, умоляла прекратить все это. Он плакал и просил прощения, обещал завязать, вернуться в институт, в семью… и сбежал в день выписки, когда Марина Константиновна пришла его забирать из больницы. А в январе у отца стали требовать возврата долгов сына уже напрямую, шантажируя красочным описанием того, что сделают с Кирой или мамой в случае отказа платить. — Мы не имеем к делам Вадима никакого отношения! — жестко отвечал Владимир Андреевич по телефону. — Мы прекратили с ним любые отношения, это чужой нам человек! И его долги нас не касаются! А через два дня, чтобы отец понял всю серьезность намерений кредиторов, напали на Киру. Прямо у подъезда, когда она возвращалась поздно вечером с занятий, ее схватили сзади, зажав ладонью рот, оттащили в тень. Их было двое, один держал девушку, а другой медленно резал на полоски ее пальто и просил передавать привет отцу. Открыв дверь и увидев, в каком состоянии находится дочь, Владимир Андреевич заплакал. Позвонили в милицию, приехали два следователя, долго расспрашивали, составляя протокол, а когда они ушли, отец посадил Киру с мамой напротив себя в кухне и рассказал, о чем тогда на даче они говорили с дядей Ромой. — Это горе, Володя, — выслушав друга, опечалился Роман Георгиевич. — И беда большая. Они сидели за столом после бани, которую папа решил не обременять тяжелой беседой, выпивали — тогда он и попросил совета, рассказав о своей беде и о вердикте, вынесенном профессором. — Тут вот какое дело, Володь, — объяснял дядя Рома. — В каждом казино и игровом доме, хоть в официальном, хоть в подпольном, есть штатные психологи, специалисты, которые вычисляют игроманов и уровень их зависимости. А дальше сплошной криминал. Это четко организованные преступные группы. Они выясняют про такого человека все: чем владеет, доходы, недвижимость, родственники, их материальное состояние, все его привычки, фобии, дела‑связи — абсолютно все. И подсаживают на игру, давая выигрывать по‑крупному. И пока они не выдоят его и всех его родственников до донышка — не отпустят. В этих организациях есть свои юристы, нотариусы, свои люди в паспортных столах и милиции, сидящие на проценте. — Но какое отношение к делам игрока имеют его родные? — возмутился Владимир Андреевич. — А такое, что их есть чем шантажировать, — пояснил Роман Георгиевич, — дети, жены, родители, любовницы и друзья автоматически становятся заложниками, как только человек начинает серьезно играть. И никого не волнует, что эти люди ничего никому не должны. Для них — должны, раз вы близкие игрока, и они не соскочат с вас, даже если игрок умрет или в тюрьму сядет: долги никто не отменял. И вот что я тебе скажу, — строго предупредил он, — пока дело не зашло совсем далеко и Вадька не наделал долгов занебесных, спасай семью! У тебя единственный шанс и выход — бежать и прятать своих девочек! Все! Никаких иных вариантов! Меняй фамилию и увози их в другой город. Я помогу всем, чем смогу. — Но если милиция знает об этих бандах вымогателей, почему их не арестуют? — сопротивлялся и роптал отец. — Да потому, что доказательной базы нет! — громко возмутился Роман Георгиевич. — Что им предъявишь? Организаторы и главари не при делах, а исполнители отмажутся по закону. Какой шантаж, удивятся они! Человек проиграл, все законно, вот долговые обязательства, заверенные нотариусом. Гражданин обещал отдать долг, деньги, как он объяснил, хранятся дома, в семье, у папы, у мамы, у любовницы, у друга Леши, он лично звонил и сказал родным, что к ним сейчас подъедут люди, которым надо передать нужную сумму. И все вопросы к нему. И все! Привет! А для того чтобы доказать факт шантажа, надо заявление в милицию написать, а чтобы дело уголовное открыть, надо, чтоб тебя шантажировали с огоньком, и не один раз. И при этом придется собственного сына заложить, накатав и на него заяву! А какие оперативные мероприятия? Поставить прослушку, ну, это дело плевое, но не всегда проканывает в суде как доказательство, и надо людей в наблюдение за каждым родственником поставить. А где ты людей возьмешь? Какое начальство завизирует круглосуточное наблюдение по факту шантажа семьи игрока? Да никакое! Да и сам знаешь, в каждом отделении по жирной крысе на прикорме сидит, никто не даст ход этому делу! А вот по факту похищения или нападения, тогда — да, и дело заведут, и расследовать станут. Ты хочешь, Володь, чтобы расследовать начали после того, как твою Кирку похитят и изнасилуют взводом, чтоб доходчивее было, а? — и кивнул утвердительно, увидев выражение отцовского лица. — Вот то‑то же! — Нам надо уезжать отсюда, — закончив рассказ, решительно заявил отец, — я все спланирую, и Рома поможет. — А как же Вадим? — заплакала мама. — Теперь он сам по себе, — жестко отрезал отец. — Но я не могу уехать, — возразила шокированная Кира, — у меня учеба. — В других городах тоже есть консерватории, — настаивал папа. — Таких нет! — Тебе сегодня было страшно? — повысил голос отец. — Да, — поежилась от воспоминаний Кира. — Так это детские забавы по сравнению с тем, что может произойти! Кира, тебя могут похитить и истязать, вымогая у нас деньги, или в бордель продать! Ты это понимаешь?! Она расплакалась! Она не может, не может бросить консерваторию, уехать куда‑то от Ксении Петровны, от своих занятий! — А что нам делать с долгом, который от нас требуют? — тихо, сквозь слезы, спросила мама. — С этим обещал помочь Рома, — ответил Владимир Андреевич. — Я завтра же начну подготовку к нашему отъезду! Шантажировать их не перестали, но папа дал согласие заплатить и вел переговоры с вымогателями, которые должны были закончиться их арестом, согласованным с начальством Романа Георгиевича. И в эти дни Вадима арестовали за «мошенничество в составе преступной группы». Следствие велось долго, потому что похищенных путем мошенничества денег следователи не нашли, а фигуранты, арестованные по делу, валили все друг на друга. Но Вадиму удалось через назначенного адвоката передать отцу записку из следственного изолятора, в которой было всего два предложения: «Я рассчитался с долгами. Вам ничего больше не угрожает». Но жадность вымогавших не позволила им остановиться — в своих угрозах они зашли слишком далеко, и уже была назначена их встреча с Владимиром Андреевичем. Бандитов взяли в момент передачи денег. Но, как и говорил Роман Георгиевич, это были мелкие сошки, исполнители. — Володя, то, что он сядет, ничего не меняет, — убеждал друга дядя Рома, — вам надо исчезнуть из его жизни. И сейчас самый подходящий момент! Отец согласился, но перестал так торопиться, теперь уже продумывая необходимые действия спокойно, неспешно, основательно. Суд над Вадимом и его сообщниками проходил в несколько этапов, и мама ходила на каждое заседание, как бы горячо отец ее ни отговаривал: — Марина, не надо! Это душевный мазохизм! — Я не могу его оставить там одного! — плакала мама. — Это мой сын! — Он и мой сын, но я не хочу видеть, кем он стал! Для меня — мука понимать, что я не смог его спасти, уберечь! Я каждый день обвиняю себя в случившемся! Не уследил, не смог увидеть вовремя беду и спасти сына! Не смог уберечь и спасти семью! — первый раз признался в своих терзаниях душевных, изматывающих его, отец. Но мама ходила, и, когда суд закончился, она превратилась в старуху. Вадиму присудили четыре года в колонии строгого режима. А Кира влюбилась. Она уже перешла на четвертый курс, и сознание, уставшее жить в постоянном ожидании новых напастей несколько лет, в ожидании очередной беды, задвинуло страхи, спрятало их, нашептывая, что теперь все спокойно и ей ничего не угрожает… Она встретила его на концерте в Большом зале консерватории. Антон был старше Киры на десять лет и влюбился в нее с первого взгляда, в чем тут же не замедлил признаться. Он красиво ухаживал, водил в дорогие рестораны, в театры, дарил цветы и рукоплескал на ее студенческих выступлениях. Он подвозил ее домой после занятий, они целовались в его машине и заходили чуть дальше поцелуев. Антон настойчиво приглашал Киру в гости для более тесного общения, она не отказывалась, но как раз в это время начались экзамены и важные концерты, и приходилось заниматься очень много. Да они и встречались‑то всего три недели. Антон вздыхал преувеличенно горько, выслушивая ее объяснения о занятости, но уверял, что понимает и у них все еще впереди. И от этого понимания и терпения, которое он проявлял, подчеркивая таким образом свое уважение к ней, Кира влюблялась в него еще сильнее! Но, как оказалось, Вадим обманул отца успокоительной запиской из околотка: про кое‑какие свои старые долги он забыл, а его кредиторы имели куда более крепкую память. И история повторилась. Антону, как и в свое время Андрею, «предложили» заплатить долг Киры, теперь уже с угрозами ему самому, ну и красочным обещанием издевательств над ней. Он позвонил Кире и кричал в трубку, обзывая и обвиняя ее. Матом. И пообещал сам ее изувечить, если она попытается с ним связаться или встретиться! Она прорыдала всю ночь. И ходила потухшая несколько недель. Близкие отношения с немногочисленными друзьями Кире пришлось прекратить еще после второго курса, дабы не подставлять их под удар; впрочем, в крепкую настоящую дружбу они не успели перерасти, не окрепнув временем и испытаниями. Теперь она и вовсе дистанцировалась ото всех, кроме Ксении Петровны. Ее преподаватель была посвящена во все беды своей ученицы, но вот кто‑кто, а она ничего не боялась. Ну да, попробовал бы кто сунуться к ней! Вы представляете, какого уровня люди были ее учениками и друзьями? Ушлые криминальные элементы, неплохо осознающие, «кто есть кто», даже смотреть в сторону Ксении Петровны не пытались, делая вид, что она не имеет никакого отношения к Кире. А папа съездил на зону к Вадиму и выяснил у него, что это единственный «повисший» долг — восемь тысяч долларов. Владимир Андреевич взял кредит, встретился с теми, кто напугал Антона и отдал деньги. А кто сказал, что в тюрьме не играют? Через полгода Вадим, сидя на зоне, проиграл… Киру. Первый раз, когда ее пытались похитить, ей необычайно повезло! Кира шла по тротуару к метро, возле нее, визжа тормозами, резко остановилась машина, из которой выскочили два мужика, схватили ее и стали заталкивать в салон. Она не успела ничего сообразить, даже закричать не успела. Мимо проходила какая‑то подвыпившая компания молодежи, они ради прикола и развлекухи сунулись выручать Киру. И неизвестно, чем бы закончилось эта заваруха, но мимо ехала патрульная машина, и милиционеры, завидев свалку, решили вмешаться. В отделении, куда ее доставили, Кира дала какие‑то сбивчивые показания, толком ничего не запомнив: ни внешности нападавших, ни номера и марки машины. Кое‑как доплелась домой, рассказала родителям про нападение, папа тут же связался с дядей Ромой. И на следующий день Роман Георгиевич по своим каналам узнал про новый карточный долг Вадима. За Кирой установили наблюдение. Через три дня на нее снова напали. Только на этот раз похищение состоялось. Киру затолкали на заднее сиденье, и два мужика принялись срывать с нее одежду. Она кричала, отбивалась, как могла, ее начали избивать, заломили руки… Только потом она узнала, что две оперативные машины, которые вели автомобиль преступников, застряли в пробке и чудом успели — в последний момент, когда один из уродов уже расстегнул свои штаны и навалился на нее! Кира находилась в глубоком шоке и ни на что не реагировала — у нее все стояло перед глазами перекошенное звериное лицо того урода. На «Скорой» Киру доставили в больницу, что‑то кололи, о чем‑то спрашивали, куда‑то вели, обрабатывали раны. Ко всему она оставалась безразличной, пока до ее сознания не достучался дядя Рома. — Кирочка! Кира! — звал он и тряс за плечо. — Посмотри на меня! Она посмотрела и узнала знакомое лицо, и вернулась в сознание. Примчались на такси родители, и когда мама, ворвавшаяся в приемное отделение, увидела Киру, то упала без сознания. У нее случился инфаркт. В сорок шесть лет! Кира провела в больнице две недели. Сильных травм она не получила, слава богу, руки не пострадали, нос не сломали, а разбитые губы, десны и синяки на лице и на теле зажили быстро. Как это ни парадоксально и странно ни звучало бы, но им повезло, что Вадим проиграл Киру уголовнику. Тот перепродал свой «выигрыш» друзьям на воле, и именно они пытались похитить девушку. Если бы Вадим проиграл сестру своим бывшим знакомым, то милиция задержала бы лишь исполнителей, и рано или поздно они бы получили свой «долг». Роман Григорьевич договорился с коллегами, проводившими операцию по задержанию, что арестованным объяснят, что за ними давно велась слежка по другим криминальным делам, а задержали их в момент совершения очередного преступления. Сделано это было для того, чтобы в уголовных кругах не узнали, что сдала их Кира, это было бы опасно и могло иметь последствия. Мама пролежала в больнице два месяца. Инфаркт оказался тяжелым. Выяснилось, что сердце ее слабое, все в свежих рубцах от нескольких микроинфарктов, перенесенных на ногах за последние года два. Переезжать в другой город, резко менять образ жизни врачи ей запретили категорически. Папа поседел, постарел лет на десять, осунулся и уже не шутил и не улыбался. Дом накрыло траурной шалью, и семья замерла в ожидании худшего. Маме запретили работать, она часто лежала в больницах, отец отправлял ее в санатории, а Кира училась. Кира закончила консерваторию, поступила в аспирантуру и уехала с коллективом студентов, с шефскими благотворительными концертами на Алтай. И только там, первый раз за все страшные четыре года она почувствовала себя в безопасности, пусть на короткий, обманчивый миг, но в безопасности! И только там, любуясь красотами этого загадочного, божественно прекрасного дикого края, она перестала на какое‑то время жить в состоянии постоянного ожидания беды, нападения. И вдруг поняла, что они втроем — папа, мама и она в глубине души уже смирились с возможностью самого трагичного для них финала, даже собрали три пакета «экстренной эвакуации», куда сложили немного денег, ксерокопии паспортов и документов, нижнее белье, теплые вещи, средства гигиены и запасные дешевые сотовые телефоны. А все важные документы давно уже хранились у отца в сейфе на работе. Как люди, живущие возле действующего вулкана и знающие, что в любой момент могут потерять все, они готовы были спасаться, не зная, какой еще более страшной беды можно ожидать. Группа заканчивала летние гастроли в небольшом старинном, замечательном городишке, и после выступлений их каждый день возили на экскурсии по окрестным достопримечательностям. На одной из таких экскурсий, когда с высокого пригорка им показывали непередаваемой красоты виды, Кира обратила внимание на деревянный добротный дом, стоявший у края леса, и поинтересовалась у экскурсовода, кто там живет. — О, это уникальная личность — Старец Симеон, как его тут называют, — с удовольствием принялся объяснять тот. — Говорят, что он бывший батюшка, добровольно покинувший службу, и бывший заключенный, но точно никто не знает. И почему ему разрешили здесь поселиться и даже землю выделили — тоже загадка. Но люди утверждают, что он ясновидящий и святой мученик, который молится за спасение этого края и его людей. Загадочный человек. — А можно с ним побеседовать? — спросила Кира. — Что вы! — махнул безнадежно рукой мужчина. — Он никого не пускает к себе, сам иногда приходит пешком к мэру нашего города и свои видения рассказывает, предупреждает. Правда, кроме мэра и старца, никому не известно, о чем они говорят. — И что, ни с кем больше не общается? — подивилась Кира. — Ну почему, к нему два раза в месяц женщина одна приезжает, привозит продукты, почту, он и письма получает от весьма непростых людей и организаций, и сам пишет. А иногда эта женщина приходит к кому‑то и сообщает, что старец требует того на разговор. Вот последний раз у нас детский хор из Питера выступал, так он их руководителя к себе позвал. — Да, интересно, — рассматривая дом, задумчиво сказала Кира. Этот дом ее непреодолимо притягивал, и она, отойдя от группы, свернула на тропинку, ведущую в сторону дома. Дверь избы открылась, на порог вышел седой, бородатый дед крепкого, кряжистого телосложения, пристально посмотрел на нее, и хоть она далеко стояла, ей показалось, что он заглянул прямо в ее глаза. И вдруг старец махнул ей рукой, приглашая подойти! Кира поспешила на неожиданный зов. В дом не позвал, указал на скамью у крыльца, и сам первым сел, она робко примостилась на краю, пристально его рассматривая. — Ну что, — спросил он, — понарассказывали тебе про меня? — Ну, так… — протянула невразумительно Кира. — Все правда, — хохотнул старец, — и сиделец бывший, и поп бывший, и кандидат наук тоже бывший. А Кира поразилась, до чего молодо и озорно сверкнули его глаза, и старческой немощи в нем ни грамма не было! — Да вы же не старый! — воскликнула Кира, не сдержавшись. — Это я имидж поддерживаю, — еще разок добро хохотнул он и отмахнулся, — поседел еще в тридцать лет. А борода да космы отшельнику положены, вот и ношу. — А как же старец Симеон и ясновидящий? — Есть немного, — хитро прищурился он. — Тебя как зовут? — Кира, — представилась она. — О как! — непонятно чему порадовался он. — Обязывающее имя. Так ты что спросить‑то хотела, Кира? — Про брата. — А что про него спрашивать, — отвернулся от нее и посмотрел вдаль Симеон, теперь уж непонятно старец или нет, — он предназначение свое исполняет. — Какое предназначение? — растерялась Кира. — Божественное, какое еще, — даже подивился вопросу он, — разрушителя… И замолчал. Смотрел вдаль и молчал. Кира даже дышать боялась, ожидая, что он дальше скажет. — Ты ведь хотела спросить, куда любовь делась? Его к тебе и родителям, и твоя к нему. Ты брата‑то любишь? Теперь молчала она, пораженная и испуганная. Да! Именно этот вопрос мучил, изводил ее все эти четыре года! Куда?! Куда делась любовь Вадима? К ней, к родителям? Он был ее старшим, надежным братом, защищавшим сестренку от всех и от всего! Куда делся тот Вадим, который заплетал ей косички, водил в садик и в школу за ручку, мазал йодом разбитые коленки и вытирал слезы, читал ей сказки, когда она болела, и кормил с ложечки? Это было так чудовищно, так страшно, когда родной любимый человек перестает быть тем, кем был, и становится чужим, опасным… как инопланетянин, вселившийся в тело твоего любимого человека! Сохранила ли она любовь к нему? Даже к такому? Даже после всего, что он наделал с ней, с родителями, с их семьей? Кира закрыла глаза и попробовала заглянуть в себя, в свое сердце. — Да, — чуть слышно выдохнула она, — я все равно его люблю и жалею. И, наверное, оплакиваю. Всех нас оплакиваю. — А не надо, — покачал он головой. — Не надо оплакивать, надо молиться о нем, о его душе. У каждого на земле свое предназначение. У Вадима такое. Кира резко вскинула голову и посмотрела на Симеона — она ему имя брата не называла! Точно! А он продолжил говорить, глядя все так же вдаль: — Люди создают сильные привязанности ко многим вещам и чувствам, которые становятся для них единственно важными и значительными, и начинают зависеть от них, видя только в этом источник счастья и благополучия. А когда что‑то становится для человека гораздо более важным и значимым, чем вера, Господь лишает его этого, дабы дать возможность расти духовно и увидеть огромность возможностей за пределами его ограниченной привязанности. Не наказывает и карает, а дает еще один шанс познать безграничность Божественных возможностей, и человек, теряя то, что считал единственно ценным, очищается душой и поднимается на более высокий уровень. Немногие могут это осознать и двигаться вперед, чаще погибают вместе с потерей любимых привязок и пытаясь их вернуть. Любая зависимость пожирает человека, когда становится его хозяйкой. У алкоголиков, наркоманов и игроманов есть некая точка невозврата, за которой начинается полное подчинение зависимости. Да, родные и близкие должны пробовать все способы, чтобы помочь и спасти, когда это еще возможно, но если не получилось и они подошли к этой точке, то обязаны вспомнить про свою уникальность, и про свою связь с Богом, и про то, что у них свой путь. И их жизнь — это не жизнь другого человека. Оставьте ему его выбор и его судьбу, займитесь своей. Молитесь за него, ставьте свечи за здравие, заказывайте службы о здравии, помните, любите и прощайте каждый день, но займитесь своей жизнью. Она также бесценна и важна Богу. Ты, Кира, не знаешь, что тебе уготовано и как сложится твоя судьба, зачем же ты так цепляешься за Москву, за консерваторию? А что будет, если ты не сможешь играть? Жизнь закончится? Нет. Она предложит тебе выбор из тысячи других возможностей. Встань выше, посмотри шире — есть другие города, другие возможности. Перережь эту пуповину, чтобы идти дальше, развиваться. Я многого тебе не объясняю, ты не сможешь понять все сразу. Не все так однозначно в том, что случилось с вашей семьей, и имеются многие смыслы и составляющие причины. Но подумай, что, оставаясь рядом с Вадимом, вы провоцируете его на то, чтобы он брал все больший и больший грех на свою душу и испытывал все большую вину, толкающую его ниже и ниже. И еще: помни, что когда человеку дается Дар Божий, то вручается и обязанность оберегать этот Дар. У тебя такой Дар есть, и не один, береги их. Оберегай их от того, что пытаются навязать тебе другие люди, пусть даже из лучших, как им кажется, побуждений, от закостенелых людских законов и правил социума. Всегда прислушивайся, как к камертону в душе, к своему Дару, он подскажет, что для него развитие и верный путь, а что разрушение в угоду глупому людскому мнению. — А какой второй? — тихо спросила потрясенная его речью Кира. — Ишь какая любопытная! — усмехнулся Симеон. — Придет время, сама поймешь. Иди, Кира, в другой раз поговорим еще. Деток привози, погляжу, — совсем обескуражил он ее загадками. — Иди. И когда Кира встала со скамьи и собралась уходить, попрощавшись, добавил: — Не оставляйте Вадиму концов, за которые он может дернуть. И не скорби по матери горестно, душа ее чиста. Кира находилась в таком замешательстве, что отвечала на посыпавшиеся на нее со всех сторон вопросы ожидавшей ее возвращения группы невпопад, отмахиваясь, погрузившись в раздумья, и все прокручивала, прокручивала в голове состоявшийся разговор. Но словно родниковой водой омыло душу негромким низким голосом Симеона, и стало легко на душе и светло. Мама болела, не вылезала из клиник. Папа изменился, стал хмурым, задумчивым и замкнулся в себе. Владимира Андреевича медленно изводила, убивая, невозможность действовать и спасать своих женщин. Связанный по рукам запретом врачей перевозить жену, он практически сдался и не мог себе этого простить. Ухаживал за мамой, работал и как будто смирился с неизбежным, уступая обстоятельствам. Кредиторы не тревожили, и вроде бы как‑то жизнь устоялась, устраиваясь по‑новому, в безрадости и унынии и в ожидании притаившегося на время худшего зла. Кира закончила первый год аспирантуры, завоевала приз на конкурсе исполнителей, а летом снова отправилась с коллективом по стране, стараясь как можно меньше времени проводить дома. Кира Белая пользовалась большим успехом у противоположного пола, но никто из добивавшихся ее внимания и особого расположения ей не приглянулся, да и никуда не делись опасения, что может повториться история с шантажом. Причина всех их несчастий не исчезла, и что еще, сидя на зоне, проиграет Вадим — неизвестно. И этот факт остужал любой ее интерес к отношениям с мужчинами — испытать вновь такое унижение Кире вот никак не хотелось! В начале декабря из колонии, где отбывал срок Вадим, пришло сообщение, что он получил тяжелое ножевое ранение и находится в лазарете, в связи с чем родственникам разрешено внеочередное свидание с заключенным. Когда Владимир Андреевич вслух дочитал до конца Кире и жене полученное им официально, под расписку, в отделении милиции письмо, у Марины Константиновны случился новый инфаркт. Она умерла в машине «Скорой помощи» по дороге в больницу. В сорок восемь лет. Когда патологоанатом передавал им заключение о смерти, он с искренней печалью и сочувствием объяснил: — У нее сердце вообще было слабенькое, но поскольку она вела правильный образ жизни, не курила, не пила, занималась спортом и правильно питалась, то оно о себе и не давало знать, справлялось. А вот картина последних двух‑трех лет катастрофическая: сердце просто измочалено предыдущими микроинфарктами и инфарктом, и в этот раз разорвалось в нескольких местах от слабости. Материнское сердце Марины Константиновны разорвалось на куски. Они похоронили маму. В колонию к Вадиму поехала Кира. — Я не поеду, — пустым, неживым голосом сказал отец. — Я не могу и не хочу его видеть. Понимаешь, дочь, я не виню его, я виню себя. Я обвиняю себя, что не смог спасти сына, семью, Марину. И Вадим для меня — живой укор и вечное напоминание о моей вине. — Это неправда, папа, — тихо возразила Кира, — ты делал все, что мог, и гораздо больше, чем мог. Ты каждый день защищал и спасал нас с мамой. Просто твоя любовь к Вадиму ослепляла тебя, заставляя верить, что ты еще можешь его спасти. Ты же любишь его, и я его люблю. Но любить — это не значит делать таким, как тебе хочется. А нам всем хотелось, чтобы он стал прежним. Профессор же сразу определил, что это врожденное заболевание, а от кого оно передалось, мы не знаем. Ни ты, ни мама, ни ваши родители не страдали болезненными зависимостями и пристрастиями. Знаешь, когда я была на Алтае, один мудрый старец мне сказал: любить — это не значит жить жизнью любимого человека. Его жизнь и предназначение — это не твоя жизнь. Занимайтесь своей судьбой, оставьте человеку его. Папа обнял, прижал к себе Киру, погладил по голове. — Девочка моя, — печально сказал он, — ты стала такой мудрой… Слишком рано взрослой и мудрой. Я подумаю над всем, что ты сказала, но поехать к Вадиму не могу. Вадим лежал на казенной железной койке, укрытый до подбородка одеялом, под капельницей, с воткнутой в правую руку иглой, и спал. Кира подсела к постели на колченогий разбитый стул, обернулась назад, посмотрев на охранника, стоявшего у двери, наклонилась поближе к брату и тихо позвала: — Вадим! Он открыл глаза, посмотрел на нее, узнал и улыбнулся. — Привет, Кирюха, — слабым голосом сказал он, — а я вот попал неосторожно… — Мама умерла, — ровным тоном произнесла Кира. Вадим перестал улыбаться, внимательно всматриваясь в лицо сестры, закрыл глаза, и из‑под прикрытых век выкатились две крупные слезы. Они молчали. Кира сидела, сгорбившись, склоняясь над ним. Говорить было не о чем. И незачем. Он вдруг открыл глаза, и Кира поразилась той муке, которая отражалась в них. И, ухватив сестру за руку, надтреснутым, измученным голосом Вадим прохрипел: — Кира, уезжайте с отцом! Уезжайте в другой город, за границу, куда угодно! Уезжайте так, чтобы ни я и никакой черт ни при каких обстоятельствах не могли вас найти! — И от волнения приподнялся на локте к ней поближе, позабыв про иглу в руке. Охранник, заметив это движение, сделал шаг в их сторону. — Беги, Кирюха! Спасайся от меня! — Обессиленно он упал обратно на кровать. — И помолись за меня, если тебе не противно. Кира наклонилась совсем близко к брату, не замечая, как по щекам текут слезы, всмотрелась в побелевшее, искаженное болью лицо, поцеловала в щеку долгим поцелуем мокрыми, в слезной горечи губами. — Я люблю тебя, — сказала единственное, что могла. И ушла. Навсегда. Из его жизни. Она возвращалась назад и всю обратную дорогу думала о том, что получила ответ на свой вопрос, на который тогда так и не ответил старец Симеон: куда делась любовь брата? Никуда не делась. Она погребена под руинами его личности, но жива и есть. И в моменты просветления вырывается из‑под обломков и напоминает о себе. И это единственное, что осталось у Вадима ценного. После сороковин, когда разошлись гости, приходившие помянуть Марину Константиновну, папа зашел в кухню, где Кира мыла посуду, и строгим, решительным тоном сообщил: — Кира, мы уезжаем из Москвы! Я все организую. Никакие твои отговорки не принимаются. Если придется бросить аспирантуру, значит, ты ее бросишь! Летом Вадим выходит, нам надо уехать до его возвращения. — Хорошо, папа, — твердо сказала Кира. — А аспирантуру я постараюсь закончить досрочно, к нашему отъезду, Ксения Петровна мне поможет. Ксения Петровна, конечно, помогла, и Кира сдала все экзамены и защиты досрочно и передала своих учеников, которых вела в родном колледже, другому преподавателю. А еще любимая учительница созвонилась с ректором Питерской консерватории и договорилась о приеме ученицы на работу. Владимир Андреевич решил перебираться в Питер. Они продали свою квартиру, но папа позаботился и о Вадиме. Дело в том, что у них почти в центре города имелась однокомнатная квартира, доставшаяся от папиных родителей. Они много лет сдавали ее, а когда Вадим сел, папа открыл банковскую карточку на его имя, куда и поступали деньги от аренды. Эта жилплощадь была оформлена в собственность на Владимира Андреевича и Киру, и, при содействии Романа Георгиевича, квартиру поставили на особый контроль. Это означало, что любые сделки с ней не могли проводиться без личного присутствия владельцев, и в милиции и в паспортном столе имелись специальные отметки о том, что возможно мошенничество по этой жилплощади. Так же там лежало официальное разрешение на временную регистрацию в ней Вадима без каких‑либо прав на владение и постоянную прописку. Владимир Андреевич написал Вадиму письмо в колонию, в котором извещал, что они с Кирой уезжают из Москвы, и про бабушкину квартиру, где он может жить, и про деньги на карточке. Кира искала нотную партитуру, решила посмотреть в письменном столе и увидела это письмо. Несколько исписанных четким отцовским почерком страниц. Конечно, она не стала читать, но выхватила взглядом последнее предложение, завершавшее письмо: «Прости, сын, но это все, что я могу еще для тебя сделать». И Кира поняла, что это письмо‑покаяние. Она осознала в этот момент, с каким грузом вины живет отец. Это очень больно. Когда Владимир Андреевич занялся покупкой квартиры в Питере, поиском достойной работы для себя и мотался туда‑сюда каждую неделю, в один из выходных к ним в гости пришел дядя Рома на прощальный ужин и пытался отговорить отца от такого решения. — Володя, ты делаешь фатальную ошибку! И не одну! — убеждал он. — Вам нельзя переезжать в Питер! Людям, под чьим пристальным вниманием находится Вадим, прекрасно известно о профессии и квалификации Киры, и в первую очередь они станут искать вас именно там. В Питере, Иркутске, Красноярске, везде, где существуют центры музыкального образования высокого уровня. — Кире необходимо поработать хоть года два на этом самом высоком уровне, — убеждал в своей правоте друга Владимир Андреевич. — И потом, я уверен, что Вадим, не зная, где мы, не станет переводить на нас свои долги. — Да хоть сто раз он не станет! — кипятился Роман Георгиевич. — Но те, кому он должен, вас в покое не оставят, пока не оберут до нитки и вон Кирюху в дорогой публичный дом не продадут! И квартиру ты ему зря оставил! Это ужасная ошибка! Недвижимость в Москве, да еще твоя с дочерью собственность! Да ради такого куша и квартиры в Питере они вас из‑под земли найдут и достанут! Как ты не понимаешь?! И жить вам вдвоем — ошибка! Вот они мы, тепленькие и на тарелочке! Вам разъезжаться надо по разным городам, Кирке имя и фамилию менять! Набери в любом поисковике: Кира Белая — и сразу получишь ссылку на музыкальное учебное учреждение, где она трудится, в любом городе страны! Вы не должны знать, где живет другой, только в таком случае вас, может, не покалечат и не пристукнут, потому что вы совладельцы, максимум, отберут то жилье, в котором вы живете! Володя, это простые истины, как можно их игнорировать?! — Два года! — настаивал папа. — Всего два года она поработает, а я накоплю денег, мне оклад назначили фантастический, и работа интересная, и премиальные большие! И мы сделаем так, как ты сказал. — Да не продержится Вадька два года! — разошелся возмущенный дядя Рома. — Через полгода максимум будет должен всей Москве! — Да не кипятись ты, — уговаривал папа. — Ладно, год пересидим в Питере, а за это время подготовим базу для отступления. — Тьфу ты! — сплюнул в сердцах Роман Георгиевич. Есть у кого‑нибудь сомнения в его правоте? Ну вот и у жизни их не было! Они купили прекрасную, большую, светлую квартиру, которая, правда, требовала ремонта, но, поскольку имела статус временного жилья, Кира с папой этим вопросом не заморачивались. Переехали в июле. В августе Вадим вышел из тюрьмы, отсидев свой срок. Владимир Андреевич с энтузиазмом приступил к работе, взбодрился, помолодел даже, снова занялся спортом — исцелялся понемногу от горестей, обретая надежду и былую уверенность в себе. А Кира… Кира с головой погрузилась в обожаемую работу, ей дали несколько учеников первого курса, очень талантливых ребят, и она про время забывала, так была увлечена занятиями. И это позабытое чувство спокойствия житейского! Кира как из клетки вырвалась и часами, свободными от занятий, гуляла по Питеру, впитывая его дух, красоту, особый запах. Мужчины глаз не могли оторвать от такой девушки и пытались познакомиться с ней чуть ли не каждый день. А она смеялась, немного флиртовала, но не больше. Состояние души, в котором пребывала Кира, оказалось настолько полным, гармоничным, ликующим, что никакие любовные отношения туда не вместились бы. Да и ей хотелось пожить в покое, без новых переживаний, сомнений и волнений, неизбежных, когда влюбляешься. Это был первый Новый год, который они отмечали с папой вдвоем, без мамы — и грустный, потому что годовщина ее смерти, и радостный, потому что полный надежд, планов и забытого чувства свободы… В середине апреля позвонил Роман Георгиевич: — Володя, до меня дошла информация, что вас с Кирой начали искать. Сматывайтесь оттуда! Это был шок! Они поверить не могли, что все началось сначала, и года не прошло, что кошмар продолжается, а это чувство спокойствия и свободы было всего лишь одним из его изощренных пыточных приемов! Но Владимир Андреевич не позволил себе распускаться, а начал немедленно действовать! Они с Кирой собрали самое необходимое на первое время, папа перезвонил Роману Георгиевичу, сказал, что пришлет документы и генеральную доверенность на продажу квартиры, попросил его лично проконтролировать этот вопрос и переслать потом все оставшиеся вещи по адресу, который он ему сообщит, остальные детали они обсудят по ходу событий. Отец вызвал такси, и хоть было еще слишком рано, они поехали в консерваторию, дождались ректора в приемной, и Владимир Андреевич без утайки объяснил ему их с дочерью реалии. Ректор посочувствовал и обещал быстро оформить документы для Киры, посетовал, что теряет замечательного педагога. Следующим пунктом был завод, где работал Владимир Андреевич. Директор, выслушав отца, проявил такое неожиданное участие, что Кира с папой удивились поначалу, но тот объяснил, что у него такая же проблема, только похуже — сын наркоман. И выдал, достав из сейфа, папе большие премиальные. — Бери, Владимир Андреевич, потом по бухгалтерии проведу, тебе сейчас ой как понадобится. Ты представить не можешь, как мне жаль терять такого специалиста! Ладно, иди, спасай дочь. Бумаги твои оформлю как положено и характеристику высшей похвалы составлю, лично прослежу, чтоб переслали, когда адрес новый сообщишь. Новый адрес — это неизвестность. В аэропорту решили лететь в любой большой город, в тот, куда будут билеты на ближайший рейс. Знаете, что им выбросила фортуна? Ханты‑Мансийск! Вот так. Север. А им там понравилось! Город оказался современным, интересным. А их чудо — концертный зал! А это скульптурное семейство мамонтов! А суперсовременные музеи и торговые центры, а новые микрорайоны! Жили несколько месяцев в гостинице. Владимир Андреевич настоял, чтобы Кира поменяла фамилию. Он уговаривал поменять и имя, но Кира отказалась. Ее назвали в честь прабабушки, уникальной женщины, прошедшей через столько испытаний и ужасов своего времени, но познавшей и великую любовь! Своего мужа она дождалась и из лагерей, и с войны, и прожила с ним пятьдесят пять лет! Нет! Имя она менять не станет! Много чести будет этим подонкам! Не дождутся! Владимир Андреевич активно налаживал их жизнь, очень быстро устроился на работу, еще и выбирал, а потому что нарасхват такие профессионалы высшего качества, и сразу получил большие подъемные. Киру с радостью приняли в музыкальное училище, дали класс для одаренных детей, и первого сентября она приступила к работе. Через три месяца Роман Георгиевич продал их питерскую квартиру и положил деньги в банк на имя друга. Но Владимир Андреевич покупать недвижимость не спешил, как чувствовал, что не обосновались они с дочерью окончательно. Их с Кирой заработков с лихвой хватало, чтобы снимать квартиру и вполне обеспеченно жить. Поскорбели на вторую годовщину маминой смерти, а Новый год встречали втроем. У папы появилась женщина. Кира только радовалась за отца — он же молодой, ему всего пятьдесят два года! Он все еще красавец и полон сил. И это счастье, что он воспрянул духом и поверил в возможность новой жизни! И женщина Кире понравилась, Ольга Ивановна, врач, симпатичная, веселая, моложе отца на семь лет. И снова поверилось, что жизнь налаживается и несчастья остались позади. Правда, Роман Георгиевич ворчал по телефону, что Володька не все продумал, — при желании вычислить, что они с дочерью улетели в Ханты‑Мансийск, — раз плюнуть, а они там красуются — она по специальности, и он на сложном производстве! Но Владимиру Андреевичу казалось, что друг перестраховывается, тем более что у него‑то как раз все налаживалось со стремительной скоростью! Город ему нравился, и работа нравилась, и жениться он собрался. А Кира к словам теперь уже подполковника милиции прислушалась и уговорила отца взять фамилию жены. — Это же временно, пап, — убеждала она, — когда от нас совсем отстанут, поменяете фамилию на нашу. Так безопаснее. Он согласился. В апреле они с Ольгой Ивановной поженились, и Владимир Андреевич перебрался жить к ней. Уговаривал и дочь переехать, но она отказалась — так всем удобней. В мае готовился большой показательный концерт лучших учеников училища, во многом знаковый для Киры — первый учебный год, за который ее ученики добились больших успехов. Зрительный зал уникального концертного комплекса был полон — собрались не только родные и друзья участников концерта, но и весь педагогический состав, и инвесторы, и бывшие выпускники колледжа. По программе сначала выступали студенты, а завершали концерт преподаватели. Кире выпало играть последней две вещи разных композиторов. Она сорвала овации и крики «Браво!». А когда уже переоделась и собиралась уходить, в дверь гримерки постучали, и на ее разрешение войти первым в дверном проеме появился огромный букет роз, а за ним — незнакомый мужчина. — Кира Владимировна! — торжественным тоном произнес он. — Позвольте преподнести вам цветы. Покорен вашим талантом! Цветы Кира приняла с большим трудом — держать этот розарий было и тяжело, и неудобно, и она быстренько пристроила его на стул. — Спасибо, — вежливо поблагодарила. — Позвольте представиться: Стрешнев Константин Львович. И, как человек деловой, перейду сразу к сути. Я хочу предложить вам дать концерт для наших работников. Конечно, к нам сюда приезжают мировые знаменитости, и город наш славится небывалыми концертами и спектаклями, но и в нашем концерне имеется прекрасный зал, с хорошей акустикой. Мы заплатим приличные деньги и обязательно пригласим ваших учеников, чтобы они послушали своего преподавателя. — Я подумаю и обсужу ваше предложение со своим руководством, — вежливо пообещала Кира. Руководство не только разрешило, но и впало в благоговейный шок! Еще бы! Это огромный, известный всей стране концерн! А ту сумму, которую они платили за один концерт Киры, директор колледжа долго вмещал в свой разум, не забыв напомнить, что официально она должна поделиться и с колледжем, и с государством в виде налогов. Только потом Кира выяснила, что эта затея целиком и полностью принадлежит господину Стрешневу, работавшему в концерне топ‑менеджером и положившему на нее глаз. Деятель решил таким образом нарисоваться перед дамой выгодным щедрым кавалером. До такой степени щедрым, правда, за счет своего предприятия. Но концерт, который дала Кира, превзошел все ожидания и ее, и руководства концерна: пианистку не отпускали, и она бисировала еще полчаса после завершения программы и еле ушла со сцены. А Константин Львович принялся за ней настойчиво ухаживать в тот же вечер, самолично отвозя Киру после концерта домой. Лето. У Киры начинался отпуск, и она разрешила себе принять ухаживания Стрешнева, а там посмотрим! Все‑таки двадцать шесть лет: и пора бы расстаться со своей девственностью в конце‑то концов! И он ей нравился, и его знаки внимания и ухаживания были изысканны, красивы, щедры и настойчивы. Через неделю Константин признался Кире, что влюбился с первого взгляда, как только увидел ее на сцене, и что имеет самые серьезные намерения, суть: жениться! — А разве ты не женат? — удивилась Кира. Константину было тридцать пять, он относился к числу богатых управленцев высшего звена, одевался только в именные марки, ездил на новейшей навороченной машине, имел таунхаус за городом, квартиру в Москве, дом в Подмосковье и небольшой коттедж на берегу теплого моря. При этом держал себя в прекрасной форме, был чудесным собеседником и даже довольно интересным внешне мужчиной. И при таком наборе достоинств и не при жене? Да ладно! Но он поведал ей банальную историю о не сложившемся трудном браке и разводе. — Мы развелись два года назад. Она осталась жить в Москве, собственно в этом и крылась основная причина нашего развода, Ирина категорически отказывалась переезжать сюда. Слава богу, у нас нет детей. Ну, ладно, с кем не бывает. И Кира все более укреплялась в мысли, что он весьма достойный кандидат для первого сексуального опыта. И решилась! Настал тот день, суббота, кстати, когда она ответила согласием на его далеко не первое приглашение поехать к нему домой. Стрешнев показал Кире дом, закончив экскурсию в районе спальни, и плавно подвел к тому, что — «пора», начав целовать и с особой неспешностью раздевать на пороге комнаты. Они уже сняли друг с друга часть одежды, когда сзади, с лестницы, ведущей с первого этажа, раздался саркастический женский голос: — А он предупредил вас, милочка, что женат и у него двое детей? — Ира?! — отпрянул от Киры Константин перепуганно. — Ты почему здесь? — Да вот соскучилась, решила мужу сюрприз сделать, прилетела раньше, — усмехнулась она, без намеков на скандал, — сюрприз удался. — Почему ты не позвонила? — пришел в себя застуканный муж, добавив голосу порицания. Кира, слушая разговор супругов, спокойно подняла с пола свою блузку, надела и начала застегивать пуговки, так же спокойно поправила волосы, растрепавшиеся в предварительном процессе, подняла и повесила на плечо сумочку. — Ну, что ты, дорогой, — ерничала женщина, — сюрприз — дело секретное, хотела ужин торжественный приготовить, встретить мужа с работы, как полагается, ты же у меня так много работаешь, даже и по выходным… Кира подошла к лестнице, но обойти даму не представлялось возможным — та стояла на последней ступеньке, перекрыв возможность побега. — Разрешите пройти, — максимально вежливо попросила Кира. — Останьтесь с нами, — весело предложила жена. — Посидим за столом, вина выпьем, поговорим! И вы расскажете, как давно шляетесь в мой дом! Запахло намечающимся обострением обстановки. — Пропусти ее! — потребовал Константин, шагнул к жене и дернул ее за руку. — Нет! — перешла сразу же на крик Ира. — Пусть останется! Я этой суке объясню, как чужих мужей соблазнять!! Кира уже бежала вниз по лестнице! Она выскочила за дверь на улицу и принялась хохотать! И не могла остановиться! Ой, не могу! Хорошо, он не догадывался, с чем она решила расстаться посредством постельных страстей с ним! Нет, это анекдот какой‑то — девственница, застуканная женой! Отсмеявшись, немного успокоившись, она осознала, что находится за городом, на закрытой и охраняемой территории таунхаусов, и понятия не имеет, как отсюда выбираться и в какой стороне город находится! Не мудрствуя, Кира вызвала такси по сотовому и дождалась машину у ворот на въезде. В первых числах сентября Киру вызвали с занятий в кабинет директора, где ее ждал представительный мужчина лет под шестьдесят, в дорогом костюме, с не менее дорогим портфелем. — Вот, Кира Владимировна, — указал на незнакомца директор. — Это Павел Николаевич, адвокат, утверждает, что у него к вам весьма срочное дело, касающееся вашей семьи. Кире показалось, что у нее что‑то оторвалось внутри, и стало холодно‑холодно. — Идите, — продолжил директор, не замечая ее состояния, — раз так срочно, секретарь объяснит вашим ученикам, что сегодня занятий не будет. Как сомнамбула, переставляя автоматически ноги, двигаясь, ничего не видя перед собой, Кира, ведомая под локоток Павлом Николаевичем, прошла в учительскую, взяла свои вещи и проследовала вместе с ним на улицу. Адвокат привел ее в кафе, усадил за столик, спросил, что она будет пить, есть. Кира покачала головой, отказываясь, он неодобрительно попенял и заказал официанту что‑то для себя. — Милая, милая, Кира Владимировна, — почти нежно начал разговор Павел Николаевич, — ну что ж вы так растерялись? А она неожиданно пришла в себя от этого его липкого голоса и лживого сочувствия. И разозлилась, и стала соображать быстро и четко. — Что вам надо, Павел Николаевич? — ровным голосом спросила она. — Не надо тревожиться, Кира Владимировна, — елейно растекался голосом адвокат, — мы всего лишь с вами съездим в Москву, где вы подпишете дарственную в пользу своего брата Вадима на принадлежащую вам часть квартиры бабушки. И поможете нам найти и вызвать вашего батюшку, и, когда он проделает то же самое и отдаст деньги за проданную в Петербурге квартиру, мы вас с миром отпустим и больше не побеспокоим. Видите ли, долги вашего брата это не покроет сполна, но мы готовы не требовать всего их покрытия с вас и Владимира Андреевича. Он замолчал, ожидая, пока подошедший официант расставит на столе его заказ, а затем продолжил тем же тоном: — Я настойчиво рекомендовал людям, на которых работаю, обойтись с вами максимально лояльно и не применять лично к вам никаких криминальных действий, как‑то: попыток похищения и перепродажи вас в питейные заведения. Это навредило бы делу, да и друг вашего отца вряд ли бы оставил без должного внимания сей факт, — и он улыбнулся с очарованием кобры. — Вот видите, мы знаем про Романа Георгиевича. — Как вы меня нашли? — спросила холодно Кира. — Ну, это банально, — он позволил себе чуть скривиться, налил в рюмку коньяк, отпил хороший глоток, закусил лимоном и снизошел до пояснения: — Выяснить, что вы с батюшкой улетели в Ханты‑Мансийск, не составляло никакого труда, на нас работают первоклассные программисты. Так же как и выяснить, что в апреле этого года ваш отец вылетел в Москву и сюда более не возвращался. Из чего следовал логический вывод, что вы остались здесь, а он поменял место жительства. Так же мы предположили, что вы могли выйти замуж и поменять фамилию, что и случилось. Но найти в городе женщину весьма специфичной профессии и с редким именем не составляет никакого труда, тем более что музыкальных учебных заведений вашего уровня единицы. И вот мы с вами встретились. Кира соображала, как никогда, четко, ясно, сопоставляя факты. Значит, так! Роман Георгиевич предупреждал, что узнать, куда они улетели — плевое дело, заплатить программисту, работающему с базами авиакомпаний, и он за десять минут найдет нужные данные. Вот так они и вычислили их прилет сюда и папин вылет в Москву. Дело в том, что по настоянию Романа Георгиевича Владимир Андреевич и Ольга регистрировали брак в Москве, и он помог отцу оформить паспорт с новой фамилией. Ай да молодец, подполковник! А весь этот пафос про «длинные руки» и возможность все узнать, мягко скажем, преувеличение, а грубо — сплошной понт! Из чего вытекает главное! Они не знают, что папа живет здесь — не прилетал человек с такой фамилией — и все! И не знают, что он женился. Зато уверены, что Кира вышла замуж. Значит, что? Значит, добыть информацию здесь для них проблема, это первое! А что у нас второе? Второе, что не такие они и умные, если предположить, что она или отец сменят фамилию без брачных уз, даже не смогли или поленились — зачем им усилия прилагать? Раз они нашли ее, то отец сам придет за дочерью! Нет, это не второе, это маленькая предсмертная радость. А второе — не разубеждать их в сделанных «умных» выводах. — И как я объясню мужу эту дарственную и свой отъезд? — строго спросила она. — К вашей доле в квартире он не имеет никакого отношения, поскольку это добрачная собственность, а отъезд объясните милой любовной запиской, придумав что‑нибудь убедительное. Я интеллигентный человек и не собирался увозить вас в чем есть. Мы сейчас заедем к вам домой, вы соберете необходимые вещи, напишете мужу письмо. Он же сейчас на работе? Кира кивнула, не удостоив ответом. — Ну вот и чудненько! — Мне надо в туалет, — начала подниматься Кира из‑за стола. — Конечно, конечно, — поспешил согласиться он и договорил. — Вас проводят. Из‑за столика у входа поднялся один из двух сидевших там мужчин и направился следом за Кирой. Проклятье! Но она предполагала, что этот тип прибыл в составе «делегации», а не единолично! В туалете окна отсутствовали. Кира была спокойна, как ледяная гладь. На всякий случай посетила‑таки туалетную кабинку и, подставив руки под струю воды в умывальнике, посмотрела на себя в зеркало. «Значит, так!» — это выражение прилипло к сознанию, как мобилизующий призыв. На работе никто не знает, что у Киры здесь живет отец. Так получилось. Друзей‑подруг у нее не было, и Кира ни с кем не откровенничала, про жизнь свою не рассказывала. Абсолютно точно, что никто не знает про отца: ни ученики, ни коллектив. Адрес квартиры, которую она снимает, конечно, есть в канцелярии, ну и что! Значит, надо добраться до отца, он придумает, что делать! Так, паспорт с собой в сумочке! Осталась сущая «ерунда» — сбежать! Кира вернулась в зал и села за столик, напротив Павла — прости, господи, его душу грешную, — Николаевича! — Ну что ж! — подытожил тот. — Я уже рассчитался, можем идти. Машина у входа, вы ведь не станете делать глупостей, милейшая Кира Владимировна? — Глупостей не стану, — строго уверила она. Ей повезло! Ей невероятно, сказочно повезло!! Словно ангел охранял! Когда она, придерживаемая под локоток адвокатом, в сопровождении двух молчаливых мужчин вышла из кафе и ее повели к машине, припаркованной метрах в двадцати от входа, возле них резко притормозил огромный черный джип, из которого выскочила ее ученица Светочка Мишина и, подбежав к Кире, ухватила ее за руку двумя ладошками и затараторила: — Кира Владимировна, как хорошо, что мы вас заметили! А почему занятия отменили, у вас что‑то случилось? — Нет, Светочка, — уверила девочку Кира. — Просто возникли неожиданные срочные дела. — А я пришла, а мне говорят: занятий не будет, у Киры Владимировны что‑то случилось! Пришлось папе звонить, чтобы он меня забрал, он мне не разрешает одной по городу ходить! — Она говорила громко, быстро и, резко повернувшись, указала на папу, который уже выходил из машины и направлялся к ним, заранее приветливо улыбаясь Кире. — Здравствуйте, Кира Владимировна, — поздоровался Светин папа. — Что у вас случилось, я могу чем‑нибудь помочь? — У Киры Владимировны все в порядке, — встрял в разговор Павел Николаевич, не выпускавший ее локоток из цепкого захвата. Сопровождавшие их мужчины отошли на несколько шагов, делая незаинтересованный вид, дабы не привлекать внимание. — Просто у нее возникла семейная проблема, которую требуется срочно решать. Нам пора, Кира Владимировна. — И он попытался потянуть ее вперед. — Я сама в состоянии ответить, Павел Николаевич, — строго выговорила ему Кира и выдернула свой локоть из его мерзкой лапки. Он вынужден был отпустить, чтобы не устраивать свары и не вызвать тем самым ненужных вопросов. А Кира спокойным, ровным тоном обратилась к отцу своей ученицы, быстренько припоминая, как его зовут… ах, да! — Валентин Сергеевич, вы действительно можете мне помочь, — и сделала шаг от адвоката, — подвезите меня, пожалуйста. — Конечно! — выказал искреннюю готовность тот. — Садитесь. — Кира Владимировна, я же обещал, что отвезу вас! — предпринял отчаянную попытку снова ухватить ее за локоть адвокат. Кира увернулась и быстро направилась к джипу, уже защищенная от Павла Николаевича Валентином Сергеевичем, сделавшим отсекающий адвоката от Киры жест рукой, распахнул перед ней заднюю дверцу и захлопнул, подождав, когда она сядет. — Мне так будет удобней! — царственно сообщила она своему «эскорту», забираясь на заднее сиденье. Кира посмотрела на Павла Николаевича, в бессильной ярости сверлившего ее взглядом, и подбежавших к нему мужиков и обратилась к отцу ученицы, когда та забралась на переднее сиденье, захлопнув дверь, и машина отъехала от тротуара: — Валентин Сергеевич, я могу попросить вас еще об одном одолжении? — Конечно, Кира Владимировна, для вас сделаю все, что могу, — посмотрел он на нее в зеркало заднего обзора. — Не могли бы вы оторваться от преследования вот той машины, — и она указала на машину, в которую спешно грузилась вся компания. — Как это называется? Уйти от хвоста? Он посмотрел на указанную ею машину и компанию, спешно усаживающуюся в нее, перевел веселый и удивленный взгляд в зеркало на Киру и заметил: — Оказывается, учительница моей дочери полна сюрпризов! — И спросил уже обеспокоенно: — Они вам докучают или что посерьезней? — Серьезно докучают, — не стала уточнять ситуацию Кира. Отец ее ученицы оказался тоже полон неожиданных сюрпризов и ушел от «хвоста» легко и незатейливо, как профессионал, получив при этом удовольствие от «покатушек». Кира попросила высадить ее у остановки такси, на что господин Мишин, посмотрев на нее в зеркало, попенял: — Обижаете, Кира Владимировна! — Вас могут спросить, где вы меня высадили, — с прямым намеком пояснила она. — Это вряд ли, — усмехнулся Валентин Сергеевич. — Или у Светы, — напомнила Кира. — Я не скажу! — тут же поклялась девочка. — Не скажет, — подтвердил ее отец, — потому что мы сначала высадим ее у дома, куда уже приехали. — Ну, па‑а‑а, — заныла просительно Света. — Быстро! — распорядился грозно отец. Света попрощалась с Кирой и выскочила из машины. Заботливый отец проследил взглядом, как она вошла в подъезд, и развернулся на сиденье к Кире. — У вас серьезные неприятности? — спросил он. — Да, — призналась она, — но раньше мне удавалось с ними справляться, надеюсь, что и сейчас получится. — Я могу помочь. На разных уровнях. — И, достав из кармана пиджака визитку, протянул ей: — Возьмите. Кира взяла, покрутила задумчиво в пальцах. — Так куда вас отвезти? Она назвала адрес, достала из сумочки сотовый и позвонила отцу. Он на работе, и Ольга на работе, но действовать надо немедленно! — Кирюш, ты чего звонишь? — спросил папа. — Приезжай к себе домой как можно быстрей! — попросила она. — Что‑то с Ольгой? — тревожно спросил он. — Нет. — Кира… — начал было отец и все понял. — Еду! — Вам не надо шифроваться и опасаться меня, — сказал ей Валентин Сергеевич. — Проще объяснить, в чем дело, и я пойму, как лучше и грамотнее помочь, Кира Владимировна. — К сожалению, не имею привычки обременять своими проблемами других людей, — ответила Кира. — Вы и так сегодня выручили меня из непростой ситуации, и я вам очень благодарна, Валентин Сергеевич. — Перестаньте вы, — поморщился он, — вы прекрасный человек, и моя дочь влюблена в вас, девочка делает поразительные успехи в музыке, даже мне, несведущему человеку, это понятно, вы вкалываете с ними день и ночь. И я давно навел справки о вас и узнал, что ваш профессиональный уровень гораздо выше, чем требуется для преподавания в периферийном музыкальном училище, и понятно — что‑то вас заставило бросить консерваторское преподавание и перебраться сюда, ведь не любовь к путешествиям и тяга к перемене мест? А если учесть, что вы талантливая, молодая, красивая и одинокая женщина, то становится очевидно — неприятности у вас более чем серьезные. Я не того уровня мальчик, к которому могут подвалить и задавать вопросы, и уж тем более ждать на них ответов. Я помогу вам всем, чем смогу, и не стоит меня опасаться. — Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарила Кира, — мне действительно понадобится ваша помощь, вот только, боюсь, отплатить будет нечем. Более того, я не смогу больше учить вашу дочь, мне придется уехать. — Кира Владимировна, давайте договоримся, что вы последний раз упоминаете про отплатить, — недовольно глянул на нее в зеркало он. — Я достаточно себя уважаю, чтобы слышать такое от вас. А что касается Светки, скажите честно, какие у нее перспективы? — Гениальной исполнительницей с мировым именем она не станет, — честно отвечала Кира, — но талантливой солисткой ведущих коллективов — вполне реально. — Здесь кто‑то, кроме вас, сможет учить ее на таком уровне? — Нет, — твердо заверила Кира, — но я знаю подходящего преподавателя. В Москве, в колледже при консерватории. Я напишу записку. Вы отвезете девочку в Москву. И если у вас достаточно связей и средств, переводом оформите Свету туда. — Вот за это большое спасибо! И за откровенность, и за помощь! Приму без ваших деликатностей! Когда Владимир Андреевич торопливо вышел из такси и увидел, как ему навстречу из незнакомого черного джипа выходит Кира, он побелел от испуга и окаменел лицом. — Папа, — поспешила успокоить его Кира. — Не пугайся, это отец моей ученицы, он поможет нам! Мишин тоже вышел из машины и уже обходил ее спереди, направляясь к ним. Становилось очевидно, что он побывал не в одной сложной ситуации. — Валентин Сергеевич, — представился Мишин, протягивая руку Кириному отцу. — Владимир Андреевич, — пожал ему руку папа. — Давайте‑ка отъедем в одно надежное место, — предложил Мишин, — там мы сможем спокойно поговорить, чтоб не маячить здесь. Он привез их в клуб закрытого типа, где его хорошо знали и относились с уважительным почтением, провел в кафе за столик, и Кира в сжатом виде, не вдаваясь в подробности, объяснила Мишину ситуацию, в которой оказалась их семья. — М‑да, — посочувствовал Мишин, выслушав их, — неприятная тема. Главное, что в криминальных кругах считается, что родственники игрока обязаны отдавать его долги. — И не только в криминальных, как мы поняли на собственном горьком опыте, — вздохнул Владимир Андреевич. — Ну, для начала предлагаю сделать вот что, — уже приступил к активной помощи Валентин Сергеевич. — Вы, Владимир Андреевич, звоните своему другу, обрисуйте ситуацию и узнайте, что он посоветует. Ну а мы с Кирой Владимировной… — он развернулся в кресле в направлении барной стойки и позвал: — Паш, принеси ноутбук с выходом в Интернет! Папа разговаривал по телефону, встав из‑за стола и отойдя в сторону, Паша, оказавшийся мужиком лет под пятьдесят, принес и поставил перед Мишиным уже открытый и работающий ноутбук. — Мы с вами сделаем вот что, — комментировал Мишин, входя в Интернет, и спросил: — У вас есть банковская карточка, Кира Владимировна? — Есть, — кивнула она и полезла в сумочку за картой. — Вот и славно, — разглядывая информацию на экране, порадовался Валентин Сергеевич. Вернулся и сел на место папа, закончив разговор. — Мы возьмем электронный билет на самолет Кире Владимировне, — объяснил он, оторвав взгляд от экрана, и уточнил: — У вас достаточно денег на счете? — Кира кивнула, он снова посмотрел на экран. — Та‑а‑к, на ближайший рейс, скажем куда‑нибудь на юг. Вот! Есть Ростов. Пусть они вас там поищут. Дайте ваш паспорт, Кира Владимировна. Он оформил билет, вернул ей паспорт и карточку, захлопнул крышку ноутбука и обратился к Владимиру Андреевичу: — Что сказал ваш друг? — Чтобы Кира приезжала к нему в Москву, а там вместе решим, что дальше. — Я тоже так считаю, — согласился Мишин, — надо ехать в Москву. — Как? — На машине, — спокойно утвердил Валентин Сергеевич. — Вас повезет моя охрана, про остановки и ночлег в дороге не беспокойтесь, я договорюсь. А в Москве ребята снимут квартиру для вас по своим паспортам. Ну а дальше, — он развел руками, — вы сами решите, что делать, да и советчик у вас грамотный есть. — Как мы можем вас отблагодарить? — спросил Владимир Алексеевич. — У вас это семейное? — немного возмутился Мишин. — А про простую помощь хорошему человеку вы не слышали? — Нет, — серьезно сказала Кира. — Да вы что? — с театральным сарказмом поинтересовался он. — А когда вы, Кира Владимировна, сидели с моей Светкой двое суток напролет, потому что ей не давался какой‑то там пассаж, а ей непременно надо было сдать этот экзамен перед комиссией на «отлично»? Или часами делали ей массаж кистей, потому что от волнения у нее сводило мышцы? — Это моя работа, — заметила Кира. — Нет, работа — это оттарабанить положенное время занятий, и все. Ладно, закрыли тему. К тому же, Владимир Андреевич, ваша дочь обещала мне куда больше, чем я могу для вас сделать: проторить дорожку моей Свете в достойное будущее. Но масштабы и продуманность помощи Мишина поражали. Два охранника‑водителя на большом навороченном джипе довезли их до Москвы с таким комфортом и скоростью, что у Киры с Владимиром Андреевичем сложилось впечатление, что они не меньше, чем правительственная делегация. В каждом транзитном городе, где пришлось останавливаться на ночь или просто пообедать, их уже встречали, и столы были накрыты, и гостеприимные коттеджи в их распоряжение предоставлены, и ни разу их не остановили гаишники. Так и доехали прямиком до дома Романа Георгиевича. Мужчинами было решено, что Кира останется в Москве на какое‑то время. Ребята Мишина, как он и обещал, арендовали на свои паспорта квартиру, где Кире и предстояло жить, а Владимир Андреевич вместе с ними через неделю вернулся в Ханты‑Мансийск. Кира связалась с Ксенией Петровной, и, соблюдая инструкции по конспирации, данные подполковником, встретилась с ней. Решили попробовать через связи и знакомства Ксении Петровны найти Кире работу в Европе. Это был бы идеальный вариант как для ее профессионального роста, так и для того, чтобы избавиться от кредиторов брата. Но, увы, все, что могли предложить молодому специалисту, не выпустившему ни одного ученика и не имеющему опыта работы, Кире никак не подходило. Кира встречала Новый год одна. Первый раз в своей жизни, из соображений все той же конспирации. Чтобы пропали все эти козлы! Работать официально из тех же треклятых соображений она не могла, но и не работать не могла категорически! И договорившись с директором родной Мерзляковки, взялась помогать любимой Ирине Сергеевне, и в частности вела Светочку Мишину, которую Валентину Сергеевичу таки удалось при протекции Киры и с помощью Ирины Сергеевны перевести в Москву. А ближе к сентябрю Ксения Петровна сообщила, что открылась вакансия в интересном серьезном колледже в одном областном центре, директором которого работает одна из ее бывших учениц. Колледж, он же бывшее училище, много лет славится тем, что большая часть его выпускников поступали в консерваторию и многие из них нашли работу в известных коллективах. Не раздумывая, Кира согласилась. С помощью Романа Георгиевича Кира еще раз сменила фамилию, но, как он ни настаивал и даже требовал, стояла на своем — имя она менять не будет! Вот таким образом Кира оказалась в этом городе. На сей раз они с папой соблюдали до запятой все инструкции Романа Георгиевича. Начиная с того, что Кира подыскивала себе квартиру в доме, в котором есть два выхода на разные улицы — парадный и черный. Нашла. В первый же день, оформляясь на работу, Кира закрылась с директором Ларисой Васильевной в кабинете и подробно описала реалии своей жизни, закончив повествование предупреждением: — Может так случиться, что мне придется срочно уезжать, так что подумайте, принимать ли меня на работу. — И разговора быть не может! — воскликнула Лариса Васильевна. — Вы же подарок судьбы, Кирочка! С вашим‑то уровнем и в нашу глубинку! И возьму, и спасибо скажу, и помогу всем, чем смогу! — Спасибо, — отлегло у Киры от души, — но я напишу заявление об уходе без даты, и если случится необходимость и мне придется улепетывать, вы дадите ему ход. И еще, я отдам вам ключ от банковской ячейки, где хранятся все мои важные документы, вы могли бы его держать у себя в сейфе? — Конечно, — немного удивилась директриса. — И дам на крайний случай номер телефона Романа Георгиевича, его тоже лучше не показывать никому. И если вдруг вас примутся расспрашивать посторонние или коллеги о моем исчезновении, вам придется делать удивленные глаза и уверять всех, что я написала заявление об уходе, ничего не объяснив, и уехала. А потом, когда я обоснуюсь в другом месте, перешлете мне все документы. — Я все сделаю, Кирочка, не волнуйтесь, и прекрасно все понимаю, и этот разговор останется между нами! — заверила она и неожиданно задумалась, помрачнела и призналась: — В моей семье похожая трагедия, мой племянник наркоман. Обобрал всю семью, сестра годами жила в ужасе, что только не происходило, и мне и моим детям угрожали, вымогая деньги. Поэтому я понимаю вас как никто другой. — А что с племянником? — осторожно спросила Кира. — Умер от передозировки. И весь ужас состоит в том, что все мы вздохнули с облегчением! А был прекрасный парень, такие надежды подавал, золотой медалист, а… — она горестно махнула рукой. — Поступил в университет, блестяще учился, владел двумя языками, друзья студенты на какой‑то вечеринке уговорили уколоться, попробовать… Трагедия! У каждого свои трагедии. Как не раз доказывала история, нет ничего лучше старых испытанных и проверенных временем вещей и придумок. Каждый месяц десятого числа Кира с папой разговаривают по телефону, приходя для этого на почту, и их соединяют телефонистки. Оказывается, есть еще такая услуга, только мало кто о ней помнит и знает, а кому сейчас придет в голову, что звонить можно и оттуда? А между прочим, как обнаружила Кира за эти два года, немало людей пользуются услугами переговорного пункта. А еще они с отцом пишут друг другу письма и посылают до востребования, и этот способ связи не отследишь. Так что, когда электронный и интернетовский мир рухнет, кое‑что надежное останется. Если десятое число выпадает на рабочие дни, разговаривают в восемь вечера, если на выходные — в три дня. Если у кого‑то из них не получается в этот день, контрольно переносят созвон на двенадцатое. А Роман Георгиевич звонит Кире на работу, и они иногда болтают, он осуществляет экстренную связь в случае, если у Киры или Владимира Андреевича что‑то произойдет. Конечно, у Киры есть сотовый телефон, а куда деваться, у нее ученики, а у них беспокойные родители, а вот компьютера и электронной почты она не держит, пользуется, если возникает надобность, электронной почтой колледжа. Это все реалии конспиративной жизни, не глубокого подполья, но необходимой перестраховки и продуманной осторожности. Личных фотографий в доме нет, отцовские письма собираются пачечкой в директорском сейфе, никаких «обрастаний» вещами, только необходимый минимум (любимая каракулевая шубка — исключение) и продуманный, хорошо подготовленный план срочной эвакуации в нескольких вариантах. Это ее жизнь, вот такая! А какая она бывает спокойная, обыденная и простая, Кира уже забыла и, наученная страшным опытом, теперь соблюдает осторожность и всегда помнит об опасности. Первый год жизни на новом месте она находилась в постоянном напряжении и готовности к неприятностям, к новому забегу на дальние дистанции. Но разум человеческий не способен выдерживать длительного прессинга страхом, и постепенно Кира успокоилась, расслабилась и начала жить размеренной обыденной жизнью, постепенно вспоминая, как это бывает, и радуясь любимой работе и достижениям своих учеников. Вот только мужчин в эту жизнь она не впускала. Почему? А в такую жизнь можно пустить мужчину? Незнакомого? А кем он может оказаться? Обаятельным красавцем, признающимся тебе в любви, выведавшим всю твою подноготную и спокойно передавшим с рук на руки тем, кто тебя ищет? Вот так вот… По словам Романа Георгиевича, после того как закрыли казино и президент дал негласную команду «прижать!», после проведенных операций по выявлению и ликвидации подпольных игорных домов, организациям, которые занимались вычислением игроков и их раскруткой, а также выбиванием денег с родственников, пришлось слегка поумерить аппетиты. И если раньше они могли ссылаться на долговые обязательства и расписки игроков и действовать полуофициально, то сейчас перешли в разряд чистого криминала, и такие документы являются теперь доказательством нелегальной деятельности организаторов азартных игр. Так что многие из этих групп распались, а оставшиеся перешли под управление криминала, и им приходится действовать очень осторожно. Вряд ли теперь кто‑то станет настойчиво искать старых должников. Понятное дело, что подпольные казино были, есть и будут, но сейчас туда могут попасть только проверенные люди, и Вадиму не каждые двери таких заведений откроют. Но поскольку процесс переформирования подпольных заведений все еще продолжается, а их организаторов регулярно выявляют и сажают, то, будем надеяться, им не до поисков Киры и Владимира Андреевича. Особенно если учесть, что минуло уже больше двух лет, а их никто так и не нашел. Кстати, Павла Николаевича, того памятного, тоже арестовали, правда, не посадили, но лишили адвокатской лицензии. — Живи спокойно, Кирочка, — говорил ей по телефону Роман Георгиевич, — не забывай про бдительность, одна старайся не ходить вечерами, езди на такси, если задерживаешься на работе, помни простые правила безопасности, они и в обычной жизни не помешают. А жить в вечном напряге, ожидая беды, пора прекращать. — Я даже летом ездила в Черногорию, — похвалилась Кира, заканчивая свою историю, — первый раз в жизни выехала за границу и просто отдыхала от всего. Крайнов ни разу не перебил ее, не задал ни одного вопроса, пока она говорила. Подбрасывал дрова в камин, подливал ей морса в бокал, от шампанского Кира отказалась. Она умела рассказывать, передавая описание людей, мест, интонации диалогов красочно, точно, ярко — словно погрузила его в события, как в фильм, но сама не сумела абстрагироваться, отстраниться и проживала, мучаясь заново. Николай несколько раз порывался остановить ее, чтобы не рвала сердце, не изводила себя! Но не останавливал, понимая, что ей обязательно надо выговориться, избавляясь таким образом от боли и отпуская прошлое. Кира была опустошена и измучена воспоминаниями. Голос охрип, она даже улыбнуться не смогла. — Мне надо в туалет, — сказала пустым, чуть охрипшим голосом она. Крайнов поднялся с дивана, помог встать ей, придержав за руку и обняв за талию, повел к ванной комнате. Она и не возражала такой опеке, чувствуя себя обессиленной. Он ждал ее возле двери и, когда Кира вышла, взял на руки и понес в спальню. — Тебе надо поспать и отдохнуть, — распорядился Крайнов. Он уложил ее на кровать, раздел, Кира уже не реагировала ни на что — спала, как в обморок провалилась. Николай устроился рядом, переложил осторожно голову Киры себе на плечо, накрыл их одеялом, обнял, поцеловал ее, спящую, легко в губы и задумался. Какие странные, непостижимые кульбиты вытворяет порой с нами жизнь! Встретились бы они в другой, благополучной жизни, если б судьба не провела их обоих через жестокие испытания и не закинула в этот город? Ведь если вдуматься, то вероятность их встречи в этом месте, в этом городе стремительно приближается к нулю! На минутку, он все‑таки олимпийский серебряный призер, неоднократный чемпион мира, Европы! И Кира с Даром преподавать, чье место определенно в ведущих мировых учебных заведениях! Ну, ладно, в силу обстоятельств он ушел из спорта, а она не может преподавать в Москве — ну, так вот сложилась их жизнь. Ладно. Но при его известности, связях и той работе, которую он выбрал для себя в жизни после травмы, Крайнову самое место в столице или за границей. А уж для Киры европейские консерватории так вообще наилучший вариант из возможных и для безопасности, и для реализации таланта. И вот такие люди — коренные москвичи, обладающие далеко не средними способностями и умениями и, что самое главное, востребованные в своем профессионализме, встречаются где‑то в глубинке России? Ну‑ну! А встретились бы они там, в Москве, или где‑то в других странах, если б их жизнь оставалась ровной и спокойной, той, которая четко просматривалась у каждого из них? И какими они были бы тогда? Глупо строить предположения, как могли бы сложиться их жизни, есть только реальность и сегодняшний день. Но то, что они окажутся именно в этом месте и встретятся в аэропорту, занесенном снегом, — что это? Провидение? Удача? Счастливый случай? Или награда за мучения и испытания? Какая разница! Они встретились и соединились. Благодарю Тебя, Господи, за это! Крайнов подумал, что во многом их с Кирой судьбы похожи. Они оба с раннего детства почувствовали и поняли, в чем их призвание, вернее, они почувствовали, а поняли их родители. Ибо, как ни крути, но если бы в раннем детстве родители не заставляли и не направляли, то вполне можно было профукать призвание‑то! Киру заставляли играть, его — заниматься гимнастикой, и даже отдали в интернат. Лишь через несколько лет они прочувствовали вкус, тягу, стремление и радость, занимаясь своим делом. И оба с детства знали, что такое бесконечная работа — работа — работа — пахота, иначе не назовешь — постоянные тренировки и занятия, когда темнеет в глазах от переутомления, и даже снится, что ты тренируешься, тренируешься! Они оба через это прошли! У каждого из них случилась в жизни чудовищная трагедия, которая полностью изменила все, и каждый из них сумел выстоять и не роптать, жалея об упущенных возможностях. Странно, но это так! И что, как не великий подарок и награда, эта их встреча! На этой пафосной мысли Николай Крайнов погрузился в сон, как выключился! Кира проснулась от чьих‑то голосов за дверью. — Алтай! — услышала она возмущенный незнакомый женский голос. — Ты что с девушкой сделал, если она до сих пор спит?! Послышался веселый тихий голос Коли, но слов было не разобрать. — Тем более! — продолжала возмущаться женщина. — Если она так работает и так устала, мог бы девушку ужином накормить и спать уложить, чтоб отдохнула и в себя пришла! — Аглая, не бузи! — послышался насыщенный мужской голос. — Разбудишь девушку и смутишь. — Ой! — пискнула женщина. Кира улыбнулась. Она поняла, что это за люди, и Аглая ей уже нравилась. А интересно, сколько времени? Она чувствовала себя вполне отдохнувшей, легкой и радостной. Хо‑ро‑шо! Но надо выбираться из постели и выходить к народу, никуда не денешься. Кира осмотрелась и обнаружила перекинутое через спинку кровати платье, сверху которого лежало ее белье, а на прикроватной тумбочке свою дамскую сумочку и заколку для волос. Она улыбнулась проявлению такой заботы и начала быстро одеваться. Зеркала в комнате не наблюдалось, пришлось довольствоваться пудреницей, чтобы как‑то закрутить и уложить волосы. Ну, все! Она решительно выдохнула перед дверью и вышла из комнаты. — Здравствуйте, — обратила на себя внимание собравшихся Кира. — Привет! — подошел к ней Николай, поцеловал в щеку, обнял одной рукой за талию, подвел к друзьям. — Знакомьтесь, это Кира. Глеб Алексеевич и Аглая. Это была потрясающе красивая пара, по крайней мере, Кира так подумала, увидев их рядом — мужчина высокий, спортивный, темноволосый, с аристократическим, немного восточным лицом, с нечитаемым непростым взглядом, и интересная блондинка, чем‑то похожая на мужа внешне таким же аристократизмом утонченных черт, с необычным тоном волос, с веселыми глазами, и… с округлившимся беременным животиком. — Вы как раз к обеду! — обрадовалась Аглая, не успев осознать многозначительность сказанной фразы. — Глаш, — хохотнул ее муж, — ты таки умудрилась сконфузить девушку. — Ох! — поняла Аглая. — А сколько времени? — спросила Кира, чувствуя, как от неловкости краснеют щеки. — Три часа, — веселился Крайнов, — и стол уже накрыт. — Тогда я быстро приведу себя в порядок, — заторопилась она. А когда вышла из ванной и присоединилась к ожидающей ее компании, Глеб Алексеевич шагнул ей навстречу. — Не смущайтесь, Кира, — он предложил сопроводить ее к столу, согнув руку в локте, а когда Кира взяла его под руку, добавил: — Эти двое умудряются даже наших псов смущать своими шутками и прямыми, без прикрас, высказываниями. — Это он преувеличивает, — уверила Аглая, — мы с Алтаем вполне мирные ребята. — А почему Алтай? — спросила Кира, когда все расселись за столом. — Это Глашуня дала мне такое прозвище в детстве, — принялся пояснять Николай, наполняя тарелку Киры овощным салатом. — Она была в нашем интернате как инопланетянка, по большому фигу ей был весь этот спорт, она рисовать хотела, правда, при этом била все рекорды и побеждала на соревнованиях. А мне ужасно любопытно стало, что это за девочка такая странная, вот я с ней и подружился. И дал ей прозвище Стрелка, по фамилии — Стрельникова, а еще я вспомнил первых собак‑космонавтов Белку и Стрелку. Вот она такая же была, не как все… — Собаки на земле, — добавила, засмеявшись, Аглая и перехватила инициативу рассказа: — Ну а я тут же решила, что справедливо бы было и Коле дать прозвище, и стала выяснять: фамилия Крайнов, это от слова край? А в том возрасте я ассоциировала слово «край» только с Краснодарским и Алтайским краем. Почему‑то никаких других краев мне не вспоминалось. Краснодарский было длинно и некрасиво, а Алтай нам обоим очень понравился. — Раньше так называла меня только Глашуня, — продолжил Коля, — а когда я здесь поселился, как‑то в разговоре с мужиками упомянул это прозвище, и вот результат — прилипло напрочь! Теперь меня в поселке называют либо по имени‑отчеству, либо Алтаем. — А тебе очень идет, — заметила Кира. — Кто‑нибудь хочет выпить? — поинтересовался гостеприимный хозяин. — Кира? — С удовольствием — твоего морса, — огласила пожелание Кира. — О, у меня компаньонка образовалась! — порадовалась Аглая. — Генерал? — выяснял Николай, наливая девушкам в бокалы морс из графина. — А мы едем? — спросил тот. — Девушки, едем кататься на снегоходах по реке? — А можно? — загорелась идеей Кира. — И можно, и нужно! Места тебе покажем, прогуляемся. — Едем! — решила Аглая. — Тогда за ужином, после баньки примем, — сказал Глеб. — А что, еще и баня будет? — удивилась Кира. — Планировали, — кивнул Крайнов. — Ты баню любишь? — Не знаю, я никогда там не была, — ответила Кира. — Тогда обязательно будет, вечером попробуешь. Они разговаривали, шутили, смеялись, и Кира постепенно совершенно расслабилась, чувствуя себя свободно и раскованно. Друзья Коли ей невероятно нравились, и казалось, что она знает их всю жизнь. — А ты был когда‑нибудь на Алтае? — спросила она Колю. — Никогда. — Это потрясающий край, — поделилась впечатлением Кира, — мистический, там столько загадок, мест силы, и невероятно красивый, такая дикая, первозданная и завораживающая красота! Она посмотрела Николаю в глаза, и ее повело‑о‑о в чувственное воспоминание об их ночи, обдало снизу вверх жаркой волной, вспыхнув желанием, и она закончила автоматически то, что собиралась сказать, чуть севшим голосом: — Такой же, как ты… тебе очень идет… Они смотрели в глаза друг другу, выпав из времени, пока не звякнула звонко вилка о тарелку, рванув их назад в реальность. — Что? — спросил Коля. — Ничего, ничего, — поспешила успокоить Аглая, посмеиваясь. — Ну что, поехали тогда? — бодро предложил Крайнов, переводя дух. Кира замолчала, как только они с Николаем отъехали от причала. Она буквально онемела, увидев эту красоту! Сзади, на втором снегоходе, ехали Генераловы. Река делала две причудливые большие петли, на одной стороне — высокий обрывистый берег, на котором красовались величественные сосны, на другой, пологой стороне — дубовая роща, и вдалеке, за полями, бескрайний лес. Сказка! Кира так и молчала, крутила головой в разные стороны, мысленно охая от вновь открывающихся пейзажей. Снегоходы остановились в особо красивом месте, поднялись по тропинке на крутой обрыв, и Кира совсем растворилась чувствами в удивленном восхищении… Говорить не могла, все смотрела, пока Коля не позвал: — Кир, пора возвращаться, скоро темнеть начнет. — Коля, это… — не могла найти слов, чтобы передать свое потрясение. — Да, — понял он, улыбнувшись, и прижал ее к себе, — я вот третий год здесь живу, а привыкнуть не могу, каждый раз такое испытываю. И, чуть отстранившись, спросил: — Теперь понимаешь, почему я здесь живу? Она только кивнула и, повернув голову, кинула последний взгляд вдаль. Баня Кире понравилась. Обучать девушку пока не тонкостям, а только азам банного удовольствия взялась Аглая, и Кире это понравилось. Во‑первых, она отдавала себе отчет, что если бы они пошли с Колей, то одним парением не ограничились, весь день сдерживая себя и чувствуя такое сильное влечение друг к другу, а она пока еще смущалась немного. А во‑вторых, это была прекрасная возможность пообщаться с Аглаей наедине. Они болтали, в основном обсуждая прогулку, красоту этих мест, их необыкновенность и загадочность. Аглая рассказывала, какие удивительные люди здесь живут. — А завтра какие у вас планы? — спросила Кира. — У меня с десяти утра до двенадцати занятие с детками в клубе. У нас современный, прекрасный клуб, оснащенный. Там и кино показывают, и кружки всяческие работают, и самодеятельный театр есть, почти половина жителей в представлениях участвуют, знаешь, какие постановки закатывают! Вообще у нас здесь жизнь кипит, не засидишься. Школа хорошая, а преподают там даже кандидаты наук, и большинство детей поступает в вузы. Здесь много детей. По статистике, на душу населения больше, чем в любом городе. И, представляешь, в некоторые наши кружки ребят из района и области родители по выходным привозят. Например, я веду не только кружок, а возглавляю филиал областной художественной школы. Да, да, — уверила она, увидев удивление, отразившееся на лице Киры. — Это же поселок, как такое может быть? — Кир, это необыкновенный поселок, и очень большой. Генералов решил, что не фиг мне мотаться и жить неделями в городе, и каким‑то образом получил все официальные бумаги, разрешения, постановления, аккредитации и лицензии, и теперь я официально числюсь директором филиала. А детей у меня занимается три группы: старшая, средняя и младшая, по интересам: живопись, скульптура и прикладное творчество. Кроме меня, работают еще два преподавателя, ведут историю искусства и то самое прикладное творчество. Некоторых деток возят по выходным из ближайшего города, вот завтра я с ними и буду заниматься. А потом мы хотели сводить тебя в нашу церковь, она уникальная, и батюшка у нас исключительный. — Я уже поняла, — рассмеялась Кира, — у вас здесь все и все исключительные! — Чистая правда, — весело согласилась Аглая. — А можно мне прийти посмотреть ваши работы? Там, кстати, твои картины есть? — Есть, а прийти можно, будем очень рады, — пригласила Аглая, — я сама хотела тебе показать выставку детских работ, но постеснялась предложить, решила, в следующий раз. Разморило банькой всех, как утверждали завсегдатаи этого мероприятия: жар удался на славу и держался хорошо. Сначала Кире казалось, что ее варят в духовке, в собственном поту, но потом Аглая объяснила, как правильно обливаться. Вернувшись в дом после бани, Кира совсем разомлела, стала подремывать, и Аглая отправила ее спать, не дожидаясь мужиков. — Иди, для тебя непривычно, вот и разморило. А мужики в удовольствие еще часа два париться будут. — А как же ты? — А мы поедим, — погладила себя по животику она, — и телик посмотрим. Иди, Кирочка, спи, у тебя глаза закрываются. Киру разбудил нежными поцелуями Николай. — Пора вставать? — спросонья не поняла она. — Ни в коем случае! — усмехнулся Николай. Других вопросов Кира задать не успела, отвлеченная гораздо более интересным и приятным занятием. И хоть они заснули глубокой ночью, провалившись в сон, а вот проснулись в восемь утра в воскресенье! Они с Николаем отправились прогуляться до клуба, договорившись с Аглаей, что подойдут к окончанию ее занятий. — Большой у вас клуб? — любопытствовала Кира. — Сейчас увидишь, — загадочно улыбался Крайнов. Киру поразило, как много людей проводили выходной на воздухе. Дети, шумя, визжа, катались с горок на санках, встречные прохожие то и дело почтительно здоровались с Крайновым и с любопытством посматривали на Киру. Клуб ее поразил, и Кира поймала себя на мысли, что вот уже вторые сутки находится почти в постоянном состоянии восторженного удивления и поразительных открытий. Это был даже не клуб, а некий досуговый комплекс — большое, приземистое трехэтажное здание клуба, а рядом еще одно, современный кинотеатр, чуть ли не «Кодак киномир». Ничего себе село! Такие комплексы культурного досуга и в городах‑то редко увидишь, а тут поселок с претензией на Академгородок, не иначе! Коля только улыбался довольно, поглядывая на Киру. — У вас здесь что, закрытый загородный поселок депутатов Госдумы и олигархов? — дивилась Кира. — У них такого в поселках нет, — рассмеялся Николай и повел ее внутрь здания. — Идем, посмотришь, как все организовано. На первом этаже располагался просторный танцзал, с зеркальной стеной и перекладиной станка, и там шли занятия — пар десять, не меньше, разучивали танго. Вообще людей в клубе было довольно много, в коридорах происходило оживленное передвижение, и практически все улыбались, здороваясь друг с другом. Ну надо же! Там же, на первом этаже, находился большой театральный зал с вполне приличной сценой и даже вторым зрительным этажом галерки. И небольшой выставочный зал с грамотно и профессионально выставленным светом, в котором в данный момент прохаживались люди, рассматривая картины. Нет, это не село, а Версаль какой‑то! — Это работы наших местных художников‑любителей, но есть и картины Аглаи, — пояснил экскурсовод Крайнов, — идем дальше, потом посмотришь. Двери в еще один зал были закрыты на ключ. Коля рассказал, что этот зал меньше, чем первый, и используется для концертов и театральных репетиций. На втором этаже располагались мастерские и классы различных кружков, и практически в каждом шли занятия. На третьем этаже — царство Аглаи и Центр народного творчества. Здесь все стены были завешены работами учеников, а под рисунками, на длинных стеллажах вдоль стен разместили разнообразные поделки ребят. Занятия еще не окончились, и Кира с удовольствием рассматривала детские работы, делая новые открытия о талантах и высоком качестве выставленных работ. Она почти добралась до конца экспозиции, когда к Крайнову подошли несколько подростков и наперебой принялись о чем‑то шумно расспрашивать. — Николай Алексеевич! — спрашивал кто‑то из пацанов, перекрикивая остальных. — А поход состоится? — Иди, — отпустила его Кира, улыбаясь, — общайся, я поброжу, посмотрю сама. — Это моя активная группа, — пояснил ей Крайнов, отходя за подростками в сторону, — у нас план каникулярных мероприятий, который меняется в зависимости от поступающих предложений. — Иди, иди, — рассмеялась Кира, наблюдая, с каким нетерпением его тянут куда‑то. До конца занятий Аглаи оставалось еще с полчаса, Кира закончила осмотр и спустилась на первый этаж, решив посмотреть на танцевальные занятия, тем более что зрителей там было предостаточно. Проходя по коридору, она обратила внимание, что дверь второго зала, которая раньше была заперта на ключ, приоткрыта. Подталкиваемая любопытством исследователя, она открыла дверь пошире и вошла. Достаточно большой, современный концертный зал был пуст, а на сцене стоял рояль, возле него — концертный табурет. — Ау! — позвала Кира. А в ответ тишина, на призыв никто не отозвался. Интересно, а какого уровня инструмент в этом Дворце творчества? Ну а как вы думали, могла Кира развернуться и пойти дальше? Вот именно! Кира выглянула за дверь, людей в коридоре поубавилось, и никто не обращал на нее внимания, значит, и спросить разрешения не у кого. Ну и ладно! Она прошла через зал, поднялась на сцену, открыла крышку рояля. Инструмент оказался прекрасный, известной фирмы. Стоя, пробежала пальцами по клавишам гамму, пробуя звук, — великолепно! Кира села за инструмент, задумалась, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию — что соответствует сейчас ее ощущениям? И улыбнулась! Конечно, свиридовская «Метель»! Что в этом поселке обязательно к исполнению? Гимн данного населенного пункта! И заиграла. Она погрузилась в музыку, сливаясь с ней, чувствуя радость солнечную внутри, и, закончив одно произведение, перешла к другому, к третьему, подчиняясь состоянию души — за Свиридовым последовал прозрачный Глюк, немного печальный и мистический Шопен, за ним озорной Моцарт… Кира настолько погрузилась в слияние с музыкой, отдаваясь целиком этому единению, что забыла про время и не замечала ничего вокруг. Она взяла последнюю ноту, убрала плавно с клавиатуры кисть, вздохнула радостно, закрыла крышку рояля, встала… и чуть не упала, споткнувшись от неожиданности о сиденье, — зал был переполнен людьми! Все места заняты, люди толпились у стен, кто‑то даже сидел в проходах прямо на полу. И стояла абсолютная, звенящая тишина! Кира так растерялась, что не знала, что сказать или сделать, и брякнула: — Здрасьте… — чуть поклонившись. И рухнули, как гром, аплодисменты! Люди повскакивали с мест, кричали «Браво!!», «Бис!!» и громкое «Еще!!». Она окончательно смутилась, немного напуганная такой активностью зрителей, и растерянно обводила зал взглядом. Зал хлопал в едином ритме и скандировал: — Еще! Еще! Еще! Она увидела, как, пробираясь через стоявших, к ней по проходу торопится Николай. Кира подошла к краю рампы, присела на корточки, он приподнялся ей навстречу, взял ее ладошки в руки. — Ты великолепно, фантастически играла! — сказал он и спросил: — Сможешь еще? — Конечно! — кивнула Кира, стараясь перекричать скандирующих. — Только надо крышку открыть, так звук лучше и насыщенней! — Сейчас! — пообещал он. Подтянулся на руках, легко и изящно запрыгнул на сцену, повернулся к зрителям, сделал успокаивающий жест, дождался, когда слушатели постепенно затихнут и объявил: — Кира Владимировна сыграет еще. — Ура! — крикнул кто‑то, люди рассмеялись на такое непосредственное проявление радости. Николай поднял и укрепил крышку рояля, подмигнул Кире и ободряюще пожал ей руку. — А что играть? — шепотом спросила у него Кира. — Все, что хочешь, — рекомендовал Крайнов, быстро прошел к краю сцены и спрыгнул в зал. Кира снова села за рояль, подумала и решила, что будет играть только светлые, радостные произведения, и в голове сразу же выстроился ряд, в какой последовательности и что исполнять. Она опустила руки на клавиатуру и заиграла… Крайнов обсуждал с ребятами план мероприятий, когда одному из них позвонили на мобильный. Пацан выслушал и сообщил остальным: — Слушайте! Там внизу кто‑то офигенно играет на пианино, наши уже там! Погнали! Крайнов сразу понял, кто может играть на пианино внизу, и «погнал» вместе со всеми. Уже на лестнице второго этажа было слышно музыку, а в концертный зал со всех сторон подтягивались люди. Когда он вошел, то увидел поразительную картину: Кира на сцене играла, отключившись от всего окружающего, а все входившие и входившие люди очень осторожно пробирались вперед и тихо рассаживались на зрительских креслах, завороженные игрой. Первые десять рядов были уже плотно заняты слушателями. Здесь находилась и вся танцевальная группа в костюмах вместе с их зрителями, и артисты самодеятельного театра, вместе с режиссером и тоже в костюмах, а народ все шел и шел. Не произнося ни слова, делая красноречивые жесты, призывающие к тишине — приложенный палец к губам, медленно и осторожно откидывали сиденья кресел и усаживались. Николай тоже занял свободное место, крайнее в двенадцатом ряду, и уже не мог оторвать взгляда от Киры. Она играла так, словно сама была музыкой! И была прекрасна, как эта музыка! Он слушал, смотрел на нее, не отрываясь, и душа поднималась куда‑то ввысь, и мурашки восторга бежали волнами по телу, и наворачивались слезы. Сколько она играла, наверное, не знал никто, не замечая времени, так же, как она сама. Кира взяла последнюю высокую ноту, потрясающе плавным движением подняла кисть, вздохнула легко и радостно, закрыла крышку рояля, встала и чуть не споткнулась о сиденье, увидев людей в зале. И выражение ее лица сделалось вдруг таким растерянным и удивленным, что Крайнов обернулся, не сообразив сразу, что так сильно ее удивило, — и чуть не присвистнул! Народу набилось в зале до отказа — люди стояли плотными рядами у стен и в проходе, кто‑то сидел в проходе между кресел и перед первым рядом прямо на полу — и стояла звенящая, потрясенная тишина! Кира как‑то невпопад потерянно поздоровалась… и тут рухнул такой шквал аплодисментов, что звякнули хрустальные висюльки люстры на потолке. Николай посмотрел на Киру и понял, что пора спасать любимую, настолько растерянной и недоумевающей она выглядела, и, встав с места, быстро начал пробираться к ней сквозь толпу. Она играла, наверное, еще больше часа, но, закончив очередное произведение, решительно поднялась с места, поклонилась и сказала: — Все! Зал дружно, единым дыханием издал разочарованный возглас. — Я сыграю в следующий раз, — пообещала Кира. Ей аплодировали долго, стоя, кричали «Браво!», просили «Бис!». Крайнов пробрался к ней, подал руку, когда она спускалась по ступенькам, и, приобняв за талию, повел к выходу. Ага, не так‑то просто! Перед ними расступались, пропуская, но продолжали аплодировать, что‑то выкрикивать, спрашивать: когда в следующий раз? Кира крутила головой в разные стороны, благодарила: «Спасибо! Спасибо!» Продвигаясь медленно, но настойчиво, они таки выбрались в коридор, где были встречены толпой тех, кто не поместился в зал и слушал за дверью. Глашка подлетела к ним, обняла и расцеловала в обе щеки Киру, сверкая восторженно глазами и восхищаясь. Генералов взял Кирину ладошку и галантно поцеловал. Крайнов начинал нервничать! Больше всего ему хотелось уволочь ее в темный уголок и целовать без остановки! А потом бегом домой и продолжить все остальное! Кое‑как им удалось уйти из клуба, и они поспешили скрыться от поклонников пианистки в направлении церкви. — Кира! — никак не могла остановиться Глашка. — Это было так… С ума можно сойти! Просто волшебно! Ты гений! — Нет! — смеялась звонко Кира. — Я очень хороший и даже где‑то выдающийся исполнитель, но главный мой дар — в преподавании музыки. Так, по крайней мере, утверждает мой учитель. — А наплевать, что она утверждает! — заявила эмоционально Глашка. — Мы утверждаем, что ты гениальная пианистка! — И обратилась к мужикам за поддержкой: — Правда ведь? — Правда, правда, — согласился с ней муж. — Теперь, Алтай, жди Кузьмича в гости, начнет пытать тебя с пристрастием, что за барышня такая и когда она даст следующий концерт! — Ум‑м‑м, — обреченно протянул Крайнов. — А кто такой Кузьмич? — поинтересовалась Кира. — Глава нашей поселковой администрации, — пояснила Аглая, — мы зовем его Губернатор. Церковь открывалась взору неожиданно, словно материализовавшись из ниоткуда за забором последнего участка. Совершенно умиротворяющей красоты образчик русского зодчества — небольшая, бело‑зеленая, с изумрудного оттенка куполами и позолоченными крестами. Кира поставила свечи за здравие отцу и Вадиму, за упокой маме, прочла шепотом молитву, когда к ней подошел батюшка. Молодой, лет сорока, в рясе и кроссовках, с аккуратной бородкой. Очень, просто очень красивый мужчина! — Здравствуйте, сестра, — произнес он насыщенным мощным баритоном. — Здравствуйте, батюшка, — ответила Кира. — Мне уже позвонили с десяток прихожан и рассказали, какой прекрасный концерт вы дали, — улыбался приветливо он, — сожалею, что не мог присутствовать, но надеюсь, вы еще для нас сыграете. — Если позволят обстоятельства, — уклонилась от обещаний Кира. — Храни тебя Господь, — перекрестил он ее и отошел. М‑м‑да! Поселочек‑загадка! Каких только чудес у них здесь не навидаешься — клуб не клуб, а какой‑то дворец, и поп красавец, покруче любой голливудской звезды! «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит» — вот точно! Кира вела урок и не переставая улыбалась. От переизбытка ощущений, чувств исключительно превосходной степени, от удивлений бесконечных, чистого морозного воздуха она так переутомилась, что проспала всю обратную дорогу, и Крайнов, оставшийся у нее на ночь, прижав ее к себе в постели, приказал ей спать — просто спать! И разбудил ночью поцелуями, и увлек за собой в любовь, а после снова приказал спать. И Кира так добросовестно исполнила приказание, что чуть не проспала работу. Крайнову пришлось даже немного понарушать правила дорожного движения, отвозя ее в колледж. Все! Теперь они встретятся только тридцатого, когда он приедет за ней и отвезет к себе, встречать Новый год! Ждать целых пять дней! Пять! Ну, ничего, у всех предновогодняя лихорадка, надо сдать кучу отчетов, раздать задание ученикам на каникулы, купить подарки, взять билет в Москву на пятое января, собраться заранее. И главное! Понять, что подарить Николаю на Новый год! Никакой ерундистики типа галстуков, парфюмерии, аксессуаров — категорически нет! Вопрос: что? Понять и приобрести это за пять дней! Представили реальность задумки? Крайнов точно знал, что хотел бы подарить Кире, но… Это слишком серьезный подарок и слишком многозначительный, не новогодний, и в этой стадии отношений неуместный. Тогда он решил подарить ей нечто сопутствующее глобальной задумке, которую он обязательно осуществит позже! Пять дней пролетели настолько стремительно, что Кире показались одним днем, но задачку с подарком она решила! И посему тридцатого в такой тугой узел завязалось завершение всех ста дел, что пришлось, извинившись перед Николаем, доделывать их в машине. — Прости, — повинилась Кира, когда они, прихватив сумку с вещами, отъехали от ее дома, — мне надо поработать с партитурой! — Это как? — заинтересовался он. — Понимаешь, пятого вечером у меня самолет в Москву, а возвращаюсь я десятого, ну, я тебе уже говорила. Я раздала задание ученикам на каникулы, и для Миши надо сделать рабочие отметки в партитуре: какие и где акценты делать, паузы, как рука должна работать, чтобы он мог заниматься без меня. А до пятого я собираюсь отдыхать! — Правильно! — поддержал решение Крайнов. — Работай, я не буду тебе мешать. Новый год справляли у Генераловых. Когда Аглая провела для Киры обзорную экскурсию по дому и участку, то Кира возмутилась. — Все! Больше нет никаких сил постоянно удивляться и восхищаться чем‑то в вашей «Метели», охать, ахать! У вас тут, оказывается, и малый дворец из «Тысячи и одной ночи» имеется! А филиала Зимнего дворца нет? Нет, — недовольно проворчала Кира, увидев, что улыбающаяся Глаша отрицательно покачивает головой, — как же так? Недосмотрели? — Ну что ты разворчалась, — звонко смеялась Аглая. — Ты же знаешь, что Генералов востоковед, вот и имеет тягу к арабской экзотике. — Востоковед — это как‑то расплывчато, — выказала сомнение Кира. — А он расплывчатый востоковед! — совсем уж хохотала Глашка. Высокая ель, украшенная щедро большими шарами, бегущими огнями и звездой на макушке, стояла возле дома на участке. Живая! Росла она там! В доме праздничный антураж исполняли несколько елочек из серебряной и золотой мишуры, еловые венки и ветки, большие расписные стеклянные шары и многочисленные тематические поделки, сделанные своими руками, что и понятно при такой профессии хозяйки — одним словом, красота страшная! Ну и, разумеется, стол! Кира тоже внесла свою лепту, напекла фирменных пирожков, между прочим, по просьбе Николая, так они ему понравились. И гости — дед Аглаи Григорий Павлович, отец Генералова Алексей Семенович и мама Мира Владимировна. Родители Аглаи находились где‑то за границей и приехать не смогли, так же как и Колины. Новый год получился фан‑тас‑ти‑чес‑кий!!! Они писали желания на маленьких бумажках, жгли, ссыпали пепел в бокалы с шампанским и выпивали под бой курантов. Поздравляли друг друга, хохотали, когда Аглая спохватилась, что надо каждому зажечь индивидуальные свечи, и тоже обязательно под бой курантов! В результате чего все заспешили пуще прежнего, роняя эти свечки в закуски, пока Глашка спокойненько не заявила: — Да и Бог с ними, можно и потом зажечь! А ближе к часу ночи началась раздача подарков. К сожалению, Киру никто не предупредил, что будут еще гости, и она не приготовила даже маленьких милых «комплиментиков» для них, и, улыбаясь, просто смотрела, как все обмениваются подарками, поздравляя друг друга. Когда дошла очередь до нее, Кира получила от Генералова уникальную партитуру Рахманиновского концерта, в кожаном тиснении. И где только нашел такой раритет! Она аж расчувствовалась. В ответ девушка вручила ему тяжелый фолиант, в котором были собраны легенды и предания арабского мира по странам, городам и районам и племенам, каждый из рассказов сопровождался небольшими картинками, изображавшими интригу повествования. На этом ее презенте мероприятие по обмену дарами застопорилось, все с интересом принялись рассматривать в книге миниатюры, выполненные с поразительным изяществом. — Какая красота! — восхищалась Аглая. — А что он тут делает? — Подсматривает за соседями. Кира, где ты это раздобыла? — поражался Генералов. — Наверное, там же, где и ты партитуру, — рассмеялась Кира. Аглае Кира подарила миленькое английское платье для беременных — когда увидела в магазине, не смогла удержаться, настолько оно подходило по цвету Глаше. Охи, ахи! Глашка прикладывала платье к себе и пребывала в полном восторге. — Спасибо! — расцеловала она Киру. — Мне ужасно нравится! Пока остальные благодарили друг друга и рассматривали подарки, Крайнов преподнес Кире большую плоскую коробку в упаковочной красивой обертке. — Это пазл с картинкой рояля? — пошутила она, принимая подарок. — Почти, — усмехнулся он. Присутствующие тут же отвлеклись от своих даров и заинтересованно ожидали, когда Кира вскроет подарок. Она все посмеивалась, пока распаковывала бумагу и поглядывала на загадочно улыбавшегося Крайнова, и, открыв крышку, замерла, увидев содержимое. — Ты же обещала, что дашь еще концерт, — прокомментировал Коля. Кира достала из коробки дивной красоты концертное платье. Насыщенного винного цвета, из тафты, длинное, в пол, с открытой спиной и мягким, уложенным волнами лифом, из‑под которого начиналась широкая полоса, переходящая в пояс и завязывающаяся сзади, плотно обхватывая талию и оставляя длинные широкие концы. — Коля‑я… — не то попеняла, не то поблагодарила Кира, завороженно разглядывая платье. — Офигеть! — оценила Глашка. — Это носить‑то можно, или только смотреть? — Тебе — только смотреть, — сказал Коля, и спросил Киру: — Тебе нравится? — Нет! — серьезно ответила она и, увидев, как меняется выражение его лица, объяснила: — Это слишком слабое слово! Но весь свой словарный запас превосходных степеней я у вас тут уже исчерпала! Кира осторожно положила платье обратно в коробку, обняла и прижалась благодарно к Крайнову. — Спасибо! — заглянула в глаза. — Ночью померяешь, — прошептал он ей интимно на ушко. — Не шепчитесь! — потребовала Аглая. — Давайте за стол, отметим подарки! Все согласились со своевременным предложением, начали рассаживаться на свои места, разливать шампанское в бокалы. Мужчины предпочли Колину наливку, а Григорий Павлович принялся объяснять Кире: — Коленька делает необыкновенную наливку, по каким‑то своим тайным рецептам, но Глашуня отдала из любопытства ее на анализ в лабораторию, так они сами не поверили, что у спиртного напитка может быть столько полезных составляющих. — Кира, а ты что подарила Алтаю? — спросила непосредственная Глашка. — Я еще не подарила, — ответила Кира и начала вставать из‑за стола. — Сейчас! — Ты, как всегда, тактична, дорогая, — «похвалил» Генералов весело жену. — М‑да, — опечалилась Глашка, — это я под впечатлением от подарков. Кира тем временем нашла свою сумочку, достала из нее упакованный в подарочную обертку, с маленьким бантиком в углу, плоский, размером с большой конверт пакет. Вернулась, села на свое место, положила подарок рядом с собой и, поскольку дальше уже невозможно было интриговать — шесть любопытствующих пар глаз с нетерпением смотрели на нее, пояснила: — Я прочла в Интернете сообщение вашего «Губернатора» о том, что «метелевцы» на общем собрании решили, что поселку нужен легкий самолет для облета заповедной территории, транспортировки пострадавших или тяжело больных в областной центр. И что средства на этот самолет уже собираются, и в инвестициях могут принять участие все желающие. Это правда? — Да, — подтвердил Николай, — у нас бывает много туристов и отдыхающих летом, целыми компаниями на выходные приезжают, и территория заповедника очень большая. Вот мы и решили, что самолет нам необходим, тем более мест для посадки и взлета предостаточно. — Ну вот тогда это тебе, — преподнесла ему конверт Кира. — А что там? — исходила нетерпением Аглая. — Коль, открывай скорей! Но Николай не спешил, затягивая со вскрытием, — снял сначала бантик, изучающе и весело посмотрел на Киру, начал разворачивать бумагу. — Да что там? Не томи! — не выдержал Алексей Семенович. Крайнов извлек из упаковки конверт, достал из него сложенный вдвое документ на каком‑то официальном бланке, быстро пробежал глазами содержание, тряхнул головой и посмотрел на Киру: — Я что‑то не очень понял? Она забрала у него из рук бланк и пояснила: — Просто я подумала: а кто, кроме тебя, может быть пилотом этого самолета? По‑моему, здесь нет вариантов. Ну вот, отец одного моего ученика заведует летной школой в нашем городе, и теперь ты туда зачислен. Это официальный сертификат — уведомление, что ты числишься курсантом летной школы малой авиации, по курсу пилотирования сверхлегких и легких летательных средств. И твои занятия начинаются с февраля месяца. По окончании курса ты получишь летные права и лицензию, позволяющую тебе перевозить людей и грузы на какие‑то там определенные расстояния, там еще что‑то про мощность и габариты самолетов упоминалось, но это я совсем не поняла. Я попросила, и тебя зачислили, без медкомиссии и каких‑то еще необходимых документов. Правда, справку о состоянии здоровья тебе все равно придется предоставить. Все официально оформлено и оплачено. Учись летать, Николай Крайнов! — Да ладно! — не поверил Николай, выдернул у нее из пальцев бумажку и принялся перечитывать. — О‑пу‑петь! — по‑мальчишески восхитился он. — Ни фига себе! — одновременно с ним высказался Генералов. — Коль, дай посмотреть! — протянул через стол руку и, глядя на Киру восхищенным азартным взглядом, спросил: — А мне такое можно? Я тоже хочу научиться летать! — Вы как пацаны! — оценила мужской азарт Глашка. — Я подумала об этом, — улыбнулась Кира, — одного пилота для вашей «Метели» явно недостаточно, и попросила придержать еще одно вакантное место для тебя, Глеб Алексеевич, хотя в школе набор уже окончен, но карандашом они вписали твою фамилию в списки. Только тебе придется все документы и справки собрать и позвонить начальнику курсов до пятого января, я объясню кому и куда, если ты действительно хочешь. — Да ты что? — восхитился он. — Конечно хочу, да еще как! Ну, Кира, нет слов! А у Крайнова вместо слов нашлись действия: отдав Генералову бумагу, он заграбастал Киру в объятия и поцеловал в губы с большим энтузиазмом. — Спасибо! — оторвался он от нее. — Это обалденный подарок! Они собрались уходить уже под утро, их провожали Аглая с Глебом, старшее поколение отправилось спать еще час назад. — Завтра мы вас не тревожим, — напоминала праздничную программу Аглая. — Ленитесь‑отдыхайте, но чтоб второго в десять утра были на ярмарке! — На какой ярмарке? — спросила Кира. — А что, Алтай тебе не рассказывал? — И возмутилась, увидев, что Кира отрицательно покачала головой: — Ну, Крайнов! — и принялась объяснять: — У нас же народные гулянья! Здесь живет писатель, историк, лет десять назад он предложил возродить народные праздничные гулянья, а теперь это превратилось в традицию. Ярмарка открывается второго января и работает до десятого — народные промыслы, местные продукты, дары природы, угощение готовят прямо на улице — горячие пирожки и каши по традиционным рецептам, медовуху. Девичьи хороводы вокруг костра, бой городков на льду, катание с горок на больших санях, соревнования всякие, а апогей разгуляева — бойцовская свалка. Это когда стенка на стенку на реке мужики сходятся и мутузят друг друга, принимают участие все желающие. Потеха ужасная! — Слушайте, вы, — возмутилась окончательно Кира, — народец сказочной страны! Сколько можно удивлять и поражать? А русалки у вас на ветвях не сидят? — Нет, — серьезно ответил Генералов, прижал жену к боку и погладил ее по животику, — они временно не работают, беременны. Ты разве не знала, что я ее из реки выловил? Они отметили свой Новый год любовью и никак не могли нацеловаться, даже уснули обнявшись. Проснулись поздно, и, после неторопливого, сладкого соединения выбрались из кровати только потому, что проголодались страшно. Коля убрал столик у камина, они расстелили на полу скатерть, накидали подушек на пол, как в прошлый раз, принесли и расставили вкусности новогодние, шампанское в ведерке и приступили к самому приятному проведению первого января — никуда не спеша, расслабленно сибаритствовать, поедать угощения новогоднего стола, пить шампанское и разговаривать. — Расскажи про травму, — попросила Кира спустя приличное время после начала ленивых посиделок, — и как тебе удалось восстановиться. — Это Григорий Павлович меня вытащил. Двадцатичетырехлетний, амбициозный и перспективный дальше некуда Николай Крайнов считался ведущим гимнастом страны. Не без основания! Годы побед на соревнованиях и чемпионатах различного уровня, олимпийская серебряная медаль! Крайнов находился на пике великолепной спортивной формы. Даже не обладая богатым воображением, можно представить, каковы были реалии его жизни. Известность, море разливанное женщин, сменяющихся в его постели, — известных, талантливых красавиц, расталкивающих локтями друг друга в борьбе за столь значимый приз! Фанатки, не дающие прохода, заоблачные гонорары, квартира в центре Москвы немереных квадратных метров, «Бентли» у подъезда, бесконечные интервью на телевидении и в прессе, орден, врученный в Кремле президентом за заслуги перед Отечеством, — хорошая порция цинизма, еще более добротная — самолюбования, череда женщин… Это — поверхностное и публичное, обязательное в жизни известного человека. А настоящее, истинное — один‑единственный друг Аглая и друг, учитель, человек наивысшего для Коли авторитета и уважения, ее дед Григорий Павлович. И восемьдесят процентов всей каждодневной жизни занимали тренировки, тренировки, тренировки до крови, до глюков перед глазами! Ноющие старые травмы, жесточайший режим, жесткий контроль всего, что он ест, пьет, чем моется в душе, и тщательная проверка любого человека, вступающего с ним в контакт! Режим, контроль, самодисциплина, и пахота каторжная! И все закончилось за три секунды — жизнь сломалась вместе с его позвоночником! Он отрабатывал программу на брусьях — стойка на одной перекладине, подскок из стойки и переход на вторую, переворот и выход с упором на две руки у края одной из перекладин, соскок, переворот… Он мощно оттолкнулся, вошел в виток, успев услышать странный звук и каким‑то десятым интуитивным чувством понять, что опора не там, где должна быть, — почему‑то прогнулась вниз! Но остановить движение уже было невозможно, и он «пришел» на эту перекладину, услышал резкий звук и, падая, успел‑таки сгруппироваться, что спасло ему жизнь. Если бы он просто шлепнулся, то сломавшаяся мощная стойка брусьев, утяжеленная силой его тела, рухнула бы ему на голову! Однозначно — финита, Коля Крайнов! А так стойка хряснулась ему на спину, повредив позвоночник. Как позже выяснилось, сломал он при падении и ударе не только позвоночник. Без сознания Крайнова доставили в институт Склифосовского, и несколько часов шла сложнейшая операция. Первых дней после травмы Николай не помнил, находясь сутками под обезболивающими и снотворным. А когда начал приходить в себя и осознавать, что с ним произошло, вот тут и появилась та черная наползающая туча нежизни, затягивающая неотвратимо его в себя! Склизкая, холодная, она казалась ему осязаемой, постепенно вползающей в тело, в мозг! Родители, Аглая и Григорий Павлович дежурили возле него, сменяя друг друга, неотлучно. Повалили посетители — представители Олимпийского комитета и министерства спорта, руководство спортклуба, тренеры. Все произносили лживые бодрые слова поддержки, пряча глаза, и, отмучившись посещением минут десять, торопливо исчезали. По телевидению активно освещали происшествие с Николаем Крайновым, даже парочку ток‑шоу провели с громким, но пустым вопросом «кто виноват?!» и еще более пустым обещанием разобраться и взять на контроль. Состряпали наскоро и показали по двум каналам документальный фильм о его жизни и достижениях, с нарезкой из Колиных интервью разных лет, со слезой в голосе комментатора и печальной музыкой фоном. В прессе появились многочисленные интервью спортивного руководства, клянущегося, что все сделают для его выздоровления и денег никаких и сил не пожалеют и что будет он обеспечен всем необходимым и даже сверх того! Красивенько, и людям приятно, верят — вот как заботится государство о наших героях! На героя смачно наплевали, получив уверения врачей, что он не только не сможет вернуться в спорт, но и вряд ли когда‑нибудь встанет с кровати! Девушка Маша, на которой Крайнов подумывал жениться и которая дрожащим голосом клялась, как сильно, как беззаветно его любит, так, что он поверил, и с которой разговаривал по телефону за час до трагедии, и она говорила, что ждет его дома, готовит его любимые вкусности и скучает страшно — эта девушка больше ему не звонила. И попыталась вынести вещи из его квартиры, после того как услышала в новостях о трагедии, но была остановлена бдительными охранниками на выходе. Ценности изъяли и вернули в квартиру. Девушку Машу отпустили на все четыре стороны. Ни один из членов его команды к нему не пришел в больницу. Он понимал всех их! Понимал и не осуждал! Восемнадцать лет из своих двадцати четырех Николай прожил в спорте! Он знал все реалии и жестокую действительность этой жизни! Знал, как страшно, животно страшно выходить вновь на помост после серьезной травмы и как приходится ломать в себе этот страх. И когда увидел своего товарища, выпавшего из строя из‑за травмы, преодолевать панику, предательским холодком страха нашептывающую, что с тобой в любой момент может случиться такое же! Он никого не осуждал и не обвинял. Родители ввязались в долгое судебное разбирательство с производителями снаряда. Масса экспертиз, адвокаты — ему было безразлично, он ничего не хотел об этом слышать. Так же безразлично он отнесся к продаже своей квартиры и машины — деньги требовались постоянно: родители отвезли его в клинику в Германии, где Крайнову сделали две операции, с нулевым результатом. Вернувшись в Россию, Николай опять оказался в клинике, опять пробовали различные методики дорогостоящего лечения, и, когда несколько врачебных комиссий вынесли свой вердикт — один процент из ста, что он сможет ходить, вот тогда для Николая Крайнова настало время смерти! Есть такое понятие: пять ступеней к смерти. Это когда человек неожиданно узнает, что скоро должен умереть, то он неизбежно проходит эти пять ступеней: отрицание, гнев, торг, уныние и примирение! Крайнов их прошел!! Полной мерой личного ада! Только на примирении споткнулся… Лежал ночью без сна, давно ставшего редким посетителем, скрипел зубами от боли, когтями раскаленными рвавшей позвоночник, и думал о том, что не станет так жить! Неважно, как не станет, но не станет! Глашка тихонько дремала в углу палаты, свернувшись калачиком в кресле, стояла такая тишина, в которой слышны становятся даже мысли, и он испугался этих своих мыслей! Испугался! Тихо отворилась дверь, вошел Григорий Павлович, приблизился к Аглае, легонько похлопал ее по плечу, разбудив: — Глашенька, иди домой, а мы с Колей поболтаем. Он проводил внучку, взял стул, приставил его совсем близко к Колиной койке и заговорил спокойным, ровным голосом: — Ну вот, Коленька, ты и подошел к черте принятия решения. — Как вы узнали, Григорий Павлович? — поразился Коля. — Это просто, — ответил он тем же тоном, — до этого были надежда и ожидание, а после врачебного окончательного диагноза… — И он объяснил ему про эти пять ступеней к смерти. — Коля, ты хочешь встать и ходить? — задал странный вопрос Григорий Павлович. — Конечно, почему вы спрашиваете? — возроптал Крайнов. — Потому что ты не знаешь ответа. Твое непреодолимое, самое горячее желание немедленно встать и побежать продиктовано страхом. Пока только страхом. Ответь мне еще на один вопрос. А для чего, для каких целей ты хочешь встать? — Чтобы быть полноценным здоровым человеком, — заводился гневливо Крайнов. — Ну, предположим, ты им станешь, и что будешь делать? — Жить полноценной жизнью! — уже почти кричал Николай. — И как ты себе представляешь эту полноценную жизнь? — все тем же тихим, ровным тоном задавал вопросы Григорий Павлович. — Да что за херня?! — взревел Крайнов. — Работать, жить, семью завести! — Кем работать в спорт ты больше никогда не вернешься, даже тренером. Как жить, где, на каком материальном уровне, чем заниматься, что любить, чему радоваться? — словно гипнотизировал своим голосом дед. — Как далеко распространяется сила твоего намерения? Ты гимнаст и знаешь теорию рычага: чем длиннее рычаг, тем меньше силы требуется приложить, чтобы сдвинуть груз. Сейчас твои намерения держатся не за рычаг, а за сам груз, который требуется поднять. Сколько бесполезных и лишних сил тебе придется потратить для этого действия? Сейчас ты воплощаешь сам груз. Сдвигать груз просто для того, чтобы его сдвинуть, бессмысленное действие, и не может сработать. Для этого тебе нужен сильный и прямой вектор мотивации, за который ты можешь ухватиться. Абстрактные понятия: жить полноценной жизнью — это кисель, это не работает. И думать, что я сначала исцелюсь, а потом решу, что буду делать дальше, тоже не сработает. Крайнов слушал так внимательно, что даже старался тише дышать. Григорий Павлович своим ровным тихим голосом словно показал его воображению картинку, фильм про этот неподъемный груз, и виделся Коле этот груз большим каменным валуном. И как он то с одной стороны схватится, чтобы поднять, — пыхтит, тужится, и — никак, обойдет, «репу» почешет, с другой стороны ухватится — с тем же результатом, оглянется по сторонам, в поисках какого‑нибудь упора, рычага — а ничего нет! — У тебя новая жизнь, Коленька. И первое, что тебе требуется сделать на пути к полному исцелению, — это выстроить эту новую жизнь, найти новое дело, и чтобы оно непременно стало для тебя интересным. Поставить цель стать первоклассным спецом в этом деле, стремиться к определенному уровню жизни. Я открою тебе небольшую истину, которой ты пока не видишь: вместе с травмой ты получил свободу и право выбора, чем заниматься, где жить, куда ездить, кого любить, и теперь никто и ничто не ограничивает тебя. Отвлекись на минутку от своей травмы, это не главное, забудь на время и посмотри: ты свободен от профессионального спорта, от режима и жесткого расписания жизни, ты молод, силен, умен, полон ожиданий, и ты можешь выбирать любое применение своим способностям и знаниям. Жизнь не откладывается на время твоей болезни и не останавливается, она движется вместе с тобой и твоим исцелением и обязана быть наполненной, интересной и радостной. С этого ночного разговора началась новая жизнь Николая Крайнова. Он тогда заснул, забыв про боль, убаюканный голосом Григория Павловича, и ему снилась его новая жизнь: он стоял перед бескрайним полем, и в разные стороны от его ног расходились дорожки через это поле. Григорий Павлович пришел через два дня, внимательно посмотрел на Николая, одобрительно кивнул, сел рядом на стул и сказал, словно продолжил прерванный разговор: — Я помогу тебе. Ты полностью восстановишься. Для этого понадобится не только встать на ноги, но и заново выстроить свое тело. А это годы. — Значит, годы, — согласился Николай и кивнул. — Придумал что‑то для себя? — Да, — с радостью поделился решением Крайнов. — Я переведусь на финансовый факультет в институте, мне всегда было интересно финансирование крупных спортивных компаний. Кое‑что я на практике познавал, а сейчас в теории стану изучать. — Это достойная задача, — похвалил Григорий Павлович. — Тебе потребуется изменить свое восприятие мира. Научиться чувствовать и направлять потоки энергии через свое тело, тренировать мышцы с помощью сознания и восстанавливать позвоночник с помощью тренировки сознания и управления энергетическими потоками, поменять все привычки, образ мышления, питание. Ну что, ты готов к этому? — Да, совершенно точно, готов. Я чувствую себя чистым белым листом, — усмехнулся Крайнов. — Так оно и есть, — кивнул Григорий Павлович и предупредил: — Я разработал для тебя специальный комплекс упражнений, силовых и энергетических, и диету. Коленька, поначалу будет больно, иногда очень больно, но постепенно ты научишься справляться с болью и убирать ее. — Я справлюсь, — пообещал Крайнов. С этого мгновения начался новый Николай Крайнов, словно вылуплявшийся из старого тела. Больно бывало до обмороков, до провалов в черноту, а вот отчаяния он не признавал — только вперед! И странная, нелогичная спокойная уверенность, что он победит! Он не умеет проигрывать! Победит и в этот раз! Григорий Павлович, Аглая и родители помогали абсолютно во всем: ездили в институт за заданиями и конспектами, возили его самого на коляске, в специальной машине на экзамены. Крайнов словно не замечал жалостливых взглядов окружающих — держа устойчивое внутреннее равновесие, убежденный в правильности своего пути и преисполненный глубочайшей веры в победу. Были и специальные тренажеры для реабилитации, и бассейн, и массажи, и снова нескончаемые тренировки и занятия. Через полгода он первый раз встал с коляски! Еще через два месяца делал пятьдесят шагов! Через год после начала занятий спустился по лестнице со второго этажа, поддерживаемый под руки отцом и Григорием Павловичем. Через два года выдерживал час полного цикла упражнений ушу. Через три в клинике, где ему две недели делали какие только можно исследования и очередной — тысяча неизвестно какой — консилиум врачей недоуменно рассматривал его, как пришельца с другой планеты, пожимая плечами, сообщил, что он здоров, но этого не может быть! Он стал другим человеком, с новыми привычками, с новым мировоззрением, с новыми вкусами и пристрастиями, с новыми знаниями, пониманием и чувствованием мира. Закончил институт, получил диплом с отличием, пришел в свой бывший клуб, прямо в директорат, и предложил услуги консультанта по финансам. С этого началась его новая работа, сейчас у него десятки клиентов — от самых известных клубов до маленьких спортивных обществ. А три года назад Крайнов узнал про «Метель». Один из его знакомых программистов поделился впечатлениями от посещения поселка, растекся описанием и восторженными эпитетами на пару страниц в электронной почте. Николай заинтересовался, съездил, посмотрел и понял, что будет жить только здесь. А поселок его как ждал — в «Метели» не продают участки, только случайно и по какой‑то серьезной причине. Ему повезло! Два с половиной года назад Коля поселился здесь. Сделал дом под себя, многое изменил. Перестроил, расширил, баню полностью переделал, выстроил летнюю беседку, засадил каскадный участок плодовыми деревьями, ягодным кустарником — да много чего, и еще задумки есть. Но главное, он чувствует себя здесь дома, на месте, какое‑то единение с этой природой, с этим краем — в гармонии! — А я знала, никогда не сомневалась, что ты справишься! — заявила прочувствованно Кира. — Спасибо, — поблагодарил серьезно Крайнов, — может, твоя вера и твое «с молитвой о тебе» тоже помогли. Что ты так удивляешься? — усмехнулся он. — Я уже тогда подозревал, что эти васильки и обезьянка от далекой девочки Веснушки. А с обезьянкой даже засыпал иногда, мне казалось, что она мне помогает. Кстати, она до сих пор у меня, и маленькая открыточка, что ты написала. Переполненная новыми открытиями, нагулявшись на шумных праздниках, даже загоревшая слегка от морозного солнышка, Кира улетала пятого января в Москву. Испытывая ровно противоположные чувства — уезжать от Коли не хотелось ужасно, даже подумывала сдать билет и провести оставшиеся выходные с ним. Но и увидеться с Ксенией Петровной, просмотреть с ней выступления своих учеников, узнать ее мнение, да и просто пообщаться, рассказать обо всем хотелось не меньше. Улетела. И вернулась десятого числа, светясь радостью. Ксения Петровна внимательно несколько раз просмотрела запись, они в мельчайших подробностях обсудили все профессиональные моменты. Ксения Петровна дала Кириной работе высшую оценку и как‑то раз, накануне Кириного отъезда, поделилась задумкой насчет будущего своей ученицы: — Кирочка, детка, я тут кое‑что надумала и, уж извини, без твоего согласия предприняла некоторые шаги. Ужасно жаль, что так складывается твоя жизнь и ты не имеешь возможности работать в полную силу своего дарования. Но так уж сложилось. — Ничего, Ксения Петровна, вы же видели, какие у меня ребятки! — подбодрила ее и себя Кира. — Да, мальчики хороши, перспективные, — согласилась учительница и остудила: — Но это тебе повезло. Ты же, как профессионал, понимаешь, что далеко не каждый год в училище поступают настолько одаренные дети. Это редкость, тем более в провинциальных училищах, да и вообще бриллианты — единичны, и, как правило, такие таланты стекаются в столицы. — Может, мне и дальше будет везти, — оптимистично предположила Кира. — Будем надеяться. Но дело в том, девочка, что тебе необходимо совершенствоваться, развиваться и зарабатывать себе имя. А занимаясь с учениками малоодаренными, ты не сможешь этого сделать. Преподаватель реализуется в своих учениках, и чем ярче и способнее ученик, которого ты выпускаешь, тем мощнее и сильнее становится твой профессионализм и тем известней твое имя. Ты знаешь, что круг действительно гениальных педагогов в нашей среде очень невелик, и ты обязана войти в него. В связи с чем я вот что придумала: как тебе известно, каждый год при поступлении в нашу консерваторию бывает несколько абитуриентов, очень перспективных и талантливых, но с плохой школой, из‑за чего их при столь высокой конкуренции не зачисляют. Как правило, кто‑то из нас берется за подготовку этих ребят к поступлению на следующий год. Дело трудное — за один год научить тому, что годами недодавали педагоги. Я уже старовата, и сил таких нет, поэтому предлагаю этих учеников отправлять к тебе. Ничего, снимут квартиру и поживут годок в вашем городе, а ты получишь реальную возможность и развиваться, и заработать настоящее весомое имя. Отбирать таких детей стану сама, потом, может, и из других консерваторий присылать станут. А ты и заработаешь хорошо, и окрепнешь в профессии, и, если захочешь, уйдешь из колледжа, станешь заниматься только репетиторством. А Кира вдруг подумала, что это прекрасная, невероятно значимая идея! И можно будет с Колей в «Метели» жить… На этой мысли она себя весело одернула — пока никто ни про какую совместную жизнь не думает и не загадывает! Крайнов ей даже в любви не признался, а она про жизнь в «Метели» тут размечталась! В таком радужном настроении, полная планов и увлеченная новой идеей, Кира и вернулась в город. Николай встречал ее в аэропорту с букетом темно‑бордовых роз. Они и поговорить толком не успели! Почти бежали к машине и, ввалившись к ней в дом, принялись неистово целоваться с плавным передвижением к кровати, по дороге теряя вещи… А потом выяснилось, что Крайнов не может остаться, у него с раннего утра какие‑то важные дела в поселке, и как бы обоим ни хотелось не расставаться, но пришлось. — Я заберу тебя в пятницу, отметим старый Новый год, — пообещал он, целуя Киру у двери. Кира уже стала привыкать к новым открытиям в этой «Метели», неизменно вызывавшим в ней сильнейшие чувства восторга и удивления. Но самый большой сюрприз ждал ее в ночь старого Нового года. Они с Николаем расположились в полюбившейся им манере — на полу у камина, на многочисленных подушках, с яствами на скатерти, и Крайнов неожиданно заявил: — Мне кажется, что тебе пора перебираться ко мне. — В смысле поближе и на колени? — усмехнулась Кира. — И это тоже, — кивнул он, при этом оставаясь сосредоточенно серьезным, — но я имел в виду в глобальном плане. Переезжать в «Метель» жить. Со мной, — и посмотрел на нее в напряженном ожидании. — По‑моему, я и так все выходные и праздники провожу здесь, — заметила Кира. — Но ты приезжаешь в гости, а я хочу, чтобы все это стало твоим домом. — Коль… — не знала что ответить Кира и прибегла к очевидному факту: — Но у меня работа в городе. — Я стану отвозить тебя в понедельник и привозить по пятницам домой, — настаивал он, — я думал, что сначала надо пожениться, но потом понял, что не могу и не хочу ждать так долго. — Крайнов Николай! — строгим учительским тоном выговаривала ему Кира. — Ты что, таким странным образом делаешь мне предложение? — По‑моему, это очевидно, — подтвердил он. — Очевидно, это когда спрашивают: «Ты выйдешь за меня замуж?» — и ждут ответа с замиранием сердца, — разъяснила Кира правила постановки вопроса. — Не хочу с замиранием сердца, хочу тебя всю и сразу, а замуж уговорю потом. — Ничего не напоминает? — еле сдерживала смех Кира, стараясь сохранить учительский тон. — Нет, а что? — поинтересовался искренне Николай. — Например, дележ совка в песочнице, — рассмеялась Кира, — заберу, потому что мне хочется! Мальчики до пяти лет считают это вполне логичным. — Ах, мальчики! — предупреждающе улыбаясь, стал надвигаться он на Киру. Она весело взвизгнула, принимая игру, подскочила и побежала в сторону спальни. — Ты выбрала верное направление, дорогая! — догнал Киру через пару шагов Крайнов, подхватил на руки и под ее звонкий смех быстренько донес до кровати. Жестом повелителя бросил Киру на кровать, навалился сверху, но целовать не стал, долго смотрел ей в глаза и потом спросил совсем не шутливым тоном: — Ты выйдешь за меня замуж? И, поверь, сердце у меня замирает! — Будем спасать! — шепотом ответила Кира. — Что спасать? — не понял он. — Твое сердце, — улыбалась Кира и, стараясь совместить официальный тон и улыбку, сообщила: — Николай Крайнов, я выйду за тебя замуж! Он наклонился ближе, взял в ладони ее лицо и признался: — Кира Белая, я тебя люблю… И, не дав ей опомниться, поцеловал долгим чувственным поцелуем… Почему она не ответила на его признание? Кира задавала себе этот вопрос все последующие дни. Почему? Что ее остановило? И не находила ответа. Так всю рабочую неделю и удивлялась самой себе и решила, что непременно, при первой возможности признается в своих чувствах! Обязательно! Но в следующую пятницу она в «Метель» не поехала: заболела одна из преподавательниц, и Киру попросили отработать с ее учениками субботний показательный концерт. А Крайнов решил, раз Кира не может приехать, повести группу ребят в поход с ночевкой в зимнем лесу. Давно им обещал, и его активная группа уже прошла курс занятий по правилам безопасности в зимнем лесу и подготовила снаряжение. А на следующей неделе выяснилось, что Николай улетает по делам уже в среду, и надолго. Он приехал к Кире во вторник вечером и рассказал про свой отъезд. — Сначала в Москву, — объяснял он, когда они лежали, обнявшись, — мне, по‑хорошему, еще две недели назад надо было там быть, пролонгировать свои договоры, пересмотреть и обновить контракты с некоторыми компаниями. Но я не мог от тебя уехать никак. Да и не такая уж важность и срочность, перевез бы тебя в «Метель», тогда б поехал со спокойной душой. Но в понедельник вышли на меня новые заказчики и предложили очень выгодный контракт, ну, очень! И главное, интересный, и знаешь с кем? — интригующе‑загадочно посмотрел он на нее. — С Казахстаном! С их ведущей командой. Они в спорт такие сейчас бабки вкачивают, и главное, грамотно вкачивают. И работают они по суперсовременным методикам, и менеджеры у них сплошь иностранные спецы. — То есть ты в Казахстан полетишь? — уточнила Кира. — Да, в Астану! — подтвердил он. — Говорят, потрясающий город! — И когда вернешься? — спросила она. Потрясающий город Астана Кире был неинтересен, гораздо больше ее занимал вопрос, как долго будет отсутствовать любимый. — В субботу у меня билет на Астану, в воскресенье они проведут мне экскурсию по городу и спортивному комплексу, три дня на согласование и подписание договоров, в четверг я лечу обратно в Москву, а в пятницу сюда. Машину оставлю на стоянке в аэропорту, и оттуда мы сразу домой поедем. Договорились? — Договорились, — печально пообещала Кира. — Ну, не грусти, маленькая, — почувствовав ее настроение, приободрил Николай и коротко поцеловал в веснушки, — всего десять дней, я буду звонить каждые двадцать четыре часа, и не один раз. — Грустить я буду, — заверила Кира, — и дни считать. Ладно, стану больше работать, чтоб они поскорей пролетели. — Куда уж больше! — испугался Крайнов. Она исполнила свое обещание с перевыполнением даже — грустила, и дни считала, и скучала по Коле ужасно, ну и работала больше, чтобы дни проходили скорее. И Крайнов свое слово держал — звонил ей каждый день, подгадывая время, когда она ложилась спать, коротко рассказывал о своих делах и нашептывал какие‑то милые шуточки, интимные словечки, убаюкивая Киру. Остался один день! Всего один день — целый день! Завтра он прилетает! Через пять минут после начала урока у Киры зазвонил сотовый. — Прости, Миша, — извинилась она перед учеником, — продолжай. Встала, нашла телефон в сумочке, посмотрела на определитель — номер незнакомый, но это привычное дело, часто звонили родители учеников, телефоны она не заносила в память и никогда не запоминала. — Да, — ответила Кира. — Здравствуйте, Кира Владимировна, — дружелюбно поздоровался незнакомый мужчина, — я беспокою вас по нашим старым и пока не решенным делам. — Простите, вы, наверное, ошиблись, — холодно ответила она, собираясь отключиться. — Ну что вы, Кира Владимировна, как можно ошибиться. Вы, кстати, прекрасно смотрелись на сцене в зеленом и играли великолепно. И, знаете, к прочим вашим достоинствам, камера вас очень любит, на экране вы неподражаемы. — На каком экране? — похолодела она, внутри словно затвердело ледяным комом. — А вы разве не смотрели на канале «Культура» отчетный концерт вашего колледжа? — Нет, — ледяным тоном отрезала Кира. — А зря, — попечалился такой ее оплошности мужчина. — Вы же обязаны знать, как профессионал, что в новостях на этом канале показывают культурные достижения страны. Вот и ваш колледж показали, наверное, позаимствовали репортаж у местных телевизионщиков. Ну речь не об этом. Итак, Кира Владимировна, наши слишком затянувшиеся дела давно пора завершить. Поэтому выгляните в коридор, там вы увидите молодого человека… Кира решительно прошла к двери, распахнула ее — напротив класса, присев на край окна, расположился здоровый мужик, который, завидев ее, помахал рукой. Она захлопнула дверь и вернулась назад в дальний угол класса. — …видите, вполне доброжелательный, сделал вам ручкой, — продолжил голос в трубке. — Мы не хотим прерывать ваш последний урок, поэтому можете довести его до конца. И, Кира Владимировна, не стоит делать глупостей, вы же не хотите, чтобы мальчик испугался или пострадал. — Нет, не хочу. — Ну вот и прекрасно, — порадовался собеседник, — занимайтесь спокойно, а после урока молодой человек сопроводит вас в машину, тогда и продолжим наш разговор. Жду с нетерпением. И он отключился. Кира смотрела невидяще на трубку в руке, и единственная четкая, громкая и ясная мысль крутилась у нее в голове: «Они не знают про Колю!» Она мотнула головой, скидывая паутину страха, опутавшую ее до временного ступора, и вернулась к ученику. — Миша, — спокойно, без эмоций обратилась она к мальчику, — ты можешь мне помочь? — Конечно, Кира Владимировна, а что надо делать? — загорелся любопытством парень. — Там, за дверью, стоит мужчина, он дожидается меня, а мне никак нельзя с ним встречаться, — разъясняла она. — Я сейчас уйду, а ты играй, занимайся, не останавливайся, делай небольшие паузы, громко разговаривай, делай вид, что идет обычный урок. Договорились? — Да нет проблем, Кира Владимировна! — кивнул он. — И еще, Миша, когда прозвенит звонок, ты, выходя из класса, дверь широко не распахивай и обязательно громко попрощайся со мной. Хорошо? — Сделаю все, в лучшем виде! — пообещал Миша. — А следующий урок у нас будет? — Я не знаю, Миша, — вынужденно расстроила его Кира, — ты уже хорошо подготовлен, продолжай заниматься, как я тебя учила, и обязательно поступишь в консерваторию, — перевела дыхание и спросила: — Ну что, начали? Парень кивнул и начал играть, Кира подошла к двери, приоткрыла ее, как бы проверяя, на месте ли охранник, тот усмехнулся, но махать рукой повторно не стал. — Мягче руку, Миша, — закрывая дверь, «работала» она, — кисть держи! И, кивнув заговорщицки ученику, взяла свою верхнюю одежду, сумочку и вышла в дверь, разделявшую два класса. Дело в том, что колледж располагался в старинном особняке, некогда принадлежавшем какому‑то богатейшему купцу, любителю архитектурных выкрутасов и, по всей видимости, не брезговавшему и незаконными делишками, поэтому в доме имелись две черные лестницы, с самыми неожиданными выходами. Комнаты третьего этажа соединялись между собой дверями, а одна из черных лестниц вела в пристройку. Там сейчас располагалась хозяйственная часть с отдельным выходом на задний двор, через который можно было пройти к калитке. Ключи от калитки имелись у всех преподавателей, так как этот вход вел на соседнюю улицу и был для многих гораздо удобней, чем центральный. Это маршрут ее исчезновения, но сначала надо зайти к директору. Соседняя аудитория пустовала. Кира прошла в дальний угол, где за портьерой находилась небольшая дверца, ведущая на черную лестницу, спустилась на этаж, прошла по узкому темному коридору и оказалась прямиком в приемной директора. Хорошо, что секретарша Милочка отсутствовала. Кира, не постучавшись, спешно прошла в директорский кабинет. — Кира, что случилось? — спросила Лариса Васильевна. — То, что я уже не ожидала, — призналась Кира, — меня нашли кредиторы брата, — и заторопилась сказать задуманное: — Лариса Васильевна, вот и понадобилось мое заявление, поставьте на нем сегодняшнюю дату. — О господи, Кира! — расстроилась она. — Чем я могу помочь? — Можешь… — И сбилась, обратившись на «ты». — Да, ладно, — махнула та рукой, — давно пора между собой, говори, что я могу сделать! — После урока они обнаружат мое исчезновение и станут искать по всему колледжу, наверняка зайдут и к тебе. Ты сделай возмущенное лицо и скажи, что и сама хотела бы знать, где я. Мол, забежала, написала заявление, сказала документы потом отправить в Москву, на Петровку какому‑то полковнику милиции, они про него знают, так что это для них не новость. Мол, ничего не объяснила. И, если сможешь, задержи их, пусть в приемной подождут, или сделай вид, что пишешь что‑то срочное, для меня и десять минут подарок. — Господи, Кира, ну как же так?! — всплеснула от возмущения руками Лариса. — Может, можно что‑то сделать, в полицию обратиться? — Я и делаю, сбегаю. Надеюсь, что мне это удастся. А про полицию ты и сама все знаешь, — напомнила ей про печальный опыт Кира. — Но куда ты? Как? А банковская ячейка, письма отца? Господи, давай я как‑то помогу! Может, ко мне домой? — Нет. Нельзя. Есть одно место, там отсижусь, созвонюсь с отцом, а потом в Москву поеду, — не вдаваясь в подробности, ответила Кира. — А документы из банка и отцовские письма мне с собой забирать опасно, вдруг поймают, пусть у тебя пока полежат, потом что‑нибудь придумаю, свяжусь с тобой. Да, еще одно. Меня может прийти и разыскивать один человек, ты видела его на нашем концерте, помнишь? — Он сидел в первом ряду, а потом целовал тебя за кулисами? — улыбнулась она. — Что, все знают? — перепугалась Кира. — Нет, нет, — поспешила успокоить директриса, — только я и завуч, но мы молчим, ты же понимаешь, нашим девицам только скажи. Не беспокойся, никто не в курсе. — Так вот, если он придет, расскажи ему то же самое, что и этим, про заявление и что умотала, ничего не объясняй. — Зачем, может, он сможет помочь? — с надеждой спросила Лариса. — Нет, — окаменела Кира от уже случившейся потери. — Если кто‑то о нем узнает, он попадет под удар. Они могут сделать с ним что угодно! Им тогда и я не понадоблюсь! Скажут, что я у них, и начнут шантажировать! Все! Мне надо уходить! Лариса Васильевна порывисто вскочила с места, обежала угол стола, обняла Киру: — Удачи тебе! Если прижмет, приходи ко мне в любое время сюда или домой, я придумаю, чем помочь! — Спасибо, — сдерживая слезы, поблагодарила Кира. Она ушла задуманным маршрутом и, заперев на ключ за собой калитку, сразу поймала такси и поехала… домой. Кира находилась в каком‑то странном состоянии — холодного абсолютного спокойствия и сосредоточенности, соображала четко и ясно, выстраивая план побега в голове. Уже давно придуманный и подготовленный план вроде бы подзабылся за ненадобностью, а как прижало, мгновенно вспомнилось все до мелочей! Она отдавала себе отчет, что рискует, направляясь домой. Но маловероятно, что ее поджидают у подъезда. Рассуждаем логически! Вряд ли их понаехало в этот город большой компанией. Откуда у криминальных дилеров бригады помощников, и в лучшие для них времена ограничивались тремя людьми. К тому же они уверены, что никуда ей из классной комнаты не деться, что говорит о неподготовленности операции, иначе бы понаблюдали за ней несколько дней, разузнали все про колледж, хотя бы призадумались, увидев необычное здание. Нет, это не профессиональные сыщики, а банальный… как там говорил Роман Георгиевич? «Гоп‑стоп!» — вот как он это называл! Навели необходимый минимум справок — где работает, где живет, — и вперед! И про Колю они точно не знают! Иначе не пугали бы ее Мишей, а сразу пуганули как следует Николаем! Это сто процентов! Они же понимают, что Кира тогда б даже попытки сбежать не предприняла и отдала бы все, без разговоров! Какое счастье, что он уехал! Какое великое везение! Спасибо, Господи! Но помолиться она еще успеет. Итак, отталкиваемся от того, что они спокойно дождутся конца урока, обнаружат ее исчезновение, побегают по колледжу, в туалеты позаглядывают, в учительскую, порасспрашивают учеников, того же Мишу, который скажет: не знаю, мы закончили урок, я ушел, а Кира Владимировна в классе оставалась! И к Ларисе они, скорее всего, зайдут! И только потом рванут к ее дому! Итак, у нее в запасе приблизительно час, минут пятьдесят! Она успеет! Кира подъехала на такси к черной двери своего дома, перестраховываясь. Эта дверь уже много лет считалась надежно заколоченной и закрытой, до той поры, пока в доме не поселилась Кира. То есть считаться закрытой дверь продолжала, а вот быть таковой перестала… Несколько темных глубоких ночей понадобились Кире, чтобы аккуратно достать гвозди и шурупы из досок, расширить дырки и вставить гвозди с шурупами обратно — исполнять маскирующую функцию. Дверной замок она почистила, смазала маслом и подобрала к нему ключ, который всегда носила с собой. Полгода назад начала подумывать, что надо бы его выложить из сумочки, уж больно здоровый и тяжелый, зачем он теперь, да каждый раз забывала. Кира, не суетясь, вошла в квартиру и приступила к плану эвакуации, тщательно продуманной и подготовленной в первые месяцы своего пребывания здесь. Она была спокойна, как арктические льды, последовательно следуя пунктам плана. Достала огромную сумку на колесиках, той конструкции, которую любят наши старушки — надежный железный каркас с двумя большими колесиками и двумя ножками‑штырями, продолжением каркаса, и с большой клетчатой матерчатой котомкой, надетой на каркас, у Киры была самая большая из этих конструкций, которую она смогла найти на барахолке. Она свернула шубку, сложила в пакет и уложила на самое дно сумищи, туда же комплект постельного белья, несколько пар нижнего белья, пару футболок, домашнее платье, по пакетам сложила парфюмерию, косметику, средства гигиены — туда же в сумку. Распахнула холодильник, достала все продукты, которых было совсем немного, дома она почти не ела — по пакетам и тоже в сумку. Теперь шкафы — полпачки гречки, кофе, чай, баночку меда — в пакет и в сумку. Следующий этап посложнее! Кира извлекла из шкафа старушечье пальто огромного размера с потертой норкой на воротнике, заношенный, некогда, лет тридцать назад, моднячий мохеровый берет, потертый, свалявшийся за давностью лет, с забитой внутрь в виде подкладки вязаной шапкой, теплые огромных размеров гамаши в многочисленных катышках и войлочные боты‑сапоги «мечта старости» с толстой подошвой. Ну, что, приступим к одеванию! Она натянула на себя несколько пар колгот — от шелковой лайкры до теплых шерстяных, — штук семь натянула, водолазки одну на одну, сверху свитера по мере увеличения их объемов — от обтягивающих до последнего, теплого и просторного. Уже запарилась! Итак, продолжим! Сверху теплые зимние брюки, на них пару юбок, закалывая на талии булавками, не сходились уже. А вот сверху те самые гамаши! Двое хлопчатобумажных носков, на них толстые шерстяные. Так, теперь макияж! Она помнила, тренировалась тогда: вначале быстро «нарисовала» на лице старушку, присмотрелась критически — замечательно! Еще верхний камуфляж, и никаких сомнений — бабушка! Остановилась, подумала. Нет, ничего не забыла! Кира перекрыла газ, воду, выдернула вилки из розеток всех бытовых приборов, распахнула холодильник, благо он не течет, когда размораживается. Оттягивать самый тяжелый момент было некуда, да и некогда! Она глубоко вздохнула, запретив себе плакать и распускаться, выдохнула и нажала на сотовом вызов номера Крайнова. — Привет, — почти сразу отозвался он, — как дела? — Коль, — печально заговорила Кира, ничего играть и изображать не пришлось, так больно ей было, — я не смогу тебя встретить и поехать в «Метель». Мне ужасно жаль! Но у Ларисы Васильевны, директора, случилась большая неприятность в семье, я потом тебе объясню, и я вызвалась ей помочь. Из наших никто не смог по разным причинам, пришлось мне. — Может, дождешься меня, я приеду и помогу вместе с тобой? — предложил Николай. — Не получится, надо ехать прямо сейчас и за город, — она назвала поселок, черт‑те где в области, — и телефон там не ловит, Лариса Васильевна предупредила. Представляешь? — Представляю и ужасно расстроился, — отозвался напряженно Крайнов. — А как‑то помочь по‑другому нельзя? — Не знаю, это срочно, я постараюсь тебе оттуда дозвониться. Мы вернемся в субботу, я сразу позвоню, как только начнет ловить телефон. — Черт, Кирюха, такой облом! — расстроился Крайнов. — Я ужасно соскучился! — Я тоже! — запрокинув голову наверх и загоняя слезы обратно, пожаловалась Кира. — А никак нельзя это переиграть? — Нет! — зажмурила глаза Кира. — Ну, ладно, — смирился он, — звони сразу, я тебя заберу. — Договорились! — сказала она и заспешила покончить с этой пыткой. — Ну все, целую! — Пока, Веснушка! Она до боли в пальцах сжала телефон и рявкнула на себя: — Кира, нельзя! Соберись! Давай шевелись! Да, да, нельзя! Ей даже думать об этом нельзя! Она тряхнула головой и набрала номер Романа Георгиевича — теперь полковника и уже полиции! — Дядь Ром, — сразу приступила к изложению проблемы Кира, — меня нашли! — Как ты? — строго спросил он. — Убегаю! Отсижусь до десятого, поговорю с папой и буду добираться к вам. — Давай я с ним сейчас свяжусь. — Нет, дядь Ром, он сорвется, примчится меня спасать, вы же знаете! — Да уж, и сам вляпается. — И деловито начал спрашивать: — Ты ушла? — Да, но теперь уходить надо дальше, пока не застукали. — Дальнейшие действия? — Есть место одно в пригороде, я там поживу. — Надежное? — Абсолютно, — уверила Кира. — Так, на электричке доедешь до ближайшего города в сторону Москвы, из него до следующего, тоже на электричке, оттуда позвонишь мне, а там разберемся, как действовать. — И вздохнув, мягким голосом сказал: — Держись, маленькая, ты молодец, ты справишься. — Я держусь, дядь Ром, держусь. Она вытащила аккумулятор из сотового, сим‑карту, сложила ее пополам и сломала. Завернула в полотенце телефон и расколотила его молотком для отбивных — теперь, даже если ее поймают, никто не узнает номер Николая. Достала пакет с мусором, бросила в него убиенную симку и аккумулятор, засунула все это в еще один пакет, положила в авоську, а сверху свою дамскую сумочку — бабушки с такими не ходят! Надела платок‑паутинку и перевязала крест‑накрест, закрепив сзади узлом, прикрыла посильнее щеки, натянула до самых бровей берет, залезла в боты, с трудом уже наклоняясь и сгибаясь от шмотья. Пальто село, как ни смешно это звучит, идеально! Ничего, на улице мороз за тридцать, не упарится! Варежки многослойные, тех же преклонных потертых лет, все с той же барахолки, что и остальной камуфляж. Кира прошлась по квартире, потушила везде свет, решительно выдохнула и вышла за дверь, нисколько не жалея этого расставания. Закрыв дверь на оба замка, Кира направилась было к черному ходу, когда услышала резкий визг тормозов у подъезда — все, она опоздала! И побежала по лестнице наверх! Побежала — это слишком сильно сказано: кое‑как, враскорячку на негнущихся ногах, волоча за собой тяжелую сумку‑каталку, прошкандыбала до межэтажного пролета, когда услышала, как кто‑то вбежал в подъезд и загрохотал по лестнице наверх. Кира жила на втором этаже дома без лифта. Она видела через перила, как двое мужчин звонят в ее дверь, а один даже стучать кулаком принялся. Один из них, высокий, был уже знаком, он дежурил под дверью ее класса. Так, отсиживаться тут нельзя, могут заметить и неправильно понять… Кира не чувствовала никакого страха, лишь постоянный, начавшийся еще во время разговора с незнакомцем по телефону холод, замораживающий внутренности, и злость на этих гадов мерзких! И она начала спускаться по лестнице, изображая старуху, даже сгорбилась и тяжело переступала ногами — бочком, ступенька за ступенькой и тащила за собой тележку, громыхавшую колесами на каждой ступеньке. Незваные визави резко обернулись на звук. — Чего вы тут колотите? — старческим ворчливым подозрительным голосом спросила она. — Бабушка, а вы не видели сегодня вашу соседку? — мягко спросил один из мужиков, тот, что поменьше. Свет в подъезде тускловатый, рассмотреть Киру у них не имелось никакой возможности, да и берет сполз почти на глаза, ей оставалось только держать голос. — Новую жиличку, что ль? — спросила она. — Ну да, Киру Владимировну. — Чего ж не видела, видела, — пыхтя и спускаясь по ступенькам, хрипела и отдувалась по‑старчески Кира, — утром на работу бежала, я как раз в магазин наладилась, поздоровались. — А она с работы не возвращалась? — спросил второй, «знакомый», почувствовав в бабульке ценный источник информации. — Дак она так рано не возвращается, — «подивилась» старушка и проявила бдительность: — А вам чего надо‑то от нее? Стучите вон. — Да мы, бабушка, ее друзья, одноклассники, давно не виделись, в городе вашем проездом, хотели встретиться, а ее нет, — на ходу придумал версию тот, кто повыше, явно главный в этом тандеме. — Дак вы к ней на работу бы пошли, она раньше‑то девяти никогда не возвращается! — обрадовалась старушка, что может помочь. — Да мы уже там были, говорят — ушла, — пояснил старший. Кира наконец спустилась с последней ступеньки лестничного пролета и оперлась на ручку тележки, передыхая. — А вы не знаете, бабушка, может, у нее друг есть, мужчина? — мило улыбнулся ей длинный. — Может, она у него? Очень хотелось повидаться, а времени у нас мало, чтоб ее до вечера ждать, — пояснил он просительным тоном. — Та какой мужчина! — досадливо махнула рукой в варежке «бабулька», явно собираясь посплетничать. — Все одна и одна. Така девка, а одна кукует! Только ученики ейные и приходят. Правда, редко, пару раз только и были. Мы уж с Семеновной думаем, может, чегой‑то не то с энтой Кирой. Она ж девушка симпатишная, а вот без ухажеров. Может, энто, как его, ну, которые с бабами? — Не‑е, — хохотнул тот, что поменьше, — она не такая. — Ну вот и я Семеновне говорю: не похоже, бабы‑то к ней тоже не ходют! Холостячка по всем статьям! Только и делает, что работает! — И пошла дальше, к следующим ступенькам. — Так вы бы, мальчики, ее дождались, обрадуется, поди, друзьям, а то одна и одна. — Это она уже с собой разговаривала, приступив к спуску с очередного «Эвереста». — Разве ж энто дело: молодая девка и дома сычом сидит! Мы в ее годы вон каки были, только держись! И женихались, и полюблялись! Хилая нынче молодежь пошла, без энтого, без энергии. — И вдруг вроде как вспомнив, повернулась к парням и двинула идею: — А может, она уехала? На каникулах уезжала! Вернулась, мы с девчатами у подъезда гуляли, она с нами поздоровалась, я спрашиваю: где была, Кирочка, гляжу, с сумкой большой из такси выходит. А она поздоровалась с нами, хорошая такая девочка, и говорит, мол, в Москву ездила, к энтой, как ее? Педагогине своей, к учительнице, значит. Так, может, и сейчас уехала. И потеряв интерес к собеседникам, продолжила спуск. — А больше она никуда не ездила? — спросил громко старший. — Не, никуда, мы б знали с Семеновной, у нее лампа такая яркая, у Семеновны, из окна видать, как на березу светит. Так я и говорю: дома всегда, сама ни к кому не ходить и к себе не водить! И пошкандыбала дальше, радуясь про себя, что преследователи с ней столкнулись и поговорили, теперь вряд ли начнут еще кого‑нибудь расспрашивать из соседей, получив исчерпывающую информацию от лучшего «свидетеля» — любопытной старушки. Они несколько раз здоровались с кем‑то, встречаясь в подъезде, когда приезжали с Крайновым к Кире. Разумеется, какие‑то соседи видели, и не раз, и Николая, и его машину. Это не просто везение, что она их лично «информировала», — это подарок судьбы! Кира не испытывала никакого страха или «отходняка», когда вышла из подъезда, она знала, что самое страшное у нее впереди! И как жить с этим дальше, не представляла! Дотопала до остановки, села в автобус, доехала до рыночной площади, пересела на маршрутку, сделала вид, что заснула, отвернувшись к окну: ехать ей до конечной. Весной к учителям колледжа обратилась с просьбой одна из их уборщиц, тетя Вера. Дело в том, что дочь забирала тетю Веру жить к себе, в другой город, а здесь у женщины оставался домик, который она категорически отказалась продавать, вот и просила кого‑нибудь за ним присматривать. Дамы коллектива все, кроме Киры, имели семьи и отказались взваливать на себя еще одну ответственность, а Кира согласилась. Тем более тетя Вера так уговаривала! Заманивала и заманивала перспективой летнего отдыха на природе, рассказывая, какие места у них там красивые, почти дачные. Ну, это она слукавила немного — это раньше деревенька считалась пригородом, а теперь город разросся, и дом тети Веры очутился на окраине, туда и маршрутки ходят, и автобусы рейсовые. Но домик и на самом деле оказался миленьким, уютным, чистеньким и вполне ухоженным, да еще и со всеми коммуникациями. Садик небольшой, с яблонями и вишнями, кусты смородины. Кира пожила там летом пару недель, действительно отдохнула. Соседям тетя Вера ее представила, но так как дедок и две старушки оказались туговаты на ухо, звали ее Ирой, как услышали. Ну, Ира так Ира, ей‑то что. Ее задачей было получать перевод на почте и оплачивать коммуналку, приезжать раза два в месяц, проверять, все ли в порядке. У соседей имелся телефон колледжа, куда в случае чего они могли позвонить Кире. Вот в этот домик она и отправилась. Холод стоял ужасный. Отопление в доме имелось, но было отключено, а как его включать, Кира не знала, да и не смогла бы сейчас. И пришлось ей, не раздеваясь, в полной «амуниции» натаскать дров, протопить печь, дождаться тепла, разоблачиться, пообщаться с бдительными соседками, пришедшими на огонек — свет в окошке, придумать убедительную причину своего появления. И как только они ушли, Кира рухнула на кровать и заснула, последним осмысленным движением натянув на себя пуховое одеяло. Третье! Сегодня прилетает Николай. С этой мыслью она проснулась. И с чувством устойчивой тошноты от голода — вчера она только позавтракала. Но есть не хотелось, хотелось только одного — свернуться калачиком и так лежать, лежать, ни о чем не думать. Не делать самый последний шаг, за которым наступит ее пустая жизнь. Сегодня она этого делать не станет! Нет, не сегодня! Она еще побудет денечек с ним, с Колей, а завтра начнется жизнь без него! Кира заставила себя выбраться из постели и заняться хозяйственными делами: растопить печь, умыться, приготовить какой‑то завтрак. Болело все тело, от скорби по себе и своей жизни! Ничего, уговаривала себя Кира, она справится, она начнет проживать с этой болью день за днем, день за днем, ни о чем не думая, и когда‑нибудь привыкнет к ней и уже не будет так остро, непереносимо больно. Она прилегла отдохнуть и заснула на несколько часов, а когда проснулась, ужасно расстроилась — последний день с Колей, и надо было его проспать! Кира нашла интернет‑кафе здесь же, в поселке. Маленькое, задрипанное, но полное народа. Прошла к администратору и спросила: — У вас есть электронная почта? — Да, — кивнул молодой парень и сунул ей прейскурант. Кира заплатила, ей выделили свободный компьютер. Она села на перекошенный стул, догадываясь, почему именно этот компьютер был не занят, но мысли пустые про стул или заляпанный стол вокруг монитора не задевали сознание, проносясь мимолетно, по касательной… Она помнила адрес электронной почты Крайнова, он ей визитку давал, и Кира пару раз писала ему с компьютера колледжа и запомнила точно. Но сейчас она достала эту визитку, зная, что выбросит ее, как только выйдет отсюда. На экране мигал курсор, словно поторапливал — пиши скорее! Скорее она не могла! Она никак не могла!! «Это надо сделать!» — приказывала себе Кира. Она обязана сделать так, чтобы он не пытался ее искать! Вообще никогда! И надо сделать это очень убедительно, чтобы Крайнов ни о чем не догадался. Сейчас важнее всего не ее побег и не то, что она может попасться, даже ее жизнь сейчас не важна — главное, защитить и обезопасить Колю! Только это! Чтобы никакая мразь не могла до него добраться и чтобы не оставить им ни единой лазейки! И даже если, не приведи Господь, они все‑таки каким‑то образом про него узнают, он с чистой душой сможет послать их вместе с Кирой и ее делами куда подальше! Она не даст ни одной возможности навредить Николаю Крайнову!! Кира знала, что означает такое решение: ей потребуется сделать нечто такое гадкое, предательское, после чего Крайнов не захотел бы даже слышать ее имя! И она потеряет его навсегда!! Но пусть он думает, что она гадина, сволочь, предательница, расчетливая дрянь, но только пусть остается в безопасности! Это ее ошибка! Нельзя было, она права не имела связывать с кем‑то свою жизнь! Вот она за нее и заплатит! По самой высокой цене! Кира смотрела на белый экран, на мигающий нетерпеливо курсор и чувствовала, как сворачиваются жгутом все внутренности, отказывающиеся принимать такое решение, а сердце превращается в сжатый болью кулак. Это надо сделать! И она начал писать… Крайнов устал от этой поездки. Но усталость была приятной, той, которая наступает после хорошо исполненного дела. Он остался более чем доволен новыми контрактами, а уж договор с Астаной так вообще грел приличной суммой и интересными новыми возможностями. Выходя из зоны прилета, Николай все же поискал глазами Киру — ну а вдруг она смогла приехать! Он соскучился как‑то совсем до тоски и многое понял вдали от нее, осознал, насколько сильное, глубокое и по‑настоящему истинное чувство испытывает к Кире. Эта женщина его половина, его счастье и наполненность жизни. Ничего подобного Крайнов никогда не испытывал ни к одной женщине, наверное, ждал свою — Киру Белую. Киры не было, и он расстроился, хоть и уговаривал себя весь полет: ну ладно, всякое случается, помогать людям надо, да и Кира, наверное, не смогла бы отказать, но напрягся и загрузился, не увидев ее. Ладно, в субботу заберет ее и два дня от себя отпускать не будет! Посидели вечером с Аглаей и Глебом. Пили чай, он рассказывал о поездке, об Астане, ее потрясающей архитектуре, о новых контрактах. Проводил их и полночи крутился, не мог заснуть и все что‑то странное чувствовал, словно беду или неприятности какие, и тосковал о Кире. Заснул тревожным сном, и снилась ему такая ерунда тяжелая! Встав утром с непонятным тревожащим ощущением, Крайнов отправился разгребать снег, которого порядочно навалило за ночь, и кормить Горация. Хорошо бы еще сделать давно откладываемые мелкие дела, имеющие свойство накапливаться, если не сделал сразу, — изгонять делом из головы и души тревогу глупую. Примораживало так хорошо! Коля вернулся в дом, заварил себе большую кружку душистого травяного чая, прихватив ноутбук, устроился на диване, напротив незатопленного камина. Вытянув, положил ноги на столик, отхлебнул с удовольствием отвар и вошел в свою почту, проверить. К нему пришло два письма с одного и того же неизвестного адреса, он открыл послание, посмотрел первым делом на подпись: «Кира», и улыбнулся — нашла, что ли, в том захолустье Интернет? Крайнов пробежал быстрым взглядом содержание — ничего не понял, тряхнул головой, прочитал снова, опять ничего не понял. Что за дела такие? Шутка? Весьма неуместная и странная! Открыл второе послание — то же письмо, продублированное еще раз! Это что значит, чтоб наверняка дошло? Он перечитал письмо снова: «Здравствуй, Коля! Прости, что вот так, письмом, понимаю, насколько это трусливо и непорядочно, но встретиться и поговорить я не смогла. Боялась, что, увидев тебя, передумаю! Я обманула тебя, Николай, ни в какую деревню я не уехала и никакая моя помощь Ларисе Васильевне не понадобилась, у нее все в полном житейском порядке. Я улетела в Москву и пишу тебе сейчас отсюда, из интернет‑кафе. На прошлой неделе, когда ты уже улетел, мне позвонила Ксения Петровна и сообщила, что меня берут работать в Венскую Высшую школу музыки, преподавать, и что мне необходимо срочно начинать оформлять документы. Мне тяжело было принять такое решение и уехать от тебя, и, если бы ты был рядом, я не уверена, что сделала бы выбор в пользу Вены. Это хорошо, что ты находился далеко и твое присутствие не мешало мне быть объективной, решая свою судьбу. Ты очень много для меня значишь, ты единственный мужчина, Крайнов, с которым я хотела и решилась связать свою судьбу! Но у меня есть Дар, за который я несу ответственность и обязана его оберегать, и есть свое предназначение в жизни, которое, согласись, никак не монтируется с жизнью в поселке «Метель»! А такой шанс, как работа в Венской консерватории, дается один раз в жизни, и я просто не имею права его упускать! И, как бы я ни хотела быть с тобой, Николай, но моя работа и призвание требуют умения и решимости отказываться от личного счастья. Надеюсь, ты меня поймешь. На следующей неделе я получу визу и все документы, билет в Вену у меня на руках. Я подписала договор с риелторской фирмой, они будут сдавать мою квартиру, с работы я уволилась. Так что все дела в этом городе я завершила. Все, что у нас с тобой произошло, было непередаваемо прекрасно, и я благодарю тебя и Бога за это и сохраню в памяти на всю жизнь. Спасибо тебе за все, Крайнов! Прости меня, если у тебя получится, и постарайся понять. Я желаю тебе большого счастья и найти достойную, замечательную женщину, которой не надо будет выбирать между тобой и своим призванием. Прости! Может, у тебя получится не очень меня ненавидеть. И, пожалуйста, не надо пытаться связаться со мной и искать меня, я не хочу с тобой встречаться и разговаривать, мне это больно. Прости еще раз. Кира». Крайнов встал, сходил за телефоном, набрал ее номер и услышал голос оператора: «Абонент недоступен». Что значит «не доступен»? Он нажал вызов еще раз — с тем же результатом. Крайнов снова прочитал письмо, и по мере осознания в груди начало замерзать сердце — а ведь это не шутка! Кира написала это всерьез!! Кира лежала, свернувшись калачиком на кровати, и умирала душой — такое явное ощущение, словно где‑то внутри образовалась дыра, через которую вытекает душа! Господи! Какая глупая, нелепая и трагическая цепь случайностей продырявила в ней эту дыру! Первым звеном в кандальной цепи судьбы явилась метель! Смешно, горестными слезами смешно!! Та метель, что свела их с Колей, послужила началом отсчета этих звеньев! Ксения Петровна не смогла прилететь, и понадобилось снять на пленку выступление учеников Киры! Вторым звеном явился Слава — безответственный оператор, который, упиваясь своим профессионализмом, уловив красивую картинку, не удержался и снял Кирино выступление, и не потрудился вспомнить свое обещание, и уж тем более сдержать его! Третьим звеном стал редактор телевидения, который смонтировал репортаж, вставив в него и кадры с Кирой! Четвертым — столичный канал «Культура», который, делая годовой отчет, выбрал именно этот репортаж! И пятым, что у какого‑то криминального вымогателя обнаружилась тонкая душевная организация с тягой к прекрасному и к регулярному просмотру канала «Культура», что вообще за пределами понимания! Одно зацеплялось за другое, сковываясь в цепь, на которой, как при пытке, подвесили Киру! Ей было так плохо, как никогда в жизни, как она представить не могла! Болело все тело, она не помнила, когда ела в последний раз, и желудок сводило голодными спазмами, сил не было не то что двигаться, а даже шевелиться и дышать! Она заползла в свою «нору», свернулась калачиком, укрылась с головой одеялом. Теперь Кире хотелось только умереть — не двигаться, ничего не делать, не думать, просто дышать, пока дыхание не остановится! «Нет!» — четко и громко сказал какой‑то голос внутри нее. «Что нет?» — продираясь сквозь паутину болезненного опустошения, удивилась Кира. И поняла «что»! Где‑то в самой глубине еле тлел огонек надежды, не затушенной до конца лампадкой — она может еще встретиться с Колей и все объяснить! Ведь когда‑нибудь этот кошмар закончится! Не будут же эти сволочи бегать за ней всю жизнь! А может, их арестуют, или они махнут на них с отцом рукой, устав носиться по всей стране! Но это должно, обязано закончиться! И тогда… Они еще могут встретиться, и она хотя бы увидит Николая! И сознание зацепилось за эту робкую, почти погасшую надежду, и Кира заставила себя двигаться! Сначала скинуть одеяло! Сесть в кровати — голову повело, повело по кругу, в какую‑то темную точку. Она зажмурилась, тряхнула головой, спустила ноги с кровати. Нет! Так не пойдет!! Ей понадобятся все силы и здоровье, чтобы добраться до Москвы и не попасться этим козлам! Заставляя себя двигаться, Кира сварила гречневый суп, поела, кое‑как дошла в крошечный душевой закуток — мыться сил совсем не осталось. Держась одной рукой за стену, каким‑то образом умудрилась помыть голову и повозить по телу мылом. Стало полегче. Двигаться она уже смогла без постоянных мысленных окриков. Болело в груди — боль ухватила жесткой лапкой за горло, сдавила сердце и легкие так, что трудно было дышать! Но с этой болью придется теперь жить и привыкать к ней! А вот слабость — с этим надо разобраться, иначе она преподнесет себя преследователям на тарелочке, грохнувшись где‑нибудь в обморок! «Завтра, — решила Кира, — завтра она поедет в платную клинику, сдаст все, какие только можно, анализы, у них есть такая услуга, без направления врача делать платные анализы. А послезавтра пойдет к врачу! Силы и здоровье нужны! Как бы больно ни было, а еще бега предстоят через четверть страны!» Телефон звонил с регулярностью раз в десять минут, Крайнов не отвечал и не обращал внимания на то, что от вибрации трубка перемещается по стеклянной поверхности к самому краю стола. Он прочитал письмо Киры, наверное, уже раз сто. Сидел на диване, смотрел в экран ноутбука. Когда тот гас, стучал пальцем по панели, вызывая картинку обратно, и снова читал. Уведомление о смерти. Смерти всего значимого в его жизни, потому что именно сейчас выяснилось, что он, Николай Крайнов, стал другим! Встретив Киру, он стал другим, целым, сросся с ней душой и телом, и мыслями, порывами, жизнью! И получил от нее уведомление об убийстве половины его! За эти часы он снова, как тогда после травмы, прошел пять ступеней смерти! Отрицание! Да ладно, это какая‑то нелепая шутка! Вот всего этого просто не может быть! Не мо‑жет!! Гнев! Да какого хрена?! Что за мутатень?! Она что, издевается?! Письмо написала? Но и гневаясь, он даже мысленно не мог обозвать Киру мерзкими и грязными эпитетами. Торг! Да ладно, Кир! Ты просто напугалась и не хотела меня обидеть! Он ее найдет. И они договорятся. Если действительно ей так приспичила эта Вена, то хрен с ней, поедет он с Кирой в эту гребаную Вену! На такой расклад она же согласится! Уныние! Какая Вена, Крайнов?! Кому ты там нужен? Ты женщине любимой не нужен, поэтому она так легко и просто от тебя отказалась. И действительно, на кой фиг ты ей сдался? Она права, лучше так все закончить, чем рассусоливать сопли! Все понятно — ты в своем медвежьем углу сидишь, в игрушечки играешь: охота, рыбалка, егерь, етить его! Что ты ей можешь дать? Примирение! Кира права — так будет лучше. У нее действительно призвание и талант, — он же сам слышал и видел, какой у нее талант — и его надо реализовать. А если бы она вышла за него и потом сбежала, он вообще смог бы это пережить? Ладно, пусть так! Крайнов снова хлопнул пальцем по панели, возвращая картинку. Пережить и сейчас не получалось! Ныло сердце, очень хотелось плакать от боли и непонимания, и было так тошно, что не хотелось жить! Первый раз ему не хотелось этой жизни!! Аглая, совсем уж растревожась, посмотрела на экран телефона. — Глеб! — позвала она. — К нему надо идти! Что‑то случилось! — Что с ним могло случиться? — спокойно спросил Генералов, подойдя к жене. — Он третий час не берет трубку! — нервничала Глашка. — Я уже раз двадцать ему звонила! — Так, спокойно, что ты разволновалась? — попытался успокоить он жену. — Да я уже три раза поднималась в мансарду! — кипятилась Аглая. — У него свет горит только в кухне, и никакого движения! Гораций спущенный бегает! — Иди одевайся! — поцеловав Глашку, распорядился Генералов. — Проще и быстрей будет сходить, чем успокаивать тебя. — Алтай! — позвала Глашка, первой входя на участок. Гораций радостно кинулся к ним, жалуясь, что хозяин куда‑то запропастился. Аглая автоматически потрепала его по лобастой башке и поспешила в дом. — Коля! — позвала она, входя в незапертые двери, и ломанулась в комнату, заметив там Николая, не реагировавшего на их появление. — Коля, что случилось? Она поспешила к другу, снимая на ходу шапку, шарф, расстегивая пуховик. — Коля? — подошла она к нему. Крайнов не ответил, оставаясь в той же позе и неотрывно глядя на экран. — Коля? — перепугалась Глашка и потрясла его за плечо. Он повернул голову, посмотрел на нее невидящим, черным взглядом бездонных, глядящих внутрь себя глаз. — Привет, — тускло сказал Крайнов и повернулся обратно к экрану. — Ты почему на звонки не отвечаешь? — допытывалась, страшно перепугавшись его странного состояния, Аглая. — Глаш, подожди, — придержал ее за руку Генералов и указал на письмо, светящееся на экране. Они склонились оба и начали читать. — Нет! — твердо заявила Глашка и даже отстранилась от экрана, от этой «черной метки». — Нет, она не могла такое написать! — Но написала, — низким охрипшим голосом произнес Крайнов. — Нет, Алтай, Кира так не могла поступить! — заверила Глашка и потребовала подтверждения: — Глеб, скажи! — Для начала давайте включим свет, — спокойненько предложил Генералов, — и разденемся. Он силой уволок за собой Глашку в прихожую, помог ей снять верхнюю одежду, разделся сам, достал тапочки, помог снять сапожки, и все останавливал торопящуюся жену: — Спокойней, Аглая. — Да как спокойней?! — возмущалась беспредельно она. — Ты видишь, что с ним! — Сейчас разберемся, — ровным тоном пообещал он. Свет они включили, и Генералову удалось попридержать жену и убедить ее сделать им всем чай. И только потом, с чашками чая, они прошли в комнату и сели рядом с Николаем на диван. — Коль, выпей, — всунула ему в руки чашку Глаша и попросила жалостливо: — Ну посмотри на меня! Он взял чашку, посмотрел тем же взглядом на подругу и уведомил пустым хриплым голосом: — Все хорошо, Стрелка. Она в Вену уезжает. Ей надо. Она правильно делает. — Да ты сбрендил! — сорвалась на громкое возмущение Глашка. — Даже если это и так, Кира никогда бы не сделала такой подлости и грязи! — Она отставила свою чашку на стол, ухватила Крайнова двумя руками и тряханула с силой. — Ты что тут похороны устроил! Неужели ты не понимаешь, что Кира никогда с тобой так не поступила бы?! — Что ты меня трясешь, — почти нормальным голосом спросил он и убрал ее руки. — Поступила, не поступила, откуда ты знаешь? — Да вы себя со стороны видели?! — бушевала Глашка. — От вас же искры во все стороны летели! Она глаз от тебя оторвать не могла и все дотрагивалась кончиками пальцев, отойти от тебя на метр не могла! Ты что, Алтай, совсем поглупел? Кира сильный, красивый человек и любит тебя безмерно, она бы никогда не сделала такой подлости! Глеб, скажи ему! — Насколько я смог узнать Киру, — поддержал жену Генералов, — в ней нет ничего гнилого, двойного и расчетливого. Согласен с Глашей, не могла она так поступить. Тут что‑то другое. — Что другое? — прохрипел устало Крайнов. — Что может быть другое? Я вот сидел и думал, и додумался до того, что, может быть, тоже так поступил на ее месте. Если б у меня был такой Дар, как у Киры, и меня поставили перед выбором. Я спрашиваю себя: смог бы я, глядя ей в глаза, сказать, что отказываюсь от нее? Не написал бы я письмо? Проще и не так больно. А ты говоришь «другое». — Ну и что ты себе ответил? — поинтересовался Генералов, преспокойненько отхлебывая чай из кружки. — Нет, — выдохнул Крайнов и устало потер лицо ладонью. — Я бы от нее не отказался ни за что. От работы — может быть, а от нее — нет! — Ну вот, я же говорю, здесь что‑то не так! — обрадовалась Глашка. — Она бы тоже от тебя не отказалась ни за что, уж поверь мне! Николай промолчал. Впрочем, его вид говорил сам за себя — он не соглашался с подругой, пережив за эти часы свое индивидуальное чистилище и приняв действительность такой, какой она ему представлялась. — Так, Коля, — поставил чашку на стол и призвал к размышлению Генералов, — давай‑ка соберись и подумаем. Примем за главную версию, основанную на нашей с женой глубокой уверенности, что все не так просто и однозначно с этим письмом. — Ну давай примем, — равнодушно согласился Коля. — Возьмем за отправную точку, что Кира на самом деле никогда бы так не поступила. Что из этого следует? — Что? — более живо и немного заинтересованно переспросил Крайнов. — А то, что либо это письмо не она писала, либо сделала это по каким‑то очень непростым и серьезным причинам, — принялся рассуждать Генералов. — Значит, первое: если писала не она, то кто и зачем? Предположим, кому‑то захотелось разлучить вас или тупо нагадить, кто это мог сделать? — Никто, — поразмыслив, уверил Коля, понемногу оживая и проявляя все больший интерес, — у меня, ты знаешь, девушек на тот момент, когда я встретился с Кирой, не было уж месяца три, и я никого ради нее не бросал. У Киры ни друзей, ни подруг нет, да и про то, что мы встречаемся, знали только вы. Она не посвящала коллег в свою жизнь, и я, встречая ее с работы, ставил машину подальше, чтобы не давать повода к сплетням. — То есть получается, что этот вариант мы отбрасываем. — Получается так. — Тем более что недоразумение сразу же разрешилось бы, стоило тебе позвонить Кире, — вставила Глашка. — Я звонил, — окаменел лицом Крайнов, — она отключила телефон. — В таком случае, — продолжил Глеб, — остаются два варианта. Первый: кому‑то было очень нужно, чтобы ты не искал Киру, и второй… — Он неожиданно замолчал и посмотрел на жену. — Глаш, скажи, при каких обстоятельствах ты бы написала подобное послание мне? Аглая задумалась, посмотрела на Крайнова, перевела взгляд на мужа и твердо сообщила: — Если бы только таким способом я могла защитить тебя от чего‑то страшного или спасти! — Вот и я так думаю, — улыбнулся ей проникновенно Генералов и посмотрел на Николая. — Алтай, ты не знаешь, от чего может спасать тебя Кира и от чего пытается защитить? Крайнов, по мере осознания вопроса и ответа на него, побелел лицом и сорвался, до конца поняв, что могло произойти. — Твою мать! — Он резко вскочил с места, так, что Генералов в последний момент успел подхватить полетевший на пол ноутбук. — Твою мать! — повторил Крайнов. — Я идиот!! Как я сразу не догадался?! Твою ж мать! — Коль, ты чего? — ошарашенно спросила Глашка. — Ну конечно!! — Он сел на место, снова подскочил, обошел столик и принялся ходить туда‑сюда вдоль камина. — Она меня защищала! И спасала, понимаете?! — Пока нет, — спокойно ответил Глеб и откинулся на спинку дивана. Крайнов принялся рассказывать им про непростую жизнь Киры, про брата, про преследовавших их с отцом людей, про то, что им приходится постоянно переезжать и она уже дважды сменила фамилию. Не подробнейшим образом, как поведала ему Кира, а более сжато, но детали криминальных наездов он не упустил. — Боже мой! — расстроилась совершенно Глашка, прижав от переживаний пальцы к губам. — Бедная Кира, она вот в таком ужасе жила? — Судя по всему, милая, — заметил Генералов, — она живет в этом ужасе до сих пор, да еще героически пытается спасти Алтая. — Надо что‑то делать! — потребовала Глашка. — Надо немедленно ее защитить! Найти! — Бля! — выругался Коля и остановил свое беспокойное шастание, замерев на месте. — А вот это будет непросто! Она умеет прятаться! Но я ее найду! — Если она спряталась, — заметил тем же ровным тоном Генералов. — В каком смысле? — уставилась на него Глашка. — В том, что ее вполне могли и поймать. — Ой, нет! — Она снова прижала ладошки к губам. — Не надо, чтобы поймали и нашли! — Мы постараемся, — улыбнулся ей муж и изменился в полмгновения, став сосредоточенным и собранным, исчезла расслабленность, и что‑то блеснуло такое в глазах. — Давай, Коль, соображай! Вспоминай, когда ты последний раз разговаривал с Кирой по телефону? — Второго, примерно в десять утра, — и он рассказал про звонок. — Получается, что тогда она уже знала о преследователях. — Из чего это следует? — быстро спросила Глашка. — Ну, во‑первых, Кира уверена была, что они не знают про Колю, и таким образом хотела, чтобы он ее не искал и не звонил, пока она не скроется. Если бы они знали о ваших отношениях, то наехали б на вас одновременно, и ей не пришлось бы звонить и выдумывать причину, из‑за которой с ней нельзя связаться. Это понятно? — Да, — кивнула Глашка. — Значит, берем за отправную точку, что второго утром на нее наехали. Прямо на работе, в это время она находилась в колледже. И ей удалось как‑то на этот момент от них уйти. То, что такого номера больше нет, говорит о том, что Кира очень умная девочка, она уничтожила симку, и думаю, сам телефон, на случай, если ее схватят, чтобы никто не мог увидеть твой номер, Алтай. Следующее: еще сегодня утром она оставалась на свободе, раз смогла написать и отправить письмо. Это хорошо. Значит, где‑то спряталась и имеет достаточно возможностей для передвижения. — А если она писала под диктовку, если ее заставили? — обеспокоилась Глашка. — Нет, — ответил Крайнов, — этого шантажистам не надо. Ровно наоборот, они бы уже наехали на меня и вымогали деньги за Киру, а ее шантажировали мной. Совершенно точно, что ей пока удается скрываться. — Так! — поднялся Генералов с дивана. — Пошли к нам! Попробуем вычислить ее визитеров. Не задавая вопросов, Аглая с Николаем бегом помчались одеваться. Та аппаратура, те программы и компьютеры и возможности, которые имелись у Генералова, пожалуй, могли быть еще у человек с десяток, ну, может, двадцать в стране, и вообще вся сфера его деятельности была известна только ему и правительству страны и имела весьма засекреченный для окружающих характер. Таинственный мужик. Даже Аглая не знала до конца всех его возможностей и работы; впрочем, она не возражала, понимая, что он оберегает ее этим умалчиванием. — Ну что, — начал быстро что‑то набирать на клавиатуре Генералов, как только сел в кресло за рабочий стол, а Глашка с Николаем устроились по бокам от него на стульях, — пойдем простым логическим путем. Господам требуется мобильность, посмотрим… Он входил в какие‑то папки, ссылки, программы — открывающиеся окна, файлы мелькали на экране с такой быстротой, что Аглая с Крайновым не успевали читать. — Ага, — порадовался Генералов, — кажется, что‑то есть. — Объясняй, не делай так! — потребовала Аглая. — Как я понимаю, прилететь они могли только из Москвы? — приступил к пояснениям, не прекращая что‑то набирать и изучать на экране, он. — И им обязательно понадобится машина. Где они могут ее взять? Правильно, в прокате. Смотрим, какие ближайшие к аэропорту есть пункты проката. Я нашел три. В двух из них машины брали либо женщины, либо местные, а вот в третьем первого февраля мужчина с московской пропиской взял машину на три дня. — А как ты смог это узнать? — поразился Коля. — Да просто, по Интернету посмотрел пункты проката, выбрал нужные, вошел в их почту и по специальной программе открыл их внутреннюю документацию, а там данные на всех клиентов. Коль, — попросил он нежно, — давай про «как смог и сделал» я тебе как‑нибудь на досуге расскажу и покажу, а сейчас объяснять каждый свой ход не стану. Лады? — Лады, только один вопрос: вот так легко — во внутреннюю документацию? — не удержался Крайнов. — Хочешь, потом тебе установим кое‑какие программки, кстати, сильно облегчат твою работу, — предложил Генералов. — Хочу, еще бы! — порадовался Николай. — Так вот, — вернулся к текущему вопросу Глеб. — Предположим, что их, скорее всего, прилетело трое: один за рулем и на подхвате, один для охраны девушки и руководитель. Смотрим, дневной рейс из Москвы подходит по времени, так, списки пассажиров. Ну вот, наш господин и посадочные за ним зарегистрировали еще двое и сидели рядышком, а перед ним женщина. Крайнов промолчал на сей раз — подумаешь, человек в пару минут вошел в файлы авиакомпании и посадочные посмотрел. М‑м‑да! — Слушайте, — отвлекся от экрана, оттолкнулся ногой и чуть отъехал на кресле назад Генералов, чтобы видеть Аглаю и Николая, — это не профессионалы, это гопники какие‑то, ей‑богу! — Почему? — спросила Глашка. — Ну судите сами, — принялся рассуждать он, — прилетели днем, вечер потратили на то, чтобы выяснить, где Кира живет и работает, а с утречка заявились к ней на работу. — А как они туда попали, там же охрана в колледже? — спросила Аглая. — Да у них второй месяц ремонт идет, — ответил Коля, — там сейчас любой может зайти, сказав, что он строитель или бригадир. — Это неважно, — отмахнулся Глеб, — главное, раз Кира смогла сбежать, эти орлы даже не потрудились узнать что‑нибудь про это здание. А ведь в инете есть подробное описание данного архитектурного памятника, где упоминается про несколько черных ходов и лестниц. Нам повезло, но за криминал обидно, честное слово! Нельзя же быть такими дилетантами и пофигистами! Ведь один раз они уже прокололись, когда пытались ее увезти прямо с работы! И потом, они ловят Киру с отцом несколько лет, и тем удается каждый раз уйти, можно было проявить и больше уважения к этим людям. Ну, предположим, что они спрашивали у нее на работе, с кем она живет, с кем дружит, но это такой отстой. Даже нелепо как‑то — приехали выколачивать деньги без всякой информации о человеке! Ну ладно, это я отвлекся. Киру они потеряли, это факт! — А откуда мы это знаем? — спросила быстренько Глашка. — Из пункта проката. Дядечка продлил срок аренды еще на три дня. О чем это говорит? — Что они ее ищут! — обрадовалась Глашка. — Нам надо найти ее прежде! — А вот это будет посложней, — вздохнул Генералов, — она молодчина, сумела грамотно уйти от них, и я уверен, что, наученная горьким опытом, под руководством своего полковника, Кира знает, как прятаться. Скорее всего, никто из ее знакомых и коллег понятия не имеет, где она, — и он посмотрел на Николая. — Алтай, ее вполне может уже не быть в городе. Кире совершенно незачем оставаться там, да и опасно. — Надо узнать, — подумав, сказал Крайнов, — она, конечно, связалась со своим Романом Георгиевичем, надо поговорить с ним. — Он ничего не скажет, — покачал, отрицая, головой Глеб, — хоть министром обороны представься. Незнакомый мужик звонит ему и спрашивает, как найти Киру? Что бы ты на его месте ответил? — Глашка беременная, при ней нельзя, — вздохнул Алтай. — Ну а ему можно, вот он тебе и скажет… — А если позвонит знакомый? — спросила Аглая. Коля с Глебом развернулись одновременно и уставились на нее. — Глашуня! — похвалил Генералов. — Ты гений! — Да, — сказала Глашка со всей серьезностью, — я такая. Генералов резко придвинулся к столу и стал снова бегать пальцами по клавиатуре. — Так, найдем этого полковника… Ну, вот и он. — И предложил, снова отъехав от стола: — И думаю, надо скинуть балласт, чтобы он не мешался у нас под ногами. Достал из кармана сотовый и набрал по памяти какой‑то номер. — Привет, Гарик! — Послушал, что ему говорят, улыбнулся. — Рад, что смог помочь, обращайся, — снова пауза на ответную реплику. — Можешь. Тут три господина из Москвы нас посетили, — он назвал имена, фамилии и номер машины. — Они очень докучают моим друзьям. Ты их возьми нежно, Гарик, скажем, по подозрению в подготовке террористического акта. Правда, господа не по твоему ведомству, а уголовки, но при твоем подходе они расколются до самого пола, и хозяев сдадут, и конкурентов, и кого и как пасут. Ты в протокольчик подробно все занеси и сдай их на руки коллегам, за ними потом из Москвы приедут, заберут и поблагодарят вас всех за отличную работу. — Выслушал ответ и пояснил: — Меня особо интересует: ту девушку, за которой они сюда приехали, ищут только они или еще кто. — И перед тем, как попрощаться, ответил: — И тебе спасибо, я же сказал: обращайся. Ну, все, жду информацию. Пока. Он посмотрел на притихших зрителей и предложил: — Давайте‑ка перекусим! И чайку! Вы сделайте, ладно, а я позвоню кое‑кому, — и поднялся с кресла. — А Гарик, это… — начал Крайнов вопрос. — Майор ФСБ. Хороший парень, — ответил Генералов и вышел из кабинета. — От такой он у меня загадошны‑ы‑й, — вздохнула дурочкой Глашка. — Пошли, Алтай, на кухню, сварганим что‑нибудь. Аглае пришлось делать легкий ужин самой, от переживаний у Крайнова все из рук валилось. Он принялся себя ругать, что не смог защитить Киру, и давно надо было перевезти ее сюда, хрен бы кто здесь ее достал, отмахиваясь от вполне резонного замечания подруги, что достали‑то ее на работе. Метался как зверь в клетке, хватаясь за голову от отчаяния: — Ты представляешь, что она сейчас испытывает?! — Представляю, — сурово отвечала Аглая. — Алтай, перестань винить себя. Мы ее найдем! И прекрати шастать! — Ну что, есть будем? — вошел в кухню Генералов, протянул Николаю трубку и бумажку с номером телефона. — Это телефон Баринова Романа Георгиевича. Наберешь минут через пять, сейчас его предупредят, что ты позвонишь, чтобы разговор состоялся. Крайнов не стал выяснять, кто позвонит и предупредит, он за время общения с Глебом Алексеевичем привык не задавать тому лишних вопросов, понимая, что работа у него непростая и во многом закрытая для обсуждений, хотя на самом деле он тоже занимался финансовым консультированием, именно этим, и был коллегой Николая, правда, консультировал он отнюдь не спортивные клубы, а сделки с арабским миром, а это уже сами понимаете. Николай набрал номер, и ему почти сразу ответили: — Баринов! — Это Николай Крайнов, — представился Алтай. — Да, меня предупредили, что вы будете звонить, — сухим тоном ответил полковник и спросил: — И чем я могу помочь олимпийскому призеру? — Роман Георгиевич, вы знаете, где Кира? — без прелюдий задал вопрос Коля. — А какое отношение вы имеете к Кире? — после небольшой паузы строго спросил полковник. — Надеюсь, что самое прямое, — ответил Коля. — Роман Георгиевич, мне надо ее найти. Она вам звонила? — Вы в курсе ее ситуации? — чуть мягче задал вопрос Роман Георгиевич. — Да, — утвердил Крайнов. — Она мне звонила, — вторично помолчав, ответил друг Кириного отца, — до десятого она будет отсиживаться где‑то в пригороде. Где, не знаю, сказала — в надежном месте. Поговорит с отцом, а потом на электричках доберется до большого города и вылетит в Москву, это все, что я знаю. Глебу позвонили на сотовый, он ответил, выслушал сообщение. Коля посмотрел на него, Генералов утвердительно кивнул: — Взяли, всех троих. — Роман Георгиевич, — продолжил Крайнов, — тех, кто преследовал Киру, только что арестовали. — О как, — живо подивился полковник, — и что за чудеса оперативного реагирования местной полиции? — Это не совсем их чудеса, а скорее местного ФСБ, по просьбе нашего с Кирой друга. — Это не того ли, что попросил замминистра со мной поболтать? — прощелкал ушлый сыщик. — Его, — подтвердил Николай, — и он утверждает, что дня через три‑четыре ваши сотрудники могут забрать этих господ с полным чистосердечным признанием и показаниями на всех своих и чужих хозяев. — Однако подарочки вы нам делаете! — крякнул не без удовольствия Баринов и уже совсем другим, дружеским тоном сказал: — Ты, Николай, давай ищи Киру, но если не найдешь, как только она проявится, я скажу, чтобы немедленно связалась с тобой. Это все, что могу тебе пообещать пока. И звони, как там у вас дела. — Спасибо, Роман Георгиевич, — поблагодарил Николай и попрощался. — Он не знает, где Кира, — сообщил Крайнов полученную информацию друзьям. — До десятого она будет прятаться где‑то в пригороде. Десятого с телеграфа они связываются с отцом, после разговора с ним она начнет двигаться в сторону Москвы на электричках. — Так, — призадумался Генералов, — искать ее на телеграфе отпадает, их десятки, на какой она придет, не угадаешь. Вот что, Коля, надо у нее на работе поспрашивать, может, и всплывет зацепка какая, и с учениками поговорить. Ах, черт, — вспомнил он, — завтра ж воскресенье! — Ничего, кого смогу, того найду из ее коллег и учеников! — решительно заявил Крайнов. — Ну давай, а я еще покопаюсь, может, она квартиру сняла или где‑то карточкой расплачивалась. Поищу. Ну и нам всем не мешало бы помолиться о ней! — Бедная Кира, — вздохнула чуть не плача Аглая, — я даже представить не могу, как ей сейчас тяжело! Господи, что с ней сейчас, где она? — Глашка, прекрати! — взревел Крайнов. — А то я мозгой двинусь! Утром было совсем хреново! Кира снова забыла поесть, и теперь с желудком творилась всякая фигня — и тошнило, и подсасывало от голода, сил не наскребалось даже на то, чтобы выключить будильник. — Так, встала, Белая! — приказала она себе грозно. — Болеть нельзя! И на силе воли и подбадривании словесном смогла кое‑как собраться и, прихватив с собой жухлый банан, еще из запасов ее холодильника, Кира поехала в платную поликлинику. Клиника на то и была сильно платной, что работала без выходных. И прием врачи вели каждый день, и анализы брали каждый день. За то и была ну очень, очень платной, платнее некуда! Это Киру не пугало, деньги у нее имелись. Приличную сумму она всегда носила с собой во внутреннем зашитом кармане, это стало привычкой с первого побега, пачка поменьше — за подкладкой сумочки, и еще одну она прихватила из дома. Откуда такие деньги? Кое‑что осталось после покупки квартиры, а остальные… Она же не тратила на себя всю зарплату! Вещи покупала только необходимый минимум, без изысков, единственное концертное платье осталось из прошлой жизни, рестораны‑кафе не посещала, даже в кино не ходила, только работала. Вот и скопились. У Киры взяли какое‑то немереное количество крови в несколько пробирок, а все потому, что от бессилия и безразличия, когда ее спрашивали в регистратуре: — А на сахар будем сдавать? А на холестерин? А на… — еще с десяток каких‑то наименований. Она только кивала головой — будем, на все будем, только давайте уже сдадим! Ей выдали бланки, стерильную баночку для анализа мочи и указали направление, куда двигаться дальше. Банан она сжевала по дороге, в маршрутке, вместе со слезами, текшими по лицу, — из окна машины Кира увидела здоровенный плакат с румяным мужиком, державшим пенную кружку пива и спрашивавшим большими буквами: «Коля, а ты пивка?!» — и слезы потекли сами собой. Не каплями, ручьями без всхлипов и участия сознания в этом процессе, и она жевала сладко‑горько‑соленый банан, не чувствуя его вкуса. Добравшись до домика, Кира смогла только снять сапоги, шубу, доплестись до кровати и, рухнув на нее, невидяще, тупо уставилась в потолок. «Осталось пять дней. Надо как‑то собрать себя в кучу, а то папа перепугается и полетит меня спасать. А этого никак нельзя! Надо собраться!» Она проспала часа два, а проснувшись, почувствовала себя намного бодрее, даже смогла приготовить ужин, поела, не чувствуя вкуса еды и проталкивая ее через скорбящее болью горе. «Как я смогу без него жить? — подумала Кира. — Как мне жить‑то теперь?» А вот об этом думать нельзя было никак! Нельзя! Она подумает о Коле, когда выберется на безопасное пространство. Она ляжет и станет думать о нем целыми днями, а сейчас нельзя! Кира натаскала дров со двора, проделав это в несколько этапов, останавливаясь, передыхая — руки‑ноги ослабели, как у старушки, и воздух проходил с трудом через ком боли, сжимавший легкие. Ничего! Надо занять себя делами! Натопила печь, стараясь не смотреть на огонь и не вспоминать другой огонь, в камине. Ничего! Постирала свое бельишко, развесила в комнате на спинках стульев и кровати. Кира ни разу за эти дни не вспомнила о музыке, о своих учениках — весь объем мыслей, воспоминаний в разуме занимал Николай Крайнов! Ничего, она справится! Кира проспала на следующий день до полудня. Без сновидений, черной дырой! После трех ей надо быть в поликлинике, забрать результаты анализов и сходить на прием к врачу. Женщина лет за тридцать пять, в белом, подогнанном по фигуре халате с синим воротничком и такой же каемочкой на кармане, с хорошим макияжем и укладкой, приветливая и улыбчивая, долго изучала результаты анализов Киры. А когда оторвалась от них, нежно попеняла: — Ну что ж вы, Кира Владимировна, довели себя до такого состояния? Нервное истощение, судя по всему. — И как это лечить? — пустым тоном, без интонаций, спросила Кира. — Перестать нервничать, в первую очередь, — улыбнулась ей доктор. — Сейчас мы еще УЗИ сделаем. — Она подняла трубку стоявшего на столе телефона, набрала какой‑то номер. — Лен, у тебя свободно? Я сейчас подойду с пациенткой. Кира прошла за ней через коридор в другой кабинет, где другая женщина в халате улыбалась приветливо, ей указали на кушетку, намазали живот холодным гелем и водили по нему аппаратом, а обе врачихи смотрели в монитор. — Ну, так я и думала, — улыбнулась первая, та, что терапевт. — Одевайтесь, заберите снимок и возвращайтесь ко мне. Последовательно выполнив все данные указания, Кира, постучав, вошла в кабинет и села на стул возле стола. Доктор что‑то писала. Закончив, вложила в карточку бланки анализов, снимок УЗИ, закрыла и, протянув Кире, дала новые указания: — Карточку отдаю вам, сейчас спуститесь в регистратуру и запишетесь на завтра к гинекологу, и с карточкой к ней. Он вам назначит курс восстанавливающей терапии, витамины. — А что со мной? — спросила Кира. — Как что? — несколько опешила доктор. — Вы беременны. Почти семь недель. Вы разве не знали? — Нет, — перестав что‑то понимать окончательно, сказала Кира, — я не знала. Это точно? — Да вы что, девушка, как такое можно пропустить? — поразилась доктор. — Вы же не подросток, в самом деле! Когда у вас последние месячные были? — Я не помню, — пожала плечами Кира. — Ну, ничего, — взяла себя в руки доктор, — это от переутомления. Завтра вы с доктором обо всем поговорите. Не приходя в сознание и разум, на автопилоте, без единой мысли в пустой звенящей голове, Кира добралась до дома привычным маршрутом, доплелась до кровати, легла прямо в одежде и закрыла глаза. И через пять минут сознание, покинувшее Киру в поликлинике, догнало свою хозяйку! Кира резко села на кровати, переждала головокружение и вдруг осознала. Она беременна?! У нее будет ребенок?! Колин ребенок?! Ребенок?! Кира знала, когда они зачали этого ребенка — в ночь на субботу, на диване перед камином, когда поднялись, соединившись душами, в пугающую высоту! Господи, какое счастье! Какое немыслимое, неожиданное счастье! И вдруг, словно ее скинули с обрыва в холодную воду, и сознание стало кристально чистым, ясным, Кира осознала, насколько не вовремя сейчас это дитя и где найти силы, чтобы спасти его, уберечь! — Не бойся, маленький, — положила она руку на живот, словно прикрыв ребенка от неприятностей и страха, — у нас все будет хорошо! Господи, что же теперь делать? И как защитить ребенка? А если ее поймают! И кипятком по позвоночнику прокатил ужас от осознания, что может с ней и с ребенком случиться, если ее найдут! И Крайнов никогда не узнает про него? — Это хорошо, — успокаивала себя шепотом Кира, — это хорошо, что не узнает, никто не сможет его шантажировать! Никто! «Ничего, ничего», — уговаривала она себя ставшим за эти дни единственным успокоительным словом, повторяемым по сто раз за день! Ничего, она справится! Она поговорит с отцом, доберется до Москвы, а там Роман Георгиевич поможет! И первый раз за эти пять дней разрыдалась! И не могла остановиться. И только каким‑то новым, неведомым инстинктом понимая, что может навредить малышу, она заставила себя успокоиться и сразу же провалилась в спасительный сон. Выяснилось, что в колледже находился дежурный преподаватель, и — о, везение! — сегодня у кого‑то из Кириных коллег был день рождения, и «девчонки», сбежав из дома под предлогом срочной сдачи документации, сидели в одном из кабинетов тесным кружочком и отмечали это дело шампанским. Что Крайнов им наговорил и насочинял, он и сам не помнил. Помогли еще шампанское и тортик, за которыми он сгонял быстрее ветра в ближайший супермаркет, и то, что одна из дам вспомнила, как видела его как‑то с Кирой. И прекрасные русские женщины, пустив чуть пьяненькую слезу, ринулись помогать Крайнову, лично обзвонив всех сотрудников колледжа и расспрашивая о Кире. Только бесполезняк все это оказалось! Никто ничего не видел, не знал и искренне удивлялся исчезновению Киры Владимировны! Единственная удача, и то относительная, что одна из них набрала номер Миши, Кириного ученика, и попросила его рассказать все, что ему известно. И тот поведал, как было дело, подтвердив тем самым предположения Генералова. Не смогли дозвониться «девочки» только до директора. — Уехала, наверное, к своим, в деревню, — предположила одна из них. — А вы приходите завтра, в понедельник, она обязательно будет. Никто не знает Кириных друзей и знакомых, никто и предположить не может, где она находится и к кому могла пойти, — последняя информация, которую он получил от женщин. Крайнов поехал к Кире домой, долго звонил в дверь, на всякий случай говорил, что это он. Потом обошел методично соседей, но и этот опрос результатов не дал. Старушка с третьего этажа рассказала, что видела каких‑то мужиков на машине — тормоза завизжали, вот она и выглянула в окно, но те мужики вбежали в подъезд, а через какое‑то время вернулись в машину. Долго машина эта еще стояла у подъезда, потом уехала. Но сели одни. А к Кире они приезжали или нет, она не знает. Так, и что дальше? Он позвонил Генералову. — Ничего нет, — не утешил Глеб Алексеевич, — кредитками она не пользовалась, ни в одной риелторской фирме квартиру не арендовала. Ну, кредитки, это понятно, при такой жизни первым делом привыкаешь пользоваться наличными и держать их еще где‑нибудь в надежном месте на всякий пожарный. Что решил? — Завтра поговорю с ее директором, — поделился планами Николай. — Если и там облом, начну объезжать ближайшие поселки к городу и расспрашивать местных жителей. Ничего другого придумать пока не могу. Он остался переночевать у знакомых, а утром поехал в колледж. Директор Лариса Васильевна приняла Крайнова сразу, как только секретарь сообщила ей по селектору, что он хочет с ней поговорить. — Проходите, садитесь, как вас по имени‑отчеству? — приветливо встретила его директор. — Николай Алексеевич, — представился он, — можно без отчества. Лариса Васильевна, вы знаете, где я могу найти Киру? — Нет, — печально вздохнула она, — я и сама бы хотела ее найти. — Когда вы ее последний раз видели? — В тот день, когда она исчезла, второго числа. Вбежала ко мне в кабинет, написала заявление об уходе, ничего не объяснила, сказала только, чтобы я переслала ее документы в Москву на Петровку полковнику Баринову, и убежала. Больше я ее не видела. — И она ничего не оставляла, не говорила, где может находиться? — Нет, — вполне определенно утвердила Лариса Васильевна и попросила: — Николай Алексеевич, если вы ее найдете, скажите, чтобы она со мной обязательно связалась. — Скажу, — устало пообещал он, потер лицо ладонью и поднялся со стула. — До свидания. — Удачи вам, — пожелала она. Крайнов уже открывал дверь, когда решил задать еще один вопрос, повернулся и увидел, что директриса прижимает ладонь к губам и ее глаза, полные сострадания и сочувствия, наполняются слезами. Он медленно закрыл дверь, вернулся и сел на тот же стул: — Вы все знаете. Она кивнула, вздохнула глубоко, выдохнула, вытерла пролившиеся слезы и заговорила: — Кирочка, когда устраивалась на работу, предупредила меня, что может в любой момент исчезнуть, и рассказала о своей ситуации… — И сбилась, засомневавшись, рассказывать ли дальше. — Лариса Васильевна, — мягко, но с нажимом пояснил Крайнов, — тех людей, что пытались похитить Киру, арестовали, и сейчас для нее самое опасное, что она об этом не знает. Вы представляете, в каком состоянии Кира сейчас находится? И она рассказала ему подробно, как они договорились с Кирой, как Кира запретила сообщать что‑либо Николаю, защищая его, но… — Я понятия не имею, где Кира прячется, сказала только, что отсидится в надежном месте, а где… — И Лариса Васильевна беспомощно развела руками. — И никаких предположений? Может, знаете каких‑нибудь ее знакомых, может, она упоминала, где бывает, отдыхает? — с последней надеждой спросил он. — Нет, — расстроилась Лариса Васильевна окончательно, — летом ездила в Черногорию, и все. Сев в машину, Крайнов достал ноутбук, включил, вставил модем, открыл карту. Значит, пригород! Этого пригорода до фига! Он за месяц ее не найдет! Твою мать! Крайнов запретил себе представлять, что с ней сейчас и как она — он всю ночь только об этом и думал, от бессилия сжимая зубы до крошева! Сколько понадобится, столько и будет таскаться по поселкам! Начнем с окраины — и Николай принялся методично разбивать окраину города по секторам, которые собирался планомерно объезжать! — Ну что у тебя? — позвонил ему Генералов. Крайнов отчитался и пояснил, что начнет объезд прямо сейчас. — Пальцем в небо, — вздохнул Глеб, — но может, и повезет, повезло же уже, и не один раз! До позднего вечера он успел объездить три бывшие деревни, переговорить с местными, которые отзывались и разговаривали хотя бы с крыльца, перекрикиваясь с ним через забор, и выяснить, что никакая незнакомая девушка у них тут не появлялась. Ладно, завтра продолжим! Все равно результат. Сидеть и просто так ждать десятого, одиннадцатого, черта, ладана, удачи — он не намерен! Было ближе к двенадцати ночи, когда Крайнов подъезжал к дому друзей, у которых остановился, у него зазвонил сотовый, высветив незнакомый номер на экране. — Да, — совсем устало отозвался он. — Это Лариса Васильевна, — представилась женщина. Он вспомнил, что оставил ей номер телефона. — Николай, — взволнованно заговорила она, — мне пришла в голову одна мысль, я не уверена, что это поможет в поисках Киры, но, бог знает, а вдруг. В такой ситуации цепляешься за соломинку. Вы приезжайте завтра утром в колледж, я объясню, да и необходимые справки можно навести только там. — Хорошо, Лариса Васильевна, спасибо, — поблагодарил он. Приехал Крайнов, когда двери колледжа еще только открывались. — Что‑то ты рано, парень, — заметил пожилой охранник на входе, — еще никого нет. — Я подожду, — кивнул ему Николай. Через полчаса ожидания под дверью директорской приемной в конце коридора показалась Лариса Васильевна, которая чуть не бежала ему навстречу. — Проходите! — запыхавшись, пригласила она, открыв дверь ключом, быстро прошла в свой кабинет, раздеваясь на ходу и бросив шубку с шапкой и перчатками на стул. — Садитесь. Чай, кофе? — Нет, — отказался Крайнов. — Ах, да! — сообразила она, так и не присев за стол, и, достав какой‑то ключ из кармана пальто, позвала: — Идемте, я по дороге расскажу, — и вышла из кабинета. — У нас работала уборщицей тетя Вера, мы только так ее называли, фамилии я не помню. Так вот, весной ее забрала к себе жить дочь, в другой город. Здесь у нее остался домик, она все ходила, уговаривала всех присматривать за ним, да мы отказались, а Кира согласилась. Вчера я весь вечер думала про Киру, где она может быть, и вдруг вспомнила, что месяца три назад наши собрались на экскурсию, а Кира отказалась, пошутила, что проведет экскурсию в ближайшей деревне, в охраняемом ею домике. Я и запомнила‑то потому, что она так интересно выразилась, и еще удивилась: какой такой домик! Вот, а вчера вспомнила и подумала, может, она там! Проходите! — Открыв дверь ключом, распахнула ее перед Крайновым, он только успел заметить надпись: «Канцелярия». — Так вряд ли ее адрес есть в компьютере, она же у нас уже не работает, а вот в личных делах точно должен быть! — рассуждала директор, открывая железную решетку архивного отделения. — Хоть убейте, не помню ее фамилии, но личные дела бывших работников стоят отдельно. Ага, вот они! Ищите, Николай, тетя Вера уволилась весной, числилась техническим работником, тут по годам рассортировано. Давайте вы с того края начнете, а я с этого! Киру разбудил настойчивый стук в дверь. Наверное, соседи пришли проведать, они заходили несколько раз, всегда втроем, дед и бабульки. Надо открыть. Она села, спустив ноги с кровати, переждала головокружение, долго шебуршила ногами, пытаясь попасть в войлочные теплые боты, в которых ходила здесь по дому. Холод стоял ужасный, печь за ночь остыла, да и топила Кира ее вчера не долго, сил не было. От того, что постоянно мерзла, она спала в теплых колготах, футболке и свитере. Кира посмотрела на брюки с кофтой, лежавшие рядом с кроватью на стуле, и поняла, что с одеванием сейчас не справится. В дверь все стучали и стучали. — Сейчас, — сказала она тихо, скорее подбадривая себя, укуталась в одеяло, встала со второй попытки и поплелась открывать. Отодвинула щеколду, отперла замок, открыла дверь… и увидела Николая! От шока она отступила назад пару шагов и обессиленно привалилась к стене. — Зачем ты пришел? — заплакав от отчаяния, с надрывом спросила Кира. И начала некрасиво, неуклюже заваливаясь на бок, сползать по стене. Крайнов метнулся к ней, подхватил в последнюю секунду, сел на пол и прижал ее к себе. — Все хорошо, Кирочка, теперь все хорошо! — убеждал он ее. Но Кира находилась в своем страшном мире и могла понимать сейчас только одно — он здесь и подвергается опасности! Ему нельзя рядом с ней! Нельзя! — Коля, уходи, — просила она его, — тебе нельзя рядом со мной. Уходи. Я не смогу пройти еще раз через это. — Через что, Кирочка? — прижимал ее к себе, покачивал, успокаивая, он. — Я не смогу еще раз расставаться с тобой, — закрыв глаза, полные слез, призналась она. — Мы больше никогда не расстанемся, — уверенно заявил Крайнов и начал подниматься, не выпуская Киру из рук. — Сейчас, сейчас… Торопясь, он отнес ее в комнату, уложил на кровать, укутал в одеяло до самого подбородка, встал рядом с кроватью на колени и гладил, гладил по голове и говорил: — Кирочка, все в порядке, тебе больше нечего бояться! Тех, кто пытался тебя похитить, арестовали, и больше никогда никто не потревожит тебя и твоего отца. Все хорошо, милая! Она не понимала и не слышала, что он говорит — смотрела на него и не верила своим глазам. Кира вытащила руку из‑под одеяла, приложила ладошку к его щеке, так ей надо было убедиться, что это Коля, рядом, наяву. Он прижал ее ладонь рукой, потерся щекой о ее ладошку, перехватил, поднес к губам, поцеловал и спрятал в своих руках. — Мы сейчас поедем домой, — ласково пообещал он. — Мне нельзя домой, — грустно улыбнулась Кира, — меня там будут искать, и тебе нельзя рядом со мной. Ты уходи, Коля. У Крайнова зашевелились волосы на затылке — он только сейчас осознал, в каком она находится состоянии, и смог наконец рассмотреть, как она выглядит! Ужасно! Кира похудела за эти дни, лицо стало болезненно‑бледным, под глазами темные круги, щеки впали и даже губы потеряли цвет, а в глазах стояла боль. Он подскочил и помчался из дома — подгонять машину к калитке, вбежал назад, спешно поискал и нашел ее сумочку, верхнюю одежду, что еще?! А‑а‑а! Остальное на хрен! Мотнулся к машине, кинул вещи на заднее сиденье, бегом вернулся в дом, наклонился над ней. — Кирочка, где ключи от дома и калитки? — как можно мягче спросил он. — У входа, на гвоздике, — тихо ответила Кира и спросила: — Коля, ты уходишь? — Обязательно, — подтвердил он и погладил ее по волосам, — только вместе с тобой. Ну‑ка! Закутав Киру в одеяло, Крайнов поднял ее на руки и понес в машину. Она не сопротивлялась, не возражала и, казалось, вообще уже ни на что не реагировала. Николай усадил ее на переднее сиденье, пристегнул ремнем вместе с одеялом, вернулся в дом, проверил, все ли там в порядке, отключил все коммуникации, запер на два замка дверь, запер калитку и, сев за руль, посмотрел на Киру. Она привалилась плечом и головой к окну и смотрела на него. — Ты как, милая? — задал он нежно абсолютно глупый вопрос. Как она — было видно и слепому, а ясно и идиоту! — Куда ты меня везешь? — слабым голосом спросила Кира. — Домой. В «Метель», — пояснил он. — Ладно, — согласилась она и закрыла глаза. Крайнов гнал машину на большой скорости, но был предельно сконцентрирован и внимателен — не хватало еще угробиться на дороге! И все посматривал на Киру беспокойно и, не выдержав ее затянувшегося молчания, попытался разговорить: — Кирочка, все плохое закончилось! Ты меня слышишь? — Да, — слабо ответила она. — Тебе и твоему папе больше ничего не угрожает! Всех ваших преследователей арестовали, и они дали показания, и сейчас твой Баринов арестовывает их главарей! Ты меня понимаешь? — Да, — так же ответила она. — Вот и славно, — порадовался Крайнов, — теперь все будет хорошо! Он, тревожась ужасно, посмотрел на нее. Кира сидела в той же позе, привалившись к окну, и казалась безучастной, он протянул руку, погладил ее по щеке. — Поговори со мной, Кира, — попросил Николай. — Я не могу, — совсем слабо сказала она и потеряла сознание. — Кира! Кира! — тряс он ее за плечо. — Ах же ж, твою мать! И, скрежеща зубами от бессилия и невозможности чем‑то помочь, достал мобильный и начал торопливо набирать номер Иваныча, их знаменитого поселкового врача. Номер был занят. Он повторил вызов три раза и выматерился — номер был глухо занят! Крайнов набрал Генералова. — Глеб! — заорал он. — Найди Иваныча, его номер занят на хрен, и тащи его ко мне домой! — Ты ее нашел? — догадался Генералов. — Да! — сказал Крайнов жестко. — И она в ужасном состоянии! Потеряла сознание! Давай, тащи Иваныча, мы будем через полчаса! Отключившись, прибавил еще газу, погладил любимую, так и не приходившую в себя, по щеке, и пообещал: — Сейчас, девочка! Сейчас все будет хорошо! Мы приедем, уложим тебя в кроватку, ты отдохнешь, и все наладится, я обещаю! Крайнов, заложив крутой вираж, с ходу заехал на участок, в предусмотрительно распахнутые ворота, резко затормозил у дверей гаража, выскочил из машины. Кира пришла в себя минут пятнадцать назад, но была все такой же вялой и безучастной. Николай распахнул дверцу, взял ее на руки и почти побежал в дом. — О господи! — только и успела воскликнуть Глашка и отскочила в сторону. Он протопал в спальню, проорав по дороге: — Где Иваныч?! — Я здесь, — отозвался из ванной Сергей Иванович, — мою руки и иду! Следом за Крайновым в спальную завалили все, и Аглая с Генераловым, а за ними доктор, растолкав народ, пробрался к пациентке и бодрым тоном распорядился: — Ну‑ка, помогите мне распаковать девушку и раздеть! — Не надо, — слабо сопротивлялась Кира, вцепившись в одеяло, которым была укутана, — я не мылась три дня, там холодно было, а сил как‑то не находилось. — Ну, не месяц же! — радовался чему‑то доктор. — И вы не мужик в кирзачах, из тайги вышедший, так что нечего смущаться! Крайнов настойчиво, но осторожно распахнул одеяло. — Да вытащи ты его совсем и унеси отсюда эту тогу! — поторопил его Иваныч и принялся помогать Аглае, ринувшейся принимать хоть какое‑то участие в процессе. — Кирочка, — убеждала подругу нежным голосом Глашка, — ты не бойся, теперь все хорошо! — Почему вы с Колей все время говорите, что теперь хорошо? — слабо улыбнулась ей Кира. — Потому что это так! — уверила Глашка и предложила: — Давай колготки снимем. Кира не сопротивлялась, но, когда она осталась в одной футболке, доктор твердым голосом приказал: — Так! Все на выход! Алтай, ты тоже! — заметив, что Николай продолжает держать Киру за руку и не собирается уходить. — Давай, иди! — подтолкнул его Иваныч и крикнул: — Генерал, налей ему пийсяшку от нервов! — Будет исполнено! — откликнулся Генералов, вытащил за рукав Колю из комнаты и закрыл дверь. — Ну что, барышня, давайте‑ка вас посмотрим! — заботливым Айболитом распорядился Сергей Иванович, присаживаясь на край кровати возле Киры. Доктор задавал ей какие‑то вопросы про самочувствие, она отвечала, не осознавая до конца, о чем и зачем он спрашивает, долго ее прослушивал, смотрел зрачки, что‑то щупал на горле. Она равнодушно дала себя осмотреть, но, когда он встал и начал что‑то доставать из своего врачебного ящика, сообщив Кире: — Сейчас мы сделаем вам укольчик, и вы расслабитесь… Она среагировала первый раз в полной эмоциональной мере. — Нет! — твердо заявила Кира. — Не надо мне ничего колоть! — А что такое? — весело полюбопытствовал врач. — У меня в сумочке больничная карта, в ней анализы, я к врачу вчера ходила, — не дав прямого ответа, сказала она. — Анализы, это замечательно! — порадовался Иваныч и направился к двери. Генералову с Аглаей удалось уговорить Крайнова снять верхнюю одежду, для начала, и потом увести его в кухню, налить лечебную пийсяшку его наливки, которую он махнул, не заметив. — Что так долго! — возмущался Николай, нервно метавшийся между кухней и закрытой дверью спальни. — Да сядь ты! — не выдержала Глашка. — Сам психуешь и нас заводишь! — Алтай, — увещевал Генералов, — ты ее нашел, она дома, в безопасности. Конечно, пережила сильный стресс, но теперь все наладится. Тебе надо успокоиться, а то ты Киру только сильнее напугаешь. — Да, — кивнул, согласившись, Коля и метнулся очередной раз в гостиную. Именно в этот момент из двери спальни показалась голова Иваныча. — Алтай, где ее сумка? — Какая сумка? — тупил Крайнов. — Ну, дамская, дамская сумочка? — пояснил чуть раздраженно доктор. — А, — понял Коля и понесся к выходу, — сейчас! Он вернулся, не прошло и минуты — бегом, и сунул Кирину сумочку доктору в руки. — Как она? — спросил, тревожно разглядывая выражение лица Иваныча. — А‑а, — отмахнулся тот жестом: отстань, и скрылся за дверью. — И что это значит? — спросил он у друзей. — Значит не мешай, — пояснила твердо Глашка, — идем, что ли, ты еще пийсяшку выпьешь, а то задергал нас всех! — Нет, — отказался Николай. Иваныч вышел из спальни минут через пятнадцать, когда Крайнов уже собирался сам ворваться в комнату к Кире. Прикрыв за собой дверь, врач молча проследовал в кухню, уселся на высокий стул за барной стойкой, тяжело вздохнул. — Ну, что, — расстроенно приступил к изложению он, — сильное нервное истощение, она долго находилась в состоянии тяжелейшего стресса, — и уточнил: — Вы знаете, сколько? — Шесть дней, — отрапортовал Крайнов. — Ну, не все так плохо, — приободрил Иваныч. — Но девушка пережила довольно сильное потрясение, которое резко сказалось на ее состоянии и нервной системе. И все бы ничего, она здоровая девочка, без отягощения затяжными и хроническими болезнями, и восстановится быстро при должном уходе… — на этом месте он вздохнул обеспокоенно, — но такое состояние и нервное напряжение опасно для ребенка. — Какого ребенка? — спросил, не поняв, Крайнов. — Ну, не знаю, — развел руками Иваныч, — девочки или мальчика, пока не понятно, кого Бог даст. — Ох! — воскликнула Аглая, до которой первой дошел смысл сказанного, и прижала ладошку к губам. — Так! — возмутился громко Крайнов. — Я не понял, Иваныч, о чем ты? Что за девочки, мальчики? Как Кира, чем лечить? — Кира твоя беременна, семь недель срока у нее, — растолковал доктор, — а лечить ее не надо, надо восстанавливать иммунитет, силы и здоровье. Сейчас расскажу и напишу как… — Подожди, — начало доходить до Крайнова. — Как беременна? — Тебе процесс описать? Ты, видимо, только практику освоил, — усмехнулся Сергей Иванович. — Это в смысле, у нее будет ребенок? — обалдел Николай. Генералов хлопнул Крайнова ободряюще по плечу и хохотнул: — Держись, Алтай! Все мужики глупеют и тупят, когда получают такое известие. — Ты, предположим, не тупил, — возразила Глашка, — а орал, как скаженный, и носился по дому. — Дорогая, но тебе же понравилось, носился‑то я с тобой на руках, — весело напомнил Генералов. — Еще бы не понравилось, — усмехнулась воспоминаниям Аглая, — прямо индивидуальные американские горки! — Да подождите вы! — взвыл Крайнов и уточнил у доктора: — Это что, значит, у нас с Кирой будет ребенок? — Будет, если сейчас вы его выходите, — кивнул Иваныч. — Господи! — побелел Коля и, не глядя, сел на стул, чуть не промахнувшись. — Что с ним? — С ребенком пока все в порядке, но вот состояние Киры может спровоцировать выкидыш, — пояснил доктор. — И что делать? — побелел еще сильнее Крайнов. — Прямо сейчас помыть, она очень просила искупаться, но одну не оставлять ни в коем случае, она слабенькая пока, — приступил к изложению предписаний доктор, — потом накормить, она голодная, ела только вчера в обед, да и то не помнит, что ела. Главное — покой! И положительные эмоции! Лежать дня два‑три, никаких резких движений, наклонов, ничего не поднимать тяжелее кружки с чаем. И лучше, Алтай, если лежать она будет не в постели, а, скажем, на диванчике, и не в белье или пижаме, а в чем‑то домашнем, уютном и прикрытая пледиком, чтобы не усугублять ее психическое состояние ощущением, что она больна. Так, дальше. Хорошо кормить, но никакой тяжелой пищи: идеально подходит твой рацион питания, Алтай. Ну, ты лучше меня про питание все знаешь. Так, у тебя травы в сборах или отдельно? — Отдельно, я из них сбор перед заваркой составляю, — подтвердил Коля. — Ей очень хорошо травяные отвары, но только из определенных трав, сейчас напишу. — Он достал из саквояжа блокнот, ручку и принялся писать. — Вот этот сбор идеально подойдет. Еще, у тебя же есть запас мороженых ягод? Вот эти и эти, но не вари, растирай, заливай кипяченой водой и добавляй меда. Пить не меньше двух раз в день. Он надавал еще кучу рекомендаций, обещал завтра созвониться с коллегой гинекологом и провести с ней консультацию по телефону, благо Кира сделала все анализы, что сильно облегчило постановку диагноза и подбор лечения. — Ну, и покой, — закончил Иваныч, — ну, это я уже сказал. Да, и воздержание, Алтай, никакого секса пока! — хохотнул он. — Я сделал ей успокоительный укольчик. Сейчас вы ее помоете. Поставь табурет в ванную и посади Киру, так будет лучше всего. Потом накормите, лучше кашей с медом, завари ей вот этот отвар, дашь после еды, и в чистую постельку. Она будет спать, это ей очень полезно. Ну, все, — подвел итог Сергей Иванович, — отдых, покой, уход, положительные эмоции и никаких стрессов, даже положительных! Я завтра приду, посмотрю, как она. Да, Алтай сам обязан расслабиться и находиться в форме, поэтому, когда Кира уснет, полянку накройте, посидите, отметьте спокойно твое будущее отцовство. — Я буду отцом? — все не мог поверить и ошарашенно переспросил Крайнов. — Будешь, будешь, — уверил Иваныч. И в этот момент Крайнов полностью осознал свое будущее отцовство и абсолютно четко понял, когда они зачали этого ребенка — в ночь на декабрьскую субботу, когда слились душами и поднялись в небывалую высь… — Как хорошо! — объявила радостно Аглая. Вот уже третий день Крайнов носился с Кирой, как с бриллиантом «Кохинор», ей‑богу, только пылинки не сдувал! По сто раз за день восхищался и поражался, что станет отцом! Кира лежала на диване, удобно расположившись на подушках и укрывшись теплым пледом, и смотрела на Крайнова, разбиравшегося в инструкции по эксплуатации домашнего кинотеатра, с каждой новой порцией информации, почерпнутой из инструкции, начиная немедленно нажимать на кнопки пульта. Раньше телевизор у Крайнова находился только на кухне. Большую часть информации и фильмов он смотрел в ноутбуке. Но вчера Глеб с Аглаей съездили в район по просьбе Крайнова и купили домашний кинотеатр, который сегодня доставили и установили, повесив планку с выезжающим экраном, над камином. — А он не расплавится? — беспокоилась Кира. — Нет, что вы! — уверяли специалисты, устанавливающие оборудование. — Во‑первых, у вас хороший камин, наверху нет сильного жара, а во‑вторых, этот экран из огнеупорного материала и не плавится вообще. Крайнов, уверяющий, что Кире полезно смотреть комедии, мультики и всякие мелодрамы со счастливым концом, как она его ни отговаривала, настоял на своем и вот теперь с мальчишеским азартом и энтузиазмом разбирался с новой игрушкой. Кира улыбалась, глядя на него, сильно подозревая, что фильмы смотреть будет по большей части он сам, пока не наиграется вдоволь. — Я люблю тебя, Крайнов, — сказала Кира, улыбаясь. — Я знаю, — ответил он, посмотрев на нее и улыбнувшись в ответ. — Откуда? — усмехнулась она. — Ты мне сказала, только не словами, — уверил Николай, — когда защищала и спасала, отказавшись от меня, — и быстро добавил: — Но мы об этом вспоминать не будем! — Будем когда‑нибудь, — возразила Кира, согласившись в одном, — но не сейчас. Он отложил пульт и инструкцию в сторону, прилег рядом с ней, обнял и, всматриваясь в лицо любимой, осторожно заговорил о трудной пока еще теме. — Ты постарайся не нервничать, но мне надо тебе что‑то сказать, — аккуратно начал он. — Когда я сидел и перечитывал твое письмо, я понял одну вещь: мне легко расстаться со всем на свете, если это потребуется для того, чтобы быть с тобой. Если ты поедешь в Вену, значит, и я поеду, если в Москву, то только со мной, куда угодно, но только вдвоем. И в этом нет никакой жертвы или трагизма. Это все очень просто. На земле много прекрасных и загадочных мест, не одна «Метель» такая. И, как ни странно, потеряв тебя, я освободился и осознал, что слишком сильно привязался к этому месту, прирос к нему, и это стало ограничивать мое мироощущение, восприятие всего мира в его объеме и красоте. Понимаешь? Кира кивнула, зачарованно слушая его признания. — И что удивительно: я чувствовал себя свободным и легким к переменам, когда восстанавливался после травмы, и воспринимал мир так, словно он полностью открыт для меня и полон возможностей для познания. Я даже работу себе такую придумал, чтобы не связывала меня необходимостью офисного сидения. Но почему‑то забыл эти ощущения, поселившись здесь, может, прятался от чего‑то, от одиночества, что ли, не знаю. Конечно, это не значит, что надо всю жизнь мотаться, как цирк шапито или перекати‑поле с места на место, но, если потребуется, мы спокойно поедем туда, где есть возможность реализации наших способностей. И ничего в этом тяжелого нет. Да и «Метель» мы продавать не станем, если что, пусть себе стоит, мы вполне способны купить другой дом, там, где понадобится. Вот так, Веснушка! — заключил Крайнов и расцеловал свои любимые веснушечки у нее на переносице. — Я очень люблю тебя, Николай Крайнов, — с серьезным видом уведомила Кира. — Я тоже очень тебя люблю, Кира Белая, — ответил он. Солнце припекало совсем по‑летнему, что было удивительно для этих мест в августе, и это только усиливало ощущение радости и необычности момента. — Вон там, видите? — указала Кира. — Ну, пошли, — распорядился Генералов. Они спускались по тропинке, когда из дома на крыльцо вышел старец. Увидев его, все остановились, как по команде. Дед посмотрел пристально и махнул, приглашая, рукой. — Ну, иди, — сказал Крайнов, забирая у Киры дочку с рук. — Я пошла, — выдохнула, чуть оробев, Кира и поспешила к деду. — Что это они? — спросила Глашка, наблюдая, как подруга подошла к старцу и тот что‑то принялся ей объяснять. Кира обернулась к ним и махнула рукой, подзывая остальных к себе. — По‑моему, нас тоже удостоили аудиенцией, — прокомментировал Генералов. — Идем скорей! — потянула его за руку нетерпеливо Глашка. И, опередив мужчин, подошла первой к Кире и старцу. — Здравствуйте, — робко поздоровалась она с Симеоном и брякнула от неловкости: — дедушка. — Дедушка у тебя, Аглафена, есть, и из людей великих, редких, что ж меня в праотцы назначаешь, — усмехнулся старец хитрой улыбкой. Глашка растерялась и даже рот приоткрыла, поразившись: ее никогда не называли так причудливо, да и откуда ему имя известно? А старец пригласил: — Идемте, гости жданные, я уж и стол в тенечке накрыл, вас дожидаючись, — и повел за собой вокруг дома на задний двор. Под большим раскидистым дубом и вправду стоял добрый деревянный стол, накрытый к чаю, с самоваром и с большим расписным чайником, с угощеньями разнообразными в глиняных мисках и пять больших расписных кружек. И вправду ждал, что ли? — Садитесь, — указал он на лавки. Сам сел с краю, возле самовара, принялся чай разливать по чашкам и передавать гостям. Дети на руках отцов вели себя необычно тихо, во все глазенки рассматривая дедушку. — Давайте‑ка деток посмотрю, да и поспать их уложим, разговору плавному чтоб не мешали, — и протянул руки к Генералову за малышом. — Ну, что, иди к Симеону. — Двухлетний Семен доверчиво протянул свои ручонки к незнакомому человеку, чего не делал никогда. — Как зовут молодца? — спросил Симеон, усаживая мальчика к себе на колени. — Семен, — ответил Генералов, слегка насторожившись. — Ага, — порадовался старик, — тезка, значит. Хорошее имя, и в честь прадеда, достойного человека дадено. Ну, Семен, расскажи‑ка, что видишь, знаешь. — Папа, — поразив всю компанию, принялся рассказывать ребенок, — на машине, жи‑жи, — показывал он руль. И совсем уж только ему понятное: громко, убедительно, помогая рассказу руками и выражением личика: — Там, куля‑куля, летел, мама меялась, папа меялся, Мен кутил, кутил: де? И что‑то еще, уже не понятное даже родителям, и не пытавшимся переводить предыдущее повествование чада. Старец Симеон слушал внимательно, улыбался в бородищу, поглаживая ребенка по головке. — Молодец! — похвалил он и передал сына отцу в руки. — Богатырек растет, — порадовал он любящих родителей и подивил следующим заявлением: — Судьба хорошая, да и дед многое из науки своей передать успеет, и отец премудростям да языкам обучит. — Повернулся к Кире с Николаем: — Ну, давайте своих пострелят! Крайнов встал, подошел к старцу и посадил ему на колени двойняшек. Дети завороженно рассматривали дедушку незнакомого. — Как нарекли? — спросил, улыбаясь детям, Симеон. — Прохор и Ярослава, — представил детей Крайнов. — Хорошие имена, — похвалил Симеон и обратился к деткам: — Ну, чады, а вы разговаривать умеете? Яра дернула его за бороду, дело ей это понравилось, и она принялась рассматривать и дергать пучок, зажатый в кулачке. Проша примеру сестры не последовал, а с зачарованным видом продолжал разглядывать незнакомца. — Ишь, какая шустрая! — хохотнул Симеон и спросил Яру: — Девица, а говорить‑то умеешь ли? — Ня! — протянула ему его же бороду Яра и залепетала нечто на своем языке. — Молодец, молодец, — посмеиваясь, похваливал Симеон. Прохор такого неравноправия не мог потерпеть и принялся тоже что‑то рассказывать, приблизительно на том же наречии, что и сестра. — И ты молодец, — не забыл и для парня похвалу старец. Послушал их лепетание, посмеиваясь да разглядывая детей, и передал их обратно отцу. — Хорошие детки, — сказал Симеон, загадочно улыбаясь, — и судьбы интересные, непростые, но сильные, мощные. Достойные люди вырастут, масштабные. Ну, укладывайте деток, я вон и местечко для них приготовил. И показал рукой на небольшой деревянный помост с перилами по бокам, пристроенный к стене дома, назначения совершенно непонятного, на котором были постелены тонкий матрац и одеяло лоскутное сверху. Папаши пошли исполнять поручение, сильно сомневаясь в реальности его воплощения. Да, заснут они, как же! Раздухарились, все интересно, незнакомо, да и рано им еще спать. Но стоило уложить всех троих рядком и прикрыть покрывалом, висевшим на перильцах, как малыши практически мгновенно заснули. Повозились пару минут, устраиваясь в любимых позах, — и уже спят! Чудеса‑а‑а! Пока Глеб с Николаем укладывали детишек, Симеон с женщинами освежили чай в чашках, добавив горяченького, и отведывали угощенье. — Ну, что, Кира, — услышали мужики, вернувшись и сев за стол, вопрос старца, — не послушались меня, оставили концы Вадиму, вот он вас столько лет за них и дергал, гоняя по стране. — Не послушались, — призналась Кира, горько вздохнув, — погиб Вадим. — Отмучилась душа предназначеньем, — перекрестился старец, — знаю, простила ты брата, да и зла на него не держишь. А что держать черноту в душе, если он тебе на той веревке, пусть в узлах в кровь режущих, но ведь вон какую любовь притянул, — будто пропел, а не сказал Симеон и, словно продолжив прерванный разговор, поразил следующим заявлением: — А предложение принимай, расти тебе пора, и Петербург хороший город, да и дом вас там достойный дожидается. Кира с Николаем переглянулись обалдевшим взглядом, чуть рты не пораскрывав, и уставились потрясенно на старца. — А откуда вы… — начал вопрос Крайнов. — Пустое, — отмахнулся старец и тут же принялся вещать теперь уж ему: — Да и ты, Николай, не сомневайся в идее своей, мысль твоя потаенная верная, да и неинтересно тебе уж в узком пространстве дела своего. И единомышленники найдутся, и помощь неожиданная придет. Дело уж больно достойное. — Офигеть! — не выдержал Крайнов, выразив словесно свое полное потрясение — Я же рассчитал все, прикинул, да только это больше на утопию похоже, типа: «Мы за чистую планету! И миру мир!» — Ну а почему нет? — спокойно спросил Симеон. — Кто‑то же должен заниматься и этим. К тому же годика через полтора это и доход приличный приносить начнет, и за твоими технологиями потянутся, перенимать — и не только из России. И повернулся к Аглае. Посмотрел на нее таким взглядом проницательным, что у Глашки мурашки по спине побежали. — Ну а ты, Аглафена, что ж Дар‑то свой предаешь, в четверть силы используешь, разве ж так можно? — строго спросил он. — Тебе он для чего даден? Растить, силой насыщать да холить всячески, а ты учительствовать взялась. Кому дано, тот сам научится хоть рисовать, хоть песни петь. — А что делать? — растерялась Глашка от такого сурового выговора. — Как что? — недовольно переспросил Симеон. — Рисовать, по миру ездить и рисовать, и на всю силу видение свое открывать, и художественное, и духовное. Уж мучаешься, поди, в школе‑то своей? Все с мужем просишься в поездки. Да в те поездки тебе нельзя, он тебя по другим, мирным повозит. И все! Не досталось только Генералову. Старец вещать и поражать закончил, мирно пил чай с гостями, говорили про разное, и про «Метель», и про дела, в мире происходящие. Потом Симеон гостей провожать пошел до начала тропы. Папаши разобрали своих спящих чад, Кира взяла Яру на руки. Начали прощаться, благодарить, и тут спохватились, вспомнили, что гостинцев старцу привезли, дары природные из метелевских лесов и реки, да в машине оставили, не знали, примет ли. — Приму, да с удовольствием и Божьим благодарением, — довольно улыбался старец. — Вон Глеб Алексееич и принесет, а вы идите с Богом, он за вами присматривает. И перекрестил всех. Генералов уложил спящего сынишку в креслице, надежно пристегнул, забрал из двух машин коробки и пошел назад, к старцу, и все трое провожали его взглядом с холма. — Что‑то он ему лично хочет сказать, чтоб мы не слышали, — поняла Аглая. — Значит, так надо, и расспрашивать не будем, — строго постановил Николай. И действительно, к удивлению необычайному, они увидели, что Симеон пригласил Глеба в дом, где тот задержался довольно надолго и вернулся задумчивым. Глашка, не выдержав, положила ему ладошки на грудь, заглянула в глаза и спросила тревожно: — Скажи только, все хорошо? Ничего трагического он тебе не предрек? Только правду! — Как раз все хорошо, — уверил ее Генералов и задумчиво посмотрел на дом старца, казавшийся отсюда с пригорка совсем маленьким. — Честное слово, все действительно хорошо, и нам не надо ожидать никакой беды. — И, помолчав, добавил: — Потрясающий человек. Такой силы, мощи и познаний и видений, что не осознать и не представить! — И сидит отшельником в лесу, — подошел, встал рядом и тоже смотрел на дом Крайнов. — А может, он правильно делает, что не являет свои возможности миру, — подошла к мужу Кира и присоединилась к общему разглядыванию домика. — Еще как правильно! — поддержал Генералов. — Люди настолько отсталы душой и знаниями от Симеона, что не способны оценить его дар и прислушаться. — Но мы же прислушались, — засомневалась Аглая. — Он ни с кем не общается и никого к себе не приглашает, а почему‑то сделал для нас исключение, — сказала Кира. — Значит, что‑то важное ему надо было нам сказать, — предположила Глашка. — Мне он точно очень важное сказал, — подтвердил Крайнов. — Мне тоже, — поддержала мужа Кира. — А уж мне‑то! — восхитилась Аглая. — Я только когда он заговорил, поняла, как меня последний год тяжело угнетала работа. И, главное, я никак понять не могла, почему? А он так просто взял и показал, в чем истина. Мне кажется, я аж дышать всей грудью начала! — Мне он тоже очень важное сказал, — задумчиво присоединился к общему мнению Генералов. Они стояли рядком у крутого спуска, смотрели на дом старца и думали, что их жизнь после этой встречи изменилась и уже начался новый этап в судьбе каждого. — А что он тебе, Алтай, говорил про новое дело? — спросил, не поворачиваясь, Генералов. — Я случайно, в разговоре с одним интересным человеком, узнал, что у нас в стране есть одна девушка, которая еще школьницей придумала некий химический состав, полностью разлагающий на простейшие органические элементы любые полимеры. То есть полиэтилен, пластик. Мало того, они еще и воздух чистят во время протекания процесса, выделяя кислород. Но почему‑то ни один ученый, ни один чиновник — никто не обратил на ее открытие внимания. Мне стало ужасно любопытно, я пошарился в инете, и знаешь, ее нашел. Ну вот и созрела идея сделать мини‑завод по такой вот переработке. А натолкнуло на идею то, что мы в «Метели» порой задыхаемся летом от этого пластикового мусора. Ну, я ради интереса все и подсчитал, прикинул и с ней расчетами поделился, и вот хожу и третий месяц мучаюсь. Вроде как у меня же есть дело, вполне устраивающее и доходом и независимостью, на фига мне влезать во что‑то неизвестное, совершенно новое, да и денег надо до хренища! А с другой стороны, что‑то мне этот спорт до тошноты надоел, а его деятели еще больше! Вот такая фигня, — закончил Крайнов пояснение, не поворачивая головы, а так и рассматривая домик. — А про Питер что он вам сказал? — спросила Глашка. — На прошлой неделе я получила официальное приглашение на работу — в Питерскую консерваторию. — Что ж ты молчала! — восхитилась Глашка. — Да мы пока с Колей не решили, ехать или нет. — Похоже, что решили, — отозвался задумчивый Генералов и поделился своими новостями: — Мы вон тоже с Глашкой мечтали попутешествовать так, чтобы по нескольку месяцев пожить в разных странах и городах, да она все не могла учеников оставить, и Степка маленький был. — Теперь поедете, — заверил Крайнов. — Подождите! — осенило Глашку, и она развернулась ко всем остальным: — Так что получается, мы все разъезжаемся и расстаемся? — Нет, Глаш, не расстаемся, — философски заметил Генералов, — у нас всех начинается новый этап в жизни, и это бог знает как замечательно! А так как мы люди мобильные и не бедные, то будем летать друг другу в гости — хоть в выходные, хоть в любой удобный момент. — А ведь это он нас позвал, а не мы сами решили поехать. Позвал, — сказала задумчиво Кира, глядя на домик у кромки леса, — чтобы напомнить о смелости, и о свободе выбора, и о том, что нельзя ни к чему привязываться с такой силой, чтобы это начало тебя душить. Душить дарования, таланты, возможность обновления. — И развернулась к остальным, притихшим от осознания и какой‑то непонятной силы этих ее слов. И совсем другим, бодрым и радостным голосом поинтересовалась: — Ну что, поехали? notes Примечания 1 Аглая Стрельникова — героиня романа Т. Алюшиной «Беглая невеста».